Клудж. Книги. Люди. Путешествия

В любом случае у меня возникает дурное предчувствие, что в следующем своем романе он выведет иностранного журналиста-идиота. Утешает, что обещанный в июле «Артур и Джордж» – вроде бы из викторианской жизни, и вряд ли он захочет предпринимать дополнительные усилия по инсталляции туда моей скромной персоны.

В поисках материалов для хотя бы самого приблизительного психологического портрета обвожу взглядом комнату. На столе припаркована книга «Итальянские пословицы». С кресла свисает раскрытый журнал-радиогид – интеллигентский таблоид. Хозяин особняка одет по-пенсионерски: серая фланелевая рубаха, на ногах дрянные кроссовки, выполняющие роль домашних туфель. Рассчитывать на то, что он пригласит меня на экскурсию по своей энотеке, которая, я знаю, есть у него в подвале, или на кухню – попотчевать меня седлом барашка, чтобы я рассказал своим читателям о том, какой Барнс выдающийся кулинар, подтвердив таким образом впечатление, которое складывается по прочтении «Педанта на кухне», сборника его гастрономических колонок в «Гардиан», – рассчитывать на все это, пожалуй, не стоит.

Ситуация «интервью с Барнсом» неизбежно напоминает о «Попугае Флобера» – романе про то, как читатель гонится за автором. «Почему, – размышляет герой, – прочитанное заставляет нас охотиться на автора? Почему книг оказывается недостаточно?» Ответа на эти вопросы нет, но подмечено очень точно – в самом деле, интересно, откуда берутся эти таинственные люди, которым удается поймать и сказать то, что ни у кого больше не получается. Пытаясь ответить на этот вопрос, мы начинаем собирать любые артефакты – вплоть до каких-то сомнительных попугаев, пытаясь восстановить по ним биографию владельца.

Если бы я был биографом Джулиана Барнса, то, не исключено, плясал бы от одного курьезного, но показательного случая – появления моего клиента в романе «Дневник Бриджит Джонс» и загадочной замены его совсем другим человеком в экранизации. В России мало кто знает об этом случае, потому что в циркулирующем у нас переводе А. Н. Москвичевой Барнса трудно узнать – собственно Барнсом его называют лишь в первый раз, а затем явно тот же персонаж фигурирует под фамилией Варне, чем бы при этом ни руководствовалась вышеупомянутая А. Н. Москвичева.

Факт тот, что в оригинале, у Филдинг, Бриджит встречает Барнса на какой-то литературной вечеринке. Чувствуя себя не слишком уютно среди высоколобых писателей и пытаясь продемонстрировать свое интеллектуальное равноправие с присутствующими, она несколько навязчиво расхаживает вокруг, чем и привлекает к себе его внимание. На прямой вопрос, чего, собственно, она хочет, Бриджит пытается ответить каким-нибудь запоминающимся mot [4] , но, парализованная присутствием этого интеллектуального удава, находит в себе лишь силы спросить: «Вы не знаете, где здесь туалет?» – «На его узких, но интересных губах возникло подобие улыбки». – «Не знаю наверняка, но скорее всего, где-то вон там», – показывает Барнс.

4

Словцо, острота (англ.).

В фильме обстоятельства этого позорного инцидента радикально изменены. Бриджит Джонс здесь сама проводит презентацию новой книги своего издательства («Мотоцикл Кафки», если не ошибаюсь). Во-вторых, никакого Барнса там нет. Координаты же уборной ей демонстрирует подлинный букеровский лауреат, автор романа «Сатанинские стихи» и жертва фетвы Салман Рушди.

Я довольно долго пытался разобраться в этой путанице и, оказавшись рядом с первоисточником, спрашиваю у него:

– Вы можете объяснить мне, почему вас не взяли в фильм?

– Как почему? Потому что Салман Рушди более известный писатель, чем я, ха-ха. Нельзя же ждать от киношников, чтобы они следовали книге во всех деталях; кроме того, я же все-таки остался в фильме.

В самом деле?

– Я есть там в сцене с вечеринкой. Когда Бриджит Джонс произносит речь, камера наезжает на шокированных гостей, среди которых в первом ряду стоим мы, писатели, – я, Ален де Боттон, еще кое-кто.

– И что, прямо-таки можно вас разглядеть?

– Конечно, целых три раза.

(Тут в самый раз будет вспомнить якобы существующую русскую поговорку, поставленную Барнсом эпиграфом к «Как все было»: «Врет как очевидец». Если просмотреть этот эпизод несколько раз в режиме slow, то на пятый можно разглядеть похожего на него человека со стаканом белого вина в руке.)

– Нельзя сказать, чтобы я был обижен или удивлен тем, что они меня заменили, – им ведь надо было прокатывать фильм на Среднем Западе Америки, и хотя можно предположить, что они могли там что-то слышать о Салмане Рушди, но уж точно не обо мне. Так что это было правильное коммерческое решение продюсеров. Но, подумаешь, в книге-то я, а ведь гораздо важнее быть в книге, чем в фильме, ха-ха.

Встреча Бриджит с Барнсом – всего лишь очередной комический социальный провал мисс Джонс; но в их столкновении можно разглядеть и кое-что еще. Подмененный в фильме, в романе и сам Барнс некоторым образом замещает другого писателя. По существу, Бриджит Джонс – героиня, взятая Филдинг во временный лизинг у Флобера, современный вариант Эммы Бовари, тогда как Барнс – патентованный местоблюститель французского писателя. Соответственно, тонкость этого эпизода состоит в том, что их встреча – это свидание героини, через голову Барнса, со своим подлинным автором.

– А теперь вы не стали более узнаваемым, чем Салман Рушди?

– Слушайте, понятия не имею, насколько я популярен; не уверен, что писателю следует думать на эту тему слишком много.

– Будь вы сейчас режиссером, вы бы заменили персонажа Барнса или оставили?

– Да пожалуй что, заменил бы – правда, Рушди я бы сейчас уже не взял на эту роль, как-никак пять лет прошло. Кто бы мог меня заменить?

Тут он замечает некоторую комичность этой реплики, и тут же будто надувает ее гелием и отпускает в самостоятельный полет.

– Кто бы мог меня заменить? – вопрошает он риторически. – Ха-ха-ха. Ну, не знаю, не знаю. Может, Зади Смит? Ха-ха-ха.

Не уверен, что шутка стопроцентно соответствует стандартам политкорректности.

– А вот Ален де Боттон. Эпигон ваш, можно сказать, эпигонович: франкофил, что ни абзац – то расшаркивания перед «Мадам Бовари», психология любви. В наследники вам набивается?

– А чего – вполне себе писатель. Нон-фикшн его, правда, мне больше, чем романы, нравится.

– Но главный в Англии эксперт по французской культуре – по-прежнему вы?

– Да, я, по-прежнему я. За все, что бы там ни произошло, приходится отдуваться мне. – Он жмурится от удовольствия. – Всех собак на меня вешают.

Барнс – признанный эксперт по французским собакам, но не так уж редко в его текстах возникают и русские волки.

«Мой любимый роман – „Герой нашего времени“ Лермонтова. Он доказывает, что, каким бы англичанином ты себе ни казался, твоя сардоническая романтическая душа – русская».

Лично мне он этого не говорил, но я прошу подтвердить его эту – вычитанную где-то – фразу.