Клуб маньяков
Шрифт:
– Ты должен умереть... Ты! – ткнула меня кулачком Вера.
«Ну и ночь! – подумал я, отодвинувшись к самой стенке, – Кошмар какой то! Кого это она битый час уговаривает загнуться? Давай-ка посмотрим... Где там твоя рука?»
...Прием в богатом загородном особняке. Десятки гостей. В смокингах и джинсах. Хрусталь, золото, серебро... Слуги в ливреях... Шампанское. А-ля-фуршет. Все внимание устремлено на хозяйку.
Это – Вера. Не земная Вера, а другая... Легкий шаг, гордо вскинутый подбородок, красивое демоническое лицо... Платье – продолжение выбранного на сегодня образа... Несколько неотступно следующих
...Слуга подносит мобильник на серебряном подносе.
Берет. Слушает. Отдает несколько четких распоряжений. Купить, продать, уволить, согласиться, отказать.
Подходит один из поклонников. Самый застенчивый. Говорит, краснея и пряча влюбленные глаза. Вера смотрит покровительственно, улыбается уголком рта.
«Знаете что, давайте, обсудим это послезавтра вечером. Запишитесь ко мне на прием. В одиннадцать. Хотя нет, послезавтра я улетаю в Венецию... Полетите со мной?»
Молодой человек не верит своим ушам. А Вера пожимает ему руку и машет секретарю. Тот подходит и, почтительно склонившись, шепчет несколько фраз. Вера поджимает губы и незаметно покидает залу.
На лифте опускается на первый этаж.
В одной из комнат ее дожидается мать.
Вера сухо расспрашивает ее о Юрии Борисовиче, тетке, подруге Эсфири Соломоновне, интересуется ходом строительства особняка на берегу Клязьмы.
Советует, что делать, говорить и покупать.
Обещает к вечеру прислать лекарств, растирок и медицинского спирта.
Мать, рассеянно кивая, слушает. Она все сделает, как сказала дочь. У нее нет альтернативы. Теперь она всецело зависит от дочери. Также как совсем недавно дочь всецело зависела от нее.
В следующей комнате Наташа. В окружении нянек, воспитателей, наемных друзей и подружек.
– Мама, мамочка, я так давно тебя не видела! Целых два с половиной дня. Я так соскучилась по тебе!
– Я же работаю, доченька. Мне надо много работать, чтобы у тебя были...
– Друзья?
– И друзья тоже... – грустно улыбнулась Вера. – На все нужны деньги, ты же знаешь...
– А папа говорил, что деньгами интересуются только недоделанные. Еще он сказал, что Генри Форда, одного из самых богатых людей мира, никогда не интересовали деньги. Его интересовал Генри Форд, и поэтому Генри Форд был гений [8] ...
8
Перефразированные слова Джека Бердена из "Всей королевской рати" Роберта Пена Уоррена.
– Ну, значит, твой отец – гений, – потемнела Вера лицом и, поцеловав дочь, вышла из комнаты. И пошла вниз, туда, где лежал тот, кто угрожал всему тому, к чему она стремилась. Успеху, власти, свободе.
Внизу, в подвале, лежал я.
«Чистый, чистый лежу я в наплывах рассветных. Белым флагом струится на пол простыня».
Вера подошла, склонилась и прошептала, медленно шевеля побледневшими от ненависти губами:
– Ты должен, должен умереть! Ты должен умереть, чтобы у меня все получилось!
– Но ведь я уже умер? – ответил я глазами. – Я умер... Ты ведь зарезала меня...
– Ты должен совсем умереть! Ты должен исчезнуть. Из памяти. Моей, Наташи. Всех, кто меня знает.
– Ну, тогда
ты должна меня совсем убить... Нож там, где всегда... У меня под подушкой...– А как совсем убить? Как? – сузив глаза, подалась ко мне Вера.
– Это просто... Ты меня убиваешь неправильно. Ты бьешь, бьешь ножом, бьешь, как будто бьешь себя... И поэтому с каждым ударом слабеешь...
– А как же бить?
– Правильно надо бить.
– Как это? Расскажи, умоляю!
– Понимаешь надо четко представлять мишень. Точнее мишени. Так как ты бьешь меня, а попадаешь в себя, их две. У меня – это сердце. А у тебя – совесть. Вот ты и сосредоточься на обеих этих мишенях и бей сразу в две одним ножом. И я умру, а ты станешь свободной...
Вера подумала, глядя мне в грудь, и полезла под подушку...
Нож был отличным. Похожим на тот, которым в телевизионной рекламе режут гранит. Она взяла его за ручку обеими руками и ударила. Он вошел в мое сердце, как желанный гость.
Вера ударила еще несколько раз. Но я не умер вполне. И она чуть не плача, проговорила:
– Ты почему не умира-а-ешь?
– Ты должна еще убить Наташу...
– Наташу? – переспросила она, закусив губу. – Наташу... Твою дочь... Понимаю...
И, вытря нож о простыню, лунатиком направилась к двери...
Я проснулся в холодном поту. Веры рядом не было. Вскочил, бросился к дочери. Она спала в гостиной.
Вера стояла, согнувшись над ее кроватью. Услышав мои шаги, резко обернулась. Глаза ее сверкнули... Из правой руки что-то выпало. А может быть, и не сверкнули. А может быть, не выпало. Не разглядел. Свет ночника был тускл. А глаза заспанными.
Подошел, взглянул в лицо Веры. Оно было сонным.
Взглянул под ноги.
И содрогнулся.
На ковре лежала металлическая шариковая ручка с никелированным наконечником; из него торчало жало пишущего узла. Острота его чуть не остановила мое сердце.
А супруга, прижавшись ко мне теплым своим телом, сказала, что Наташа разбудила ее криком.
Которого я не слышал.
Вера подписала себе приговор.
Ручкой, лежавшей под ее ногами.
Глава 6. Сухой подвал. – Опять Шакал. – Игла дикобраза. – Нюрка – баба веселая! – Выгребной колодец.
На следующий день была пятница. Я знал, что в последний рабочий день недели Вера идет домой пешком. Чтобы придти попозже. Чтобы хоть как-то сократить этот ненавистный промежуток времени от пятничного вечера до понедельничного утра. Сократить эти уик-энды, в которые, надо готовить, стирать, убираться.
В шесть часов я запил стаканом водки пару таблеток тазепама и пошел в Королев, «случайно» сталкиваться с Верой.
Удалось.
Подошел. Она расстроилась. Хотела побыть одна. Съесть гамбургер, чтобы не есть этой гречки.
А мне было наплевать на ее недовольство. Придвинулся, криво улыбаясь, показал охотничий нож (я прятал его в рукаве пиджака). Скрытно от прохожих показал. И довел до сведения, что убью, если не последует за мной.
Сухое, достаточно светлое подвальное помещение в заброшенном доме было присмотрено мною еще утром. Мы прошли в него никем не замеченные. Вера шла без принуждения.
Ей не хотелось лежать на улице зарезанной.
На сырой после дождя земле.
В луже собственной крови.