Клятва при гробе Господнем

"Стало быть, народ признаёт Юрия? Чего же вам всем бояться?"

— Да, оно так, что нельзя признать законного владыку — но, правду сказать, бояре, народ-то ведь глуп: и не разберешь, что он шумит. Пока Юрий Димитриевич пожалует, так над Кремлем панихиду успеют отслужить. Ведь у всякого из нас есть свои животишки, малы, велики — ну, и жёнушки, детишки. Смилуйтесь, бояре! Вас народ любит — выйдите, гаркните о Великом князе Юрии, сладьте думу!

"Но Юрья Патрикеевич, но Старков, но Василий Ярославич! Где же девались все они?"

— Василий Ярославич уплелся за Василием, а другие — коли правду вам истинную сказать — все прислали меня к вам, как радушникам, любовникам Великого князя: примите все под начало и уладьте мир и согласие.

Жар вступил снова в лицо Симеона. Чувствуя это, он скрепил сердце и сказал Щепиле:

"Если точно прислан ты от князей и бояр, то поди и скажи им, что Ряполовские из тюрьмы своей нейдут. Если же все налгал ты на князей и бояр, то вспомни, что ты давал клятву и целовал святой крест Великому князю Василию Васильевичу; что муж, ломающий клятву, потребится от земли, как червь непотребный, а на том свете будет висеть над огнем неугасимым, повешенный за орудие преступления своего — язык, который, по гражданскому правилу, должно у каждого клятвопреступника ископать и вытянуть с затылка. Вот тебе мое слово, и не смей оставаться здесь более, или произносить еще что-либо предо мною!"

— Он помешался от радости, — шептал Щепило, пятясь задом к двери и выпучив глаза на Симеона. — Но все-таки не должно оскорблять его. Даром что он с ума. сошел — быть ему в великой чести у Великого князя, Юрия Димитриевича! И теперь я не понимаю уже, что он говорит — каково же заговорит он, когда на ум-то взойдет — тогда наш брат не поймет его речей, хоть три дня слушать будет.

"Суета суетствий всяческая суета! — воскликнул Симеон, оставшись наедине с братом. — Я предвидел твои бедствия, юное чадо, отрасль доброго корени, но плод еще недозрелый! С добрым советником и великого стола додумается князь, а с злым советником и малый стол утратит. Сбылись слова Пророка: "И устави Господь слово свое, еже глагола на нас и на судей наших, судивших во Израили, и на цари наши, и на князи наши, и на всякого человека Израилева и Иудина — навести на ны зло велие, еже не сотворися под всем небесем, яко же сотворися во Иерусалиме!"

— Но я еще не опомнюсь от всего слышанного, — сказал Иван Ряполовский. — Как? Две недели тому, сильный князь Московский повелевал Русью; все князья русские, как данники добрые, собирались к нему и веселыми гостями пировали на его свадьбе, и враги его были его друзьями… Две недели — и где власть? Где друзья? Где дружины воинские? Он — беглец из родительского наследия; мать его в плену; подданные ослушники, вельможи изменники, друзья и враги или предатели!.. О, моя отчизна, святая Москва!

"Щепило приходит к нам потому, что нас почитают в Москве главными предателями своего князя! — сказал Симеон. — Ищут средств, как измену свою и клятвопреступление сделать еще более отвратительными! А совесть, суд Божий, правота? Святитель Иоанн! право и мудро говорил ты псковичам: Отдайте нелюбие ваше, дети, зане же видите, уже последнее время наступившее… Нет, нет! никогда предки наши и отцы наши не знали этого бесстыдства, этой наглости порока, с какою всюду выставляет он ныне главу свою и все заражает своим смрадным дыханием…"

Симеон остановился, замолчал и, казалось, в звоне набата, не перестававшего греметь во многих местах Москвы, слышал подтверждение слов своих. Он поднял руку и как будто сам с собою говорил: "А князи наши? У меня крепко врезались в душу слова старого летописца, слова, великой мудрости исполненные: "Сбывается слово евангельское, яко же сам Спас во Евангелии рече; в последние дни будут знамения велики на небеси, и гладове, и пагубы, и трусы, и восстанет язык на язык! И се ныне, братие, не зрим ли восставших? Се бо всташа ратующе, ово татарове, ово же туркове и инде же фрязове — и правоверный князь на брата своего или на дядю кует копие свое и стрелами своими стреляет ближние своя… Понеже последнее время приходит!.."

Он умолк.Но набат не умолкал.

Глава III

Я с страхом вопросил глас совести моей…

Батюшков

Через несколько дней после описанных нами событий, в Архангельском соборе подле гробницы деда своего стоял Димитрий Красный, юнейший, прелестный сын Юрия Димитриевича, и молился. Слабо проницали в мрачное, ветхое здание собора лучи солнца, ярко сиявшего в небесах, как будто показывая собою символ божественного, которое — там, в далеких небесах, горит несгораемым, незаходящим солнцем, а здесь, на земле, во мраке страстей и сует, только теплится свечкою перед Образом Предвечного! Архангельский собор не вмещал еще в себе тогда целых поколений владык России; гроб несчастливца Шуйского не стоял еще там, рядом с гробами царей Михаила и Алексия, и грозный Иоанн не почивал еще наряду с юным Петром императором и двумя царями Феодорами. Но уже обширная могила предназначена была в сем соборе грядущим поколениям князей; один ранее, другой позднее должны были они успокоивать кости свои здесь, в стенах храма, тесными рядами ожидая гласа трубы судной! Уже там, подле древнего гроба Калиты, почивали Симеон Гордый, Дмитрий Донской, Владимир Храбрый, Василий Димитриевич и братья его Петр и Андрей.

Быстро и неожиданно вступил в собор Шемяка. Взглянув на него, Димитрий Красный изумился выражению лица и не знал, что волнует брата его — гнев или отчаяние? Глаза Шемяки пылали, щеки горели, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Небрежно, без внимания, перекрестился он перед святыми иконами и угрюмо подал какую-то монету соборному дьячку, на свечу. Потом повернул к западным дверям Собора, неровными шагами подошел к гробу Донского и остановился в такой мрачной задумчивости, что не заметил даже юного брата, подле стоявшего.

"Счастливый князь! Зачем не твоя участь мне? — сказал Шемяка вполголоса. — Зачем, если твоей участи не суждено мне, не родился я простым князем… Простым воином-смердом быть лучше, нежели родиться князем, потомком Великого, славного князя, и томиться, подобно человеку, мучемому жаждою, хотя и по горло в воде стоящему!" Движение Красного заставило Шемяку опомниться. Он увидел брата, внимательно устремил на него взоры и сказал: "Ты, как совесть, как ангел-обличитель, являешься мне в минуты самых томительных страданий души моей!"

— Молю Бога, — отвечал Красный, — чтобы он сподобил мне, грешному и тленному человеку, уподобиться ангелу благодатным действием на душу твою, любезный брат!

Шемяка молчал.

— Не знаю, любезный брат, — продолжал Красный, — не знаю, что возмутило душу твою; но умоляю тебя не умножать уныния души, что есть уже грех пред Господом, еще большим грехом — ропотом на судьбу Божию. Ты сейчас укорил великого нашего деда близ гробницы его за то, что родился потомком его и князем; ты желал переменить свое высокое звание на звание презренного раба, смерда! Все люди суть равны перед лицом Бога, но, если ты завидуешь бедному счастию смерда, не уподобляешься ли ты тому богачу, о котором Пророк возвестил в притче царю Давиду, богачу, для угощения гостя отнявшему последнюю овцу убогого, когда у него самого были стада многочисленные?

"Да, я согрешил моими словами, — сказал Шемяка, задумываясь, — но я ли виновен?"

— Ты, без сомнения. Все исходит от Бога, все, кроме греха, который порождает сам человек. Откуда брани и свары в вас? Не отсюда ли, от страстей ваших, воюющих в душе вашей?

"Брат, благодари Бога, что он даровал тебе душу, к которой, как к золоту ржавчина, не может пристать порок и грех! Не таков я: моя душа — океан, взрываемый каждым мимолетным ветром! Такова судьба моя, что самое святое начинание обращается у меня во зло — и зло, и грех пристают ко мне, как мухи летят к трупу, которого не одушевляет жизнь! Дай мне жребий деда или дяди Василия, окружи меня теми опасностями, какие окружали их, но дай мне и то славное поприще, какое им предлежало! Что могу я сделать, тем более несчастливый, чем выше других я поставлен? Зачем было возвышать меня судьбам Божиим, когда я связан по рукам и по ногам — туплю меч в междоусобии и томлюсь среди крамол и низких хитростей, в которые увлечен, которых не могу отвратить!"