Клянусь отомстить

Но он не возражал. Не потому, что побаивался отца или был безвольным. Нет, характер у парня был как раз достаточно твердый. Просто сложилось так, что отец был Женьке лучшим другом, взрослым и очень надежным. А что за дружба, если не помогать друг другу?

Вот и сегодня Женька перенес свидание с Ленкой на вечер, погрузился в семейный «Фольксваген» и укатил за город. До обеда они с отцом успели зацементировать площадку перед сараем и покрыть лаком решетки на окнах, чтобы не ржавели. За обедом, с аппетитом уплетая мамину стряпню под развесистой черешней, мужчины степенно обсуждали план дальнейших действий, а хозяйка следила за ними, чтобы вовремя предложить, подать, придвинуть.

– У Кандыбиных беда, – сообщила она, когда муж и сын принялись за ледяной компот с фруктами. – Мне Филимониха рассказала, когда я к ней за яйцами ходила.

Женя с отцом одновременно посмотрели на третью по счету крышу, торчащую над бахромой зелени. Серая, чуть замшелая, она так примелькалась, что стала невидимой. Но не сейчас.

– Опять Пашка дебоширил? – предположил Степан Игнатьевич, орудуя ложечкой в чашке, вылавливая оттуда вишни.

– Хуже, – ответила Лидия Ивановна. – Он своих топором зарубил.

– Что? – Женька замер со сливовой косточкой во рту.

– Топором зарубил, – повторила мать. – Напился и…

– Придурок. – Отец швырнул чайную ложку на стол. – Говорил ему: допьешься до белой горячки. Да с такими бесполезно говорить.

Женя выплюнул косточку и помолчал, отстраненно прислушиваясь к разговору родителей. Павел Кандыбин не вызывал у него ни страха, ни сочувствия, ничего. Обычный алкаш в растянутой футболке и неизменной сигареткой в гнилых зубах. А вот жену и дочку было жалко. Неужели это правда? Еще в прошлую субботу Женька видел всех троих живыми и здоровыми, а теперь никого нет. Все кончилось для Кандыбиных. Кто в тюрьме сгниет, кто в земле, какая разница. Зачем жили? Поесть-попить, потрахаться – и фьють? Глупо. Ох, как глупо.

– Пойдем заканчивать, пап, – окликнул Женька, у которого пропало настроение. – Я пораньше уехать хочу.

– С Леночкой пойдете куда-нибудь? – фальшиво спросила мать.

Отец фыркнул. Какой дурень попрется гулять с девушкой, когда квартира ночью свободна?

– Ага, – кивнул Женька, не поднимая глаз. – В кино.

– Вот и правильно, – сказала мать. – Фильм хороший?

– Не знаю. Мы же не видели пока.

– А как называется?

– «Любопытная Варвара», – пришел на выручку отец.

Женька преувеличенно громко расхохотался и поспешил сменить тему. Когда он завел разговор про бокс, в котором Лидия Ивановна ничего не понимала, она стала рассеянно слушать, больше любуясь сыном, чем вникая в смысл его слов.

Женька был красивым, высоким и умным, но, по мнению матери, слишком уж худеньким. Заставить его нагулять жирок никак не получалось, потому что, набрав хотя бы килограмм дополнительного веса, он сразу принимался бегать и плавать, а рацион сокращал больше обычного, так что терял уже не кило, а полтора или два. Глаза он унаследовал от матери: яркие, зеленые, с небольшой косинкой. А лицом Женька пошел в отца: такая же прямая линия лба и носа, квадратная нижняя губа и круглый подбородок, только всему этому не хватало пока массивности, солидной мужской основательности.

Мать надеялась, что Женька заматереет, когда женится на хорошей хозяйке, шустрой не только в постели, но и на кухне. Лена Белова, с которой сын встречался, на эту роль явно не годилась. Такая же долговязая и худая, что свидетельствовало об отсутствии у нее кулинарных пристрастий. Воображение Лидии Ивановны рисовало совсем другую невестку: маленькую, сдобную, веселую, с задорными ямочками на щеках. И чтобы волосы у нее были светлые и мягкие, в отличие от проволочных Ленкиных кудрей ржаво-ржаного цвета. Девушку, способную накормить, обогреть, окружить домашним уютом и нарожать кучу милых ребятишек. Лидия Ивановна все чаще мечтала о внуках. Ей в голову не приходило, что жить ей осталось всего ничего.

Степан Игнатьевич тоже не задумывался о скорой кончине. В свои пятьдесят с лишним лет он был еще полон здоровья и сил. С женой спал регулярно, в больницу дороги не знал, зубами грецкие орехи грыз, под хорошую закуску мог пол-литра уговорить в одиночку, а наутро, не жалуясь на недомогание, заниматься обычными делами и выглядеть как огурчик.

Между тем он, как и его супруга, доживал последние часы. Кто знает, как распорядился бы он ими, зная правду? Завещание бы написал? Поговорил бы по душам с сыном? Жену бы приголубил? Посидел бы в одиночестве на берегу, любуясь озерной гладью и подставляя лицо горячему, ласковому солнцу? Наверное, всем этим Степан Игнатьевич и занялся бы, и еще сотней других важных вещей. Но, поскольку смерть его в свои планы не посвящала, решил он починить электропроводку, которая в сырую погоду искрила, выбивая предохранительные пробки. Женька же по его просьбе занялся натягиванием проволоки под виноград, а Лидия Ивановна накинулась с тяпкой на сорные ростки в грядках.

Так и работали все втроем, пока во дворе не объявились непрошеные гости. Было их трое. Довольно юный бизнесмен приятной наружности, крепкий молодой человек в рубашке поло, подчеркивающей его рельефную мускулатуру, и мужчина постарше, примерно одного с хозяином возраста, кавказских кровей, щетинистый, кудлатый, кривоногий, со жгучим взором и орлиным носом.

– Добрый день, – поздоровался от имени всех бизнесмен с папочкой. – Я Летягин, вы меня должны помнить.

Женя недоуменно уставился на отца, но тот, к его удивлению, кивнул. Мать тоже не выглядела растерянной.

– Мы же уже сказали вам, Олег… – Она подняла брови. – Простите, не помню вашего отчества.

– Можно просто по имени, – скромно улыбнулся Летягин.

– Вы напрасно приехали, – подал голос отец. – Зря себя утруждали.

– Мы ничего не делаем зря, – заверил его кавказец, изъясняющийся почти без акцента, но как-то очень отрывисто и нервно.

Мускулистый мужчина молчал, только смотрел Женьке в глаза, неизвестно чему усмехаясь.

– Мы решили, что вы могли передумать, – сказал Летягин.

– Нет, – отрезал Степан Игнатьевич. – Выход сами найдете?

– Степа! – одернула его Лидия Ивановна, показывая своим видом, что ей стыдно за несдержанность мужа.

– Ого! – тихо прокомментировал мускулистый.

Не сводя с него глаз, как драчливый кот, завидевший противника, Женька мягко шагнул вперед. Кулаки у него были большие, костистые, твердые. И не раз проверенные в деле.

Летягин как бы не замечал нарастающего напряжения. Жестом конферансье он развел руки в стороны, держа заветную папку наотлёт. Полы его пиджачка разошлись, давая возможность полюбоваться кургузым галстуком, не достающим до пояса низко сидящих брюк.

– Я привез хорошие новости, – воскликнул он радостным тоном. – Покупатель поднял цену за ваш дом вдвое. Это хорошие деньги.

– Очень, – подтвердил кавказец, постаравшийся при этом лучезарно улыбнуться, но не слишком удачно.

– О чем идет речь? – спросил Женька у родителей, хотя продолжал при этом смотреть на мускулистого мужчину, который представлялся ему куда более важным персонажем, чем сам оратор.

– Мы сыну не говорили, – пояснила мать с извиняющимися интонациями в голосе.