Клятва при гробе Господнем
Шрифт:
Или Михаила Матвеевича Хераскова, действительного тайного советника, члена разных ученых обществ, Московского университета куратора и кавалера разных орденов. Он говорил:
Во слогах вольный ход поэтам не заказан; Как новых стран искал Колумб, преплыв моря,18
Соч.Сумарокова "Эпистола к российским стихотворцам"
19
Поэма Хераскова "Пилигримы, или Искатели счастия". (См. "Творения М. Хераскова", т. VII).
Чит.Довольно; я с вами согласен во всем, но — послушаем, что скажут другие!
Соч.Примите в заключение добрый совет: живите своим умом. Что вам любо, любите, что не любо, не любите, не дожидаясь чужого мнения. Пора, пора опровергать справедливую пословицу, что русак задним только умом крепок…
Н.Полевой
Глава I
Воет сыр-бор за горою,
Метелица в поле;
Встала буря, непогода,
Запала дорога…
"Экая метель и вьюга: света Божьего не видно!" — сказал старик, входя в избу и отряхивая с шапки своей снег, примерзнувший хлопьями.
— Добро пожаловать, — отвечал хозяин, слезая с печи, — здесь обогреешься и отдохнешь с дороги.
Старик остановился посреди обширной избы, взглянул в передний угол, где на деревянной полочке стояли иконы и теплилась маленькая лампадка, перекрестился три раза, поклонился на все стороны и, оборотись к хозяину с поклоном, проговорил: "Здравствуй, хозяин!"
— Добро пожаловать, — повторил опять хозяин, — аль проезжие?
"Пусти ночевать, добрый человек", — продолжал старик, оттаивая руками длинную свою седую бороду.
— Рады гостям. Много ли вас?
"Пятеро".
— Куда Бог несет? Аль в Москву?
"В Москву, родимый. Хотели доплестись до Петрухиной, да такая кура — падает и мерзнет…"
— Что за дорога в эдакую метель! сгинешь ни за что! У нас про вашу милость все спасено, — говорил хозяин, стаскивая с палатей овчинный нагольный тулуп и надевая его. — А откуда Бог несет? — спросил он, зажигая длинную, сухую лучину.
"Из Ярославля. Везем рыбу в Москву. Говорят: там теперь она в цене".
— Бог цену строит; да как и не бывать ценам: чай наехало в Москву народу гибель; ведь теперь дело праздничное, да и веселье княжеское…
Так разговаривая, хозяин и приезжий пошли из избы. Сильный ветер хлынул в дверь, когда они растворили ее. Заслонив полою тулупа лучину, хозяин светил старику, говоря: "Зги не видать! Экую Бог дал погодку!" — шел к воротам.
Работник хозяина, почесываясь, брел по двору с большим ключом. "Пусти проезжих, да дай сена и овса", — сказал ему хозяин. Молчаливое исполнение было ответом".
Широкое, во все ворота, полотенце заскрипело на деревянных
петлях и отворилось. Пять возов, закрытых рогожами, въехали на двор и остановились под соломенным навесом, которым огорожен был со всех сторон двор хозяина. Проводники с трудом распрягли лошадей измерзшими руками и от времени до времени бранили смиренных животных. Между тем словоохотный хозяин стоял подле приезжих и уверял их, что у него кадушка для овса новгородская, сено хорошее, луговое, и на ужин щи со свежиною, каши сколько съешь и пироги с капустою. "Доброе дело, благословенное дело! — отвечал старик. — Скажем спасибо хозяину и хозяюшке поклон положим".— Уж эта Москва, все щепетко ходит, — ворчал длинный, сухопарый товарищ старика, — в пирогах-то, чай, хоть выспись, а в щах и неводом ничего не поймаешь, не только ложкою.
"Что, товарищ, что?" — подхватил хозяин, подходя к нему, и, видя неповоротливость лошади его, махнул полою тулупа своего, прикрикнув: "Ну, кормилица! вишь, как упарилась!"
— Да, упаришься, хозяин, — отвечал старик, свертывая веревку, служившую ему вместо вожжей, и выкидывая ее на воз.
"Хозяин! ты видно двора-то не топишь!" — заворчал опять сухощавый.
— Топлю, да не нагревается, — отвечал хозяин, смеясь.
"Да как и нагреться: смотри, какие у тебя лазеи в навесе-то, — возразил сухощавый, — бык пролезет".
В самом деле, соломенный навес, которым около плетня обнесен был кругом весь двор, во многих местах обвалился; гнилая солома едва держалась в других местах; снег веяло во двор, и груды его намело под навесом.
— Да вот все собираюсь строиться, — отвечал хозяин, — и не хочется уж поправлять старого.
"Кто кладет заплату на ветхую ризу! — усмехнувшись, прибавил старик. — Продерется, и горше старого дыра будет".
В это время вступили в разговор другие товарищи старика, до сих пор молчавшие. — "Хозяин! где же поставить лошадей? Нигде места нет!"
— Как нет? Да вот тут к колоде.
"Да смотри, какой сугроб, они околеют у твоей колоды".
— Что за сугроб? — воскликнул хозяин и пошел показать, что снег не глубок; но едва ступил туда, как ушел по колени в снег. Не теряя бодрости — настоящий русский человек — оборотился он назад и прибавил: — Ничего, лошадки пообомнут, да еще лучше поедят.
В нерешительности остановились приезжие; но старик между тем подтащил сани к хлеву и растягивал хребтуг между оглоблями, приговаривая: "Господи, благослови!"
Тут услышали шум подле закутки, где лежало сено. "Давай еще! — запальчиво говорил кто-то. — Ведь не даром у тебя берут, так и ты меряй по-христиански".
— Что, что там? Ась? — проговорил скоро хозяин и пошел к тому месту, где шумели.
"Видно, Еремку-то обмерять хочет москвич, — сказал сухощавый. — Уж нечего сказать: сенишко, что твоя осока, и то меряют, словно брагу добрую, с пеной".
— И, брат Гриша, — отвечал старик, — стольный град: на мощеной дорожке и хлеб плохо родится; одних бояр московских не перечтешь, а всякий есть хочет; так нашему брату, мужичку, и плоха разжива — покривишь душою поневоле…
"Полно, даст ли себя москвич в обиду: жида обманет и цыгана проведет! Недаром идет пословица, что Москва бьет с носка".
— Не осуждай, да не осужден будеши, брат Гриша! Подумаем о своих грехах… Ну, ну, мать родная! шевелись! Эх, Гнедко! устарел я, устарел и ты, а то-то был конь добрый… У старого коня, видно, не по старому хода.