Клубок Сварога. Олег Черниговский
Шрифт:
Но вместе с ними за столом был Ярослав, поэтому Олег заговорил о соколиной охоте, до которой брат был большой любитель. Беседуя с Ярославом, Олег нет-нет да и бросал взгляд на Матильду.
Она казалась ему теперь совсем другой, нежели раньше. Уста девушки, её нос, лоб, подбородок отныне были для Олега совершенством красоты, не говоря уже о глазах, излучавших свет, тайну, радость и все самое сокровенное, чего женщина не в силах утаить от любимого мужчины.
День, проведённый вместе с Ярославом на соколиной охоте, показался Олегу скучным и долгим. Он кое-как дождался вечера, вернее того часа, когда вновь оказался с Матильдой наедине. Олег сразу
– Он вообще человек невнимательный, - с улыбкой добавила девушка.
– И ему далеко до тебя.
Олег принялся осыпать Матильду похвалами. Он хотел сказать ей многое, но для этого ему не хватало знания немецкого языка, а по-русски Матильда пока понимала плохо. Затем Олег, совсем как влюблённый юноша, принялся покрывать лицо Матильды поцелуями. Ему непременно хотелось поцеловать не только уста, но и глаза, и нос, и подбородок, и шею… Олег так увлёкся, что не услышал скрип ступенек: кто-то поднимался с нижнего яруса терема на верхний.
Матильда, оттолкнув Олега от себя, быстро поправила на голове кружевное очелье с серебряными подвесками у висков.
Судя по лёгким шагам, это была какая-то челядинка. Она пробежала мимо светлицы, направляясь в комнату служанок.
Едва опасность миновала, Олег вновь устремился к Матильде.
К счастью для любовников их никто не потревожил…
Из-за Матильды Олег задержался в Рязани дольше, чем собирался. Ярослав уже несколько раз намекал, что ему накладно содержать Олегово войско так долго. Настаивали на выступлении к Тмутаракани и воеводы. Олег же находил все новые отговорки, чтобы задержаться в Рязани ещё на день, а потом ещё и ещё.
Но однажды случилось то, чего Олег и Матильда так опасались. Их застала вместе ключница в сенях за час до полуденной трапезы. Ключница пришла, чтобы пересчитать берёзовые веники, заготовленные для бани на зиму, и увидела жену своего князя и его брата, занятых непотребным делом. Не сказав ни слова, женщина повернулась и скрылась за дверью.
Перед вынужденно быстрым выступлением из Рязани Олег встретился с ключницей, которую звали Чаруша за полноту (Чарушей вятичи называли пузатый глиняный сосуд для теста).
Разговор вышел короткий.
– Это тебе за молчание, - Олег протянул ключнице кошель с серебряными монетами.
– Тут пятьдесят гривен.
– Щедр ты на диво, князь, - Чаруша усмехнулась краем губ и посмотрела Олегу в глаза.
– Думаешь, поломанная женская судьба стоит этих денег. Убери. Не возьму.
– Бери, глупая!
– Олег силой вложил кошель Чаруше в руки.
– Хочу, чтобы ты не токмо Ярославу, но и мне служила.
Чаруша взглянула на Олега теперь уже с удивлением.
– В чем же будет состоять моя служба тебе, князь?
– Присматривай за Матильдой. Стань для неё оберегом от всех бед. Дорога она мне, понимаешь?
– Понимаю, князь, - серьёзно произнесла Чаруша.
– Что ж помогу, чем смогу. Вот токмо по-немецки я не разумею.
– А ты пособи Матильде наш язык выучить, - сказал Олег.
– Заодно и сдружишься с нею.
– Какая я ей подруга, - Чаруша вздохнула, - мне ведь уже тридцать четвёртый год пошёл.
– Разве в возрасте дело?
– возразил Олег.
– Чтобы для Матильды новая отчизна не была чужбиной, рядом родной человек нужен. И не мужчина, а женщина. Это даже хорошо, Чаруша, что ты знаешь про случившееся между нами. Тайна - самое лучшее основание для женской дружбы.
Глава
двадцать четвертая. ДОЧЬ ХАНА ОСОЛУКА.О смерти сестры Вышеславы Олег узнал от Феофании, вернувшись в Тмутаракань.
Покуда Олег ходил с войском в Польшу и на булгар, Феофания побывала в Киеве, куда добралась вместе с караваном торговых судов. С купцами же она проделала и обратный путь до Тмутаракани.
Этот поступок удивил и рассердил Олега: он знал о беременности жены, которая отважилась на столь не близкое путешествие.
– Коль ты о себе не печёшься, то хотя бы о будущем младенце подумала, - недовольно выговаривал Олег.
Феофания на укоры отвечала: ей наскучило сидеть затворницей в княжеском дворце. Она дальше Херсонеса никуда не выбирается, хотя живёт в Тмутаракани уже пять лет.
– Ты давно обещал показать мне Киев и Чернигов, - молвила Феофания.
– Я долго ждала обещанного, покуда не решилась сама добраться до Киева. И не жалею о содеянном.
Олег мрачно слушал восторги Феофании по поводу всего увиденного. На неё произвёл благоприятное впечатление не только сам Киев, подобно Царьграду раскинувшийся на холмах, но и великий князь, который свободно владел не только греческим, но и немецким, английским и французским языками. Феофания и сама неплохо знала немецкий и французский, поэтому образованность Всеволода Ярославича была ей особенно приятна. Она также восхищалась его скромностью: понимает по-венгерски, по-польски и по-половецки, однако не считает себя смышлёным в этих языках из-за неумения свободно на них изъясняться.
Ещё Феофания была просто поражена огромным количеством книг. По её мнению, даже в императорской библиотеке в Царьграде книг меньше, чем у великого киевского князя.
– Всеволод Ярославич необычайно начитанный человек. Он так много знает. Мудрость веков, почерпнутая из книг, уместно и колоритно вплетается в его речь.
– Представляю, сколь глупым и грубым кажусь тебе я, имеющий всего-то три сундука с книгами, - произнёс Олег с лёгкой язвинкой в голосе.
– Ты прости уж меня недостойного, лада моя, что я не разумею по-английски да по-французски.
– Я вовсе не осуждаю тебя за это, милый, - Феофания не обратила внимания на его язвительность.
– Я знаю, что ты прежде всего воин в отличие от своего дяди…
Это замечание ещё больше рассердило Олега:
– Ах, вот как! Стало быть, я всего лишь воин, а мой дядя - прирождённый правитель. Ему, выходит, княжеская шапка к лицу, а для меня и шлем сгодится. Благодарю, супруга! Вижу, не зря ты съездила в Киев. Опутал тебя Всеволод Ярославич своими умными словесами.
– Ну, не сердись, Олег, - попросила Феофания.
– Всеволод Ярославич мудрее тебя и возрастом старше. С годами и ты обретёшь большую мудрость. Всему своё время.
– Это небось тебе дядюшка мой наговорил, - Олег хмуро взглянул на жену.
– Нет, это моё мнение. Признаюсь, я была в душе настроена против Всеволода Ярославича, памятуя твои прошлые скитания. Но после встречи и после бесед я больше не испытываю к нему неприязни. Ведь в былой вашей вражде был боле повинен Изяслав Ярославич. Разве не так?
– Не так, - огрызнулся Олег.
– В ту пору дядья мои одинаково были настроены против меня. Негоже Всеволоду Ярославичу чернить покойного и обелять себя как эдакого миротворца. Я-то помню, как дядья стояли против меня в сече у Нежатиной Нивы.