Клятва, которую мы даем

– С тобой.

Мой ответ удивляет ее. Может быть, это из-за честности, а может быть, из-за ее недоверия. Это правда, что я мало разговариваю, ни с незнакомцами и не ради веселья, но мне нравится разговаривать с ней.

Мне нравится знать, что кто-то хочет слышать мой голос, и, хотя она отрицает это, она хочет быть этим кем-то. Я думаю, что Коралина Уиттакер думает обо мне чаще, чем ей хотелось бы, чтобы я знал. Что она испытывает ко мне любопытство из-за той ночи в «Вербене»? Когда мой голос был единственным, что удерживало ее от падения за грань?

Я почувствовал это.

Эту связь. Ту, которую я почувствовал, когда увидел, как она покидает поместье Синклеров. Ту, что я почувствовал, когда навещал ее в больнице. Тот тайный язык, который понимали только мы двое, когда она звонила мне. Та маленькая ниточка судьбы, которая не позволяла мне отвести от нее взгляд в том клубе.

Она вибрировала между нами, как секрет.

Ее убивает, что она не может взять в руки ножницы и разрезать ее.

Меня убивает то, что я хочу большего.

Я не должен желать большего ни от кого. Особенно от нее.

– Это должно заставить меня почувствовать себя особенной?

Я поворачиваю голову в ее сторону, и наши глаза впервые за сегодняшний вечер встречаются. В них нет ни капли застенчивости. Она выдерживает мой взгляд, одна темная бровь выгнута дугой, накрашенные темно-красные губы образуют линию, которая не подразумевает веселья.

Сурово красива, с очень небольшим оттенком мягкости на лице.

Ее каштановые волосы спадают за плечи, а белые пряди спереди заправлены за уши, чтобы продемонстрировать бриллианты, пронзающие мочки. Каждое ее движение кажется расчетливым, как будто она отточила искусство самосохранения в мире, который учил ее быть осторожной.

– Что-то вроде этого, – дразню я, не разрывая зрительного контакта.

Она хочет, чтобы люди воспринимали ее равнодушной.

Но она не может скрыть теплоту в своих глазах цвета каштана. Они не могут лгать. Несмотря на отстраненность, холодное безразличие, напоминающее окружающим о дистанции, которую она держит между собой и миром, в глубине скрывается более мягкое существо.

Невидимая крепость, которую она возвела вокруг себя, защищает ее от всех. В том числе и от себя самой, я полагаю.

– Ты выследил меня, чтобы поблагодарить? – выдыхает она, сверкнув глазами. – Или тебе нужны извинения за то, что я сбежала из «Вербены»? Дай мне знать, что я могу покончить с этим, и мы могли бы вернуться к тому, что никогда не знали о существовании друг друга.

Думаю, какая-то часть меня может быть садистом, раз мне это нравится. Зная, как меня не беспокоит ее язвительность, упрямство, которое делает ее злой. Я не враг Коралине, но я представляю угрозу.

Она знает, что на меня такое отношение не действует, и это доводит ее до бешенства.

Это мило.

– Почему я заставляю тебя чувствовать себя неуютно, Коралина?

Ее голова дергается, брови нахмурены, как будто я ее ударил.

– Это не так, – твердо говорит она, высоко подняв подбородок.

– Ты напряжена, – бормочу я.

Уголок моих губ слегка подергивается, и ухмылка, которую я не могу предотвратить, расползается по моему лицу, когда ее брови взлетают к линии роста волос. Несомненный розовый румянец окрашивает ее загорелые щеки.

Может, я и не умею общаться с людьми, но разбираться с головоломками у меня получается охренительно.

Я ей не враг. Я – угроза.

Коралину тянет ко мне, и это ее беспокоит. Так сильно беспокоит, что я могу получить худший из ее ядов, если буду слишком настойчив.

– Прости? – Коралина насмехается, обижаясь или, по крайней мере, пытаясь обидеться.

– У тебя напряженная поза, руки скрещены – если ты продолжишь сжимать их так же сильно, то на коже останутся отметины от ногтей, – я слегка наклоняю голову, ловя момент, когда она ослабляет хватку. – Твое тело говорит мне, что тебе некомфортно. Я спросил почему.

Мимо проходит официант с подносом пузырящегося шампанского, и она берет бокал, осторожно держа его между пальцами, и опускает взгляд, прикрывая глаза.

– Я просто хочу знать, чего ты от меня хочешь. Я бы предпочла просто покончить с этим. Нет необходимости в прелюдии.

Я провожу языком по передней части зубов, прикусывая губу. Когда я киваю, молча хваля ее за сексуальный подтекст, она стоит прямо, самодовольная, словно только что передвинула свою пешку к моему заднему ряду, пытаясь перевести ее в ферзя, чтобы поставить шах и мат.

– Что я могу от тебя хотеть?

– Ну… – она вздыхает, подносит бокал с шампанским к губам и делает глоток, – теперь я в долгу перед тобой за две услуги.

Я собираюсь сказать ей, что это были не услуги. Ответить на телефонный звонок и успокаивать ее в коридоре – это не то, за что мне нужно отплатить. Я не делал этого в надежде, что она даст что-то взамен, но тут нас прерывают.

– Сайлас! – меня окликают, тяжелые шаги приближаются, и я смотрю на Дэниела Хайленда, директора по маркетингу фирмы. – Ты не сказал мне, что будешь здесь сегодня вечером.

Я хватаю его за протянутую руку и крепко держу, пока пожимаю ее.

Дэниел – это то, что я называю червем.

Черви – это самовоспроизводящиеся вредоносные программы, которые распространяются по сети без участия пользователя. Дэниел – червь. Он развращает тех, кто работает под его началом, превращая их всех в миниатюрные напыщенные версии себя.

Когда совет директоров проголосует за мое назначение, я первым делом уволю его с поста генерального директора.

Физически он безобиден, но на рабочем месте он токсичен. Особенно если учесть, что ему не нравится, что я вступаю в должность, да и вообще я. У меня нет ни времени, ни сил нянчиться с уязвленным эго на работе.

– Докладывать все тебе не входит в мои обязанности, – мой тон по отношению к нему гораздо более сдержанный, чем тот, который я только что использовал в разговоре с Коралиной.

Его ухмылка гнусная, фарфоровые зубы выглядят слишком фальшивыми и слишком большими для его крошечного рта.

– Ну да, ну да. Ты – босс. Ну, почти, – он усмехается, слегка покачивая головой. – Я столкнулся с твоим отцом перед самым выходом из офиса. Я даже не знал, что ты с кем-то встречаешься. Похоже, никто в офисе не знал.