Клубничное искушение для майора Зубова

И вежливо показываю ему направление движения.

А сам смотрю на Катю.

Предупреждающе.

Не открывай сейчас рот, Клубничка.

Сорвусь ведь. Позор будет на мою лысую башку. И на мои пятнадцать лет стажа.

К счастью, Катя опять понимает меня верно. Потому что опускает взгляд и смущенно прикусывает губку.

— Катенька, я вас подожду тогда, вместе пойдем на обед!

Нет, я его все-таки прямо сейчас уебу!

— Спасибо… Семен Владимирович… — мягко мурлычет Катя, — но я уже сказала, что пропущу обед…

Так он не в первый раз предлагает? Ах ты, мерзкое ты мурло! Ну ничего… Ничего!

— Ну хорошо… Катюша, если будут вопросы… И вообще… Вы всегда можете ко мне обратиться.

И смотрит на меня выразительно очень.

Думаешь, что я ее там сожру, что ли?

Правильно, очень правильно думаешь!

— Прошу, Екатерина Михайловна, — очень холодно и достойно указываю, куда идти, киваю Хохлову и тяжело топаю следом за Клубничкой. По пути невольно ведя носом, как хищник, преследующий лань верхним чутьем.

Клубничка сегодня в чем-то длинном и несуразном, непритязательный хвостик темных волос вздрагивает на спине при каждом шаге. А мне хочется толкнуть ее к стене, взять за это хвостик, отогнуть голову так, чтоб было удобней кусать шею.

Пиздец. Хищнические желания, дикие совершенно. И мало мне свойственные.

А тут… Ну реально башню срывает.

Дверь в переговорку учтиво открываю, запускаю Катю, закрываю, не забыв перед этим просканировать коридор. Пусто. Хохлов свалил, почуял все же мою злость.

В кабинете Катя резко разворачивается, хвостик летит, мягко оседая на противоположном плече, глаза горят злобно:

— Что это такое, Зубов? Что ты себе позволяешь, а?

— Что он себе позволяет? — делаю шаг к ней, но Катя стоит, не собираясь поддаваться на мои провокации. Смотрит жестко и неуступчиво.

— Это — мой руководитель практики! Ты что себе возомнил? Я тебе уже сказала, что мы можем общаться здесь только по рабочим вопросам! Эта практика для меня слишком важна, чтоб я ставила ее под угрозу неслужебным… общением с тобой!

— Вот как? Нормально ты с руководителем сдружиться успела, я смотрю! — я говорю вообще не то, что должен. Совершенно не то! Но не могу сдержаться. Она вынуждает! — Когда только успела? На обед вместе ходите, потом куда? В кино? Или эту стадию — к чертям? Можно сразу в койку! Руководитель же!

Несу бред, обидный и жуткий, сам себя со стороны слышу и охереваю. По роже бы себе надавать…

А за Катей не задерживается. Получаю по роже один раз, второй, третий.

Потом спохватываюсь и пресекаю избиение должностного лица при исполнении.

Ее запястье в моей лапе тонкое-тонкое. Легко сломать.

Легко дернуть на себя и впечататься в гневно алеющие губы. И улететь. Моментально, с гарантией невозврата.

Она трепыхается гневно, не хочет позволять себя целовать, но я не спрашиваю. Сука, впервые беру силой женщину! Целую силой, сжимаю силой, не позволяя малейшему стону вырваться, малейшему движению противостоять.

Катя все же умудряется налупить меня по щеке и плечу свободной ладошкой, извивается яростно и бешено, но губы дрожат под моим напором, и сердце стучит так громко, я слышу его у себя в груди!

Кто-то со стороны дико орет: «Остановись, мужик, тормози, мать твою!», но я не слышу воплей подсознания. Слышу только стук ее сердца, гул крови в полностью пустой башке… И мягкий, жалобный стон.

Катин.

Она перестает меня лупить, бессильно царапает шею… И податливо раскрывает губы, позволяя, наконец, взять себя так, как мне давно, с нашей самой первой встречи здесь, хочется.

Эта ее неожиданная слабость, податливость до того сладки, что у меня мозги так на место и не возвращаются.

Зачем им туда, собственно? Им сейчас в другой части тела удобнее и круче.

Подхватываю Клубничку за задницу, путаюсь в ее широкой бесформенной хламиде, топаю к столу, сажаю на него.

Не прекращая целовать, торопливо задираю юбку, добираясь туда, куда сейчас больше всего необходимо…

Я ее прямо здесь трахну, прямо в переговорке, с открытой дверью. Похер на все. В глазах только круги красные от возбуждения, ее тихие жалобные стоны, ее податливость… Сносят башню, не дают прийти в себя, осознать опасность и тупость ситуации.

Добираюсь до трусов, трогаю грубо, нетерпеливо, сейчас не получается по-другому. И черт! Она мокрая! Это так круто, что, если и были какие-то границы, даже не в голове, а во вбитом намертво в подсознание определении правильности или неправильности места проведения операции… Блять, ни одной человеческой мысли! Мозг, словно программа робота-полицейского, сбоит и показывает эррор.

Клубничный запах, проникающий в поры, закрепляет это мое приобретенное безумие.

И если кто сунется в этот момент сюда, помешает мне трахать мою Клубничку… Клянусь, убью! Убью, потом ее трахну. А потом сяду. И сожалеть нихера не буду! Потому что после такого можно и сесть. Зато будет, что вспомнить!

— Зубов… Зубов… — опрокинутая на стол Катя неловко копошится и пытается свести ноги. Но я ее не затем отпускал, чтоб так легко позволить прекратить все это. Я ее отпустил, чтоб трусы, наконец, с нее снять! И ширинку расстегнуть.

Этим и занимаюсь, попутно препятствуя, не разрешая свести дрожащие коленки вместе.

— Зубов!

Катя неожиданно приходит в себя, садится и сильно толкает меня в грудь.

Я, занятый ширинкой, не успеваю среагировать и немного отступаю.

Достаточно для того, чтоб Клубничка, с невиданной прытью скользнула на противоположный конец длинного стола и встала там на ноги.

Длинная хламида надежно скрывает все следы моего преступления и ее слабости. Катя вытирает губы тыльной стороной ладони, смотрит на меня ясным взглядом.

Дикое преображение! Словно не она стонала только что подо мной здесь! Словно не она извивалась, хотела, черт! Хотела!

Я рычу и мягко двигаюсь по направлению к ней.

Наверно, она по взгляду понимает, что я еще основательно не в себе, потому что торопливо отшагивает по кругу, подальше от меня, выставляет перед собой узкую ладонь: