Клуб неисправимых оптимистов

4

Жизнь и ее продление зависят от непредвиденных обстоятельств. Например, от гриппа. Насморк у меня прошел, но зима выдалась гнилая, с наводнениями по всей стране, и тяжелый вирусный грипп нанес свой подлый удар. Правда, не по мне, я не заразился. А вот Николя, этот здоровяк, ни разу не болевший с одиннадцатого класса, слег, как и миллионы французов. Болезнь Николя стала предвестием неизбежной катастрофы. Без него мне было не выпутаться. Наш преподаватель математики Лашом по прозвищу Хиляк, унылый тип с вечным черным шарфом на шее, тоже счастливо избежал заражения.

Я навестил Николя, растрогав друга своим вниманием и заботой о его здоровье, и не осмелился заговорить о приближающемся роковом событии — контрольной по математике. Психиатров, мыслителей и министров народного образования никогда не волновали первобытные темные страхи, болезненные кошмары и непоправимые потравы, наносимые нашему сознательному и бессознательному контрольными вообще и контрольными по математике в частности. Я висел над бездной, и всему свету было на это плевать. Я потратил все сбережения у «Матушки Конфетки» в Люксембургском саду и принес Николя кучу сластей, которые он обожал. Огромный пакет лакричных палочек, ирисок «Карамбар», знаменитого сухого сока «Коко Бур», красочных леденцов «Рудуду» в морских раковинках, пакетики с мистралем, маленьких медвежат из зефира в шоколаде и шоколадных сигарет. А еще жвачку «Здоровяк» — Николя с ума по ней сходил из-за тату и переводных картинок. Я надеялся, что это придаст ему сил и поможет быстрее поправиться, но у него случился приступ печеночной колики. Я не захотел надоедать своими проблемами Сесиль — она все еще приводила в порядок квартиру и пыталась решить, продолжить ей работу над диссертацией или заняться психологией.

Я не вставая сидел над учебниками, но чем больше занимался, тем меньше понимал и совсем запутался. Мне предстояло в одиночку, без страховки, писать зачетную работу. Для нас, французов, слова «Березина» и «Ватерлоо» — синонимы жестоких и горьких поражений. Но при Березине и на поле под Ватерлоо состоялись сражения. Нас разбили. Мы дрались храбро и отчаянно, и враги — даже англичане — признали нашу доблесть. То, что происходило сейчас, иначе как позорищем назвать было невозможно. Мне показалось, что условие задачи написано на китайском. Хиляк, должно быть, ошибся темой. Все мои товарищи явно думали иначе и сосредоточенно писали в своих тетрадях, а я целый час терзался космической пустотой своего ничтожества. Агнец на заклание должен испытывать нечто подобное. Он ждет удара ножа как избавления от страданий. Я сдал девственно-чистые листы учителю, подумав, что лишних хлопот я ему точно не доставил.

Можно попытаться убежать от реальности, обмануть окружающих, скрыться за маской добродетели, спрятать голову в песок, придумывать отговорки и извинения, вилять и отступать — будущее зависит от нашей способности сопротивляться отклонению от генеральной линии, а счастье — от степени нашей трусости. Правда возвращается со скоростью бумеранга. Вы отказываетесь бежать, стоите на краю пропасти и, если не прыгаете, платите сполна.

Вечером, за ужином, я со страхом ждал рокового вопроса. Мама как будто забыла о моей контрольной. Папа получил плохие новости: бабушка Жанна второй раз попала в больницу из-за проблем с сердцем. Он решил в следующее воскресенье поехать в Ланс и хотел взять нас с собой, но Жюльетта была приглашена на день рождения к подружке, а я сказал, что должен готовиться к письменному зачету по истории-географии.

— Кстати, Мишель, как там дела с контрольной по математике? — спросила мама, разливая овощной суп.

Она ждала обычного ответа: «Да вроде неплохо, подождем оценки». Не заявлять заранее о победе и держаться скромно — два основополагающих принципа семьи Делоне.

— Случилась… катастрофа.

— Почему?

Я приготовил речь о громких поражениях, Трафальгаре и линии Мажино, об унизительных разгромах великих людей, о записных лодырях, доставлявших много горя родителям, а потом получивших Нобелевскую премию и похороненных в Пантеоне. Я запутался. Никаких отговорок. Правда. Божий суд.

— Эйнштейн… в молодости… во время сражения… с Пастером… Черчилль тоже… как Николя… Ничего серьезного, обычный грипп… Я уже год у него списываю.

Мама уронила половник в супницу, забрызгав скатерть. У нее даже рот приоткрылся от изумления и ужаса, она не понимала, говорю я серьезно или это наглая шутка, такая же глупая, как я сам.

— Я сдал чистые листы. Даже условие задачи не смог разобрать.

— Насчет Николя ты пошутил?

— Я жульничаю уже много лет. Мне надоело врать.

Скажи я, что торгую телом или состою в бомбистах Национального фронта Алжира, эффект вышел бы куда меньший. Мама обогнула стол и подошла ко мне. Ее лицо пылало от гнева. Она занесла правую руку, но я не шевельнулся, не сделал попытки уклониться, хотя знал, что сейчас будет. Пощечина была частью расплаты. Мамина рука дрожала.

— Элен! Довольно! — закричал папа, решивший на сей раз вмешаться.

Лучше бы она меня ударила — это свело бы счет к нулю. А так наша с ней разборка превратилась в семейный скандал. Но папа вмешался, и теперь занесенная для удара рука угрожала ему. Папа не отвел взгляд. Его лицо было бесстрастно-спокойным, и мама опустила руку.

— Это не причина для побоев, — произнес папа максимально убедительным тоном.

Мама дрожала всем телом, с трудом сдерживая переполнявшую ее ярость:

— Твой сын признается во вранье и жульничестве, а ты находишь это нормальным!

Обычно они ссорились у себя в комнате, пытаясь сохранять внешние приличия, а мы делали вид, что ничего не слышим.

— Ты молчишь! Ничего не предпринимаешь! Не реагируешь. Все им позволяешь и спускаешь. Мой отец не потерпел бы подобного позора и четверти секунды. Он умел держать дом в руках и не боялся пускать в ход ремень. В семье Делоне понимали значение слова «мораль». Дети слушались родителей. Такое воспитание дало свои плоды. Мой брат Даниэль стал героем, Морис преуспел…

— Прекрати! Он женился на одной из самых богатых наследниц Алжира.

— А ты? Разве ты не женился на дочке патрона?

— Как тебе не стыдно!

— Морис, в отличие от тебя, занимается детьми. Твои плохо себя ведут. В них нет уважения. И они тебя не боятся.

— В моей семье детей не бьют. Когда они совершают глупость, с ними разговаривают, обсуждают проблему. Мой отец всегда говорил…

— Да уж, Марини — великие педагоги! — воскликнула мама. — Франк нам это наглядно продемонстрировал. И Мишель идет по его стопам.

— Ты все смешиваешь в кучу.

— Знаю я твои доводы. Нужно постараться понять мальчика, простить его. Может, ты еще и похвалишь его?

— Я никогда не бил моих детей, не сделаю этого и сегодня.

— Я не согласна!

— Будет так, и никак иначе.

Мама вышла, громко хлопнув дверью. Перепуганная Жюльетта побежала следом. Папа сел рядом, положил руку мне на плечо:

— Не тревожься, дружок, мама скоро успокоится.

— Мне правда жаль, я не хотел…

— Ничего, я обо всем позабочусь. Как дела в лицее?

— Я полный ноль в математике.

— Но у тебя были хорошие оценки.

— Только благодаря Николя.

— Странно. Мне казалось, что… Ничего страшного. В жизни достаточно уметь читать, писать и считать. Математика, физика, философия… все это полная чушь. У меня нет диплома — только школьный аттестат. В классе я всегда сидел на галерке и был последним по всем предметам, кроме физкультуры. Разве это помешало мне добиться успеха?

* * *

Мы целый час бродили по нашему кварталу. Папа обнимал меня за плечо, и я перестал быть невидимкой для окружающих. Папа знал всех и каждого — торговцев, консьержей, прохожих. Он здоровался, улыбался, шутил, перекидывался парой слов, представлял меня: «Мой второй сын, смотрите, как вымахал, уже меня перерос…» Он был похож на депутата, посещающего избирателей на рынке.