Ключ от рая

— Благодарю за вашу откровенность, хан, мы и раньше знали, что вы желаете нам добра. Это каждому человеку ясно, что нет ничего лучше, чем жить в мире и согласии.

— А если ясно, хан, тогда надо помогать друг другу.

— Мы и с этим согласны. Но только хорошо, когда помощь бывает взаимной.

— Верно, хан. Положение ваше тяжелое, это ты должен знать не хуже меня. С одной стороны — Иран, с другой — Аймак… Если Хива не встанет на защиту туркмен, то все туркмены скоро переведутся. Но для того, чтобы защищать друг друга, нужно большое войско.

— Это понятно, хан-ага.

— И у нас такое войско уже есть. Но его надо кормить, одевать, где-то держать. Я думаю, то решение, к которому пришли наши мудрецы, и вас устроит.

— Я слушаю вас, хан-ага, говорите.

— А если говорить, — Мядемин пристально поглядел в глаза Каушуту, — мы решили, что серахские туркмены должны переехать в Мары. За спиной у туркмен должна стоять Хива, а не Иран.

Каушут опешил от такого предложения. Он даже не мог сразу сообразить, что ответить, и минута прошла в молчании.

— Так что же, согласны вы или нет?

— Боюсь, что сделать сейчас мы этого не сможем. Дело в том, что в Мургабе воды мало… Надо сначала подумать об этом. Если только запруду поставить, но сперва надо выбрать место…

Хан сощурил глаза:

— Запруду, говоришь? Хан, я тебя слушаю, и мне начинает казаться, что ты хочешь мне сказку рассказать. Но в моем народе есть такие сказочники, что могут сорок дней подряд говорить и ни разу не повториться.

Тут Непес-мулла, молчавший до этого времени, решил, что и ему пора вставить слово.

— Хан-ага! Допустим, вы и правда хотите защитить теке. Но почему бы вам не сделать это на том месте, где они сейчас живут?

Мядемин холодно поглядел на муллу, точно говоря: «А ты-то куда лезешь?»

— Переселять теке в Мары — это все равно что толкать их к смерти.

— Значит, вы в самом деле думаете, что я хочу уничтожить вас? Но я мог бы сделать это и без всякого переселения.

Тут снова заговорил Каушут:

— Хан-ага, даже если вы этого не хотите, все равно получается так. В самом деле, серахские туркмены не смогут прожить в Мары.

— Почему?

— Потому что воды Мургаба не хватает даже тем, кто живет в Мары. А если придут еще и другие, в реке не останется ни капли. Вы должны были подумать об этом.

Мядемин об этом не думал. Но признаваться ему не хотелось, и поэтому он сказал:

— Я и об этом подумал. Все равно, этого требует наша общая польза.

— Но видите, так получается, что ваш план не может не вызвать у нас подозрений.

— И все равно это необходимо.

— В таком случае, хан-ага, дайте нам еще неделю подумать. Сразу мы не можем ответить вам.

Мядемин, считавший, что сколько ни откладывай, а все равно текинцам придется выполнить его волю, согласился с Каушутом и дал ему еще неделю срока.

Через неделю Каушут снова приехал в Мары, теперь уже с Сейитмухамед-ишаном. Долгих церемоний на сей раз не было, Мядемин сразу же провел их к себе и приступил к делу. Но разговор теперь начался с другого. Хан прослышал о сношениях Серахса с Ираном, и этот вопрос сильно интересовал его.

— Хан, мы узнали, что вы получали письмо от шаха Насреддина. Это верно?

— Верно, хан-ага.

— И что же вам предлагает шах?

Каушут пересказал хану содержание письма, пришедшего из Тегерана. Как только он закончил, хан хлопнул себя по колену:

— Нет, так не должно быть! Вы нарушите этот договор! За спиной текинцев должна стоять Хива, а не Хорасан!

Сейитмухамед почтительно, но твердо вставил:

— Пусть аллах вольет в вашу душу терпеливость и снисходительность, хан-ага, но мы не можем нарушить договор.

Мядемин удивленно раскрыл глаза.

— Ишан говорит правду, хан-ага. Ведь у нас договор не только на словах. Во-первых, текинцы платят дань Хорасану — одну сороковую, а во-вторых, Иран взял у нас людей в залог.

Мядемин надолго замолчал. Наконец он крикнул:

— Чилим! [84]

Вошел кальянщик и поставил перед ханом дымящийся кальян. Хан глубоко затянулся.

— Сколько семей?

— Сорок.

Хан снова запыхтел кальяном. Он и не подозревал, что сношения Серахса с Ираном зашли так далеко. Он злился на то, что иранский шах опередил его. Но, с другой стороны, теперь у Мядемина был прекрасный повод поссориться с Насреддином и развязать войну, на которую давно толкала его непомерно разросшаяся гордость. Хотя вилайет Хорасан и был намного больше Хорезма, но такого большого войска, как у Мядемина, он не имел. Поэтому хивинский хан не очень-то опасался Насреддина.

84

Чилим — табак.

— Хо-оп! Вот, значит, как!.. Ну и что вы думаете теперь делать?

— Хан-ага, у нас в народе говорят: «Пусть аллах сам решит, что делать». Видно, что бог пошлет нам, то и будет.

— Что же, аллах велит вам быть рабами Хорасана?

— Мы не пророки, хан-ага, чтобы говорить за него. Но раз аллах поставил нас в такое положение, наверное, мы и должны подчиниться Хорасану.

Мядемин отставил кальян в сторону и пошел на последний приступ.

— Мухамедэмин пришел сюда, чтобы не спорить с вами. Мы пришли для того, чтобы породниться.

Сейитмухамед склонил голову:

— Туркмены тоже очень любят родниться, хан-ага. Мы были бы очень счастливы иметь такого большого родственника, как Хива.

— Братья, не сосавшие молоко одной матери, становятся родными, когда помогают друг другу. Знаешь ли ты это, ишан?

К Сейитмухамеду впервые за много лет обратились на «ты», но он сделал вид, что не обратил на это внимания.

— Знаю, хан-ага.

— А если знаете, текинцы, тогда не надо стараться удержать два арбуза в одной руке, надо разорвать с Насреддином, потому что для текинцев не может быть ближе родственника, чем Хива.

— Хан-ага, но не выйдет ли как раз наоборот — за двумя зайцами погонимся и ни одного не поймаем?

— Нет, не получится, потому что обоих зайцев вам заменит Хива. Прямо тебе говорю, Каушут-хан! Кроме добра, мы вам ничего не желаем. Поэтому и вы должны выполнить наше условие.

— Какое же?

— То, о котором мы говорили.

— Чтобы текинцы перебрались в Мары?

— Вот именно.

— Хап-ага, это ваше условие Серахс выполнить не может.

Мядемин ничего не ответил и продолжал смотреть на Каушута.