Ключ-стражи

Я окаменела храмовой статуей. Ключ оказался тяжелым — только это заставило меня рефлекторно сжать кулак, иначе выронила бы. Резкий вой раздался снова — теперь уже совсем близко, лес застыл, словно перед бурей.

— Ждать долго будем? Пока не сожрут?

Видимо, в моем взгляде, обращенном на Зелля, интеллекта было еще меньше, чем у статуи. Он поморщился, бросил Рэну «хватай ее» и, сделав два шага в сторону, прочертил что-то рукой в воздухе — не глядя, на ощупь, как будто на доске рисовал. Что-то очень знакомое...

Ледяной холод мазнул по моим мокрым щекам. В воздухе дрожало и переливалось черное ничто — или нечто? Дыра в никуда, провал, казалось, будто он вращается и засасывает в себя окружающее.

Рэн аккуратно, но крепко подхватил меня под мышки и рывком поставил на ноги. Я уцепилась за него, ибо ноги держали плохо.

— Марш, — коротко скомандовал Зелль, кивнув в сторону дыры.

Мы? Туда?! Судя по ошалелому виду Рэна, ему идея тоже не понравилась. Но тут знакомо затрещали кусты — через них ломилось что-то тяжелое и явно недружелюбное, Зелль одним прыжком оказался рядом с нами, удар под лопатки вышиб из меня весь дух и швырнул вперед на несколько шагов. Как раз туда, где дрожала и переливалась чернильной кляксой дыра в пустоту. Я успела услышать панический мяв Милены. Пространство поплыло, исказилось, размазалось огромной кляксой, жар и холод сменяли друг друга, я едва чувствовала свои пальцы, сжимающие ткань куртки рыжего. Потом перестала чувствовать и это. Кажется, я просто перестала быть.

Между строк

С неба пышет гиблым жаром, жухнет сад, желтеет поле, и воды не допроситься от потресканной земли. это все Владыка Юга свой табун пустил на волю, погулять пустил на волю злых пустынных кобылиц. Кобылицы вороные яркоглазы, огнегривы, их дыханье — мертвый ветер, и копыта их легки. Ходят, ходят кобылицы по посевам, над обрывом, обжигают нашу пашню, реки сушат в ручейки.

У Алайи-пастушонка ноги быстры, руки ловки, раз тебе уже шестнадцать — так отваги на века! Даст сестра еды в котомку, мать проводит добрым словом, отправляется Алайя Деву Севера искать. Дева Севера — царица снежных вихрей, узких фьордов, стад оленей в мерзлой тундре и обломков острых льдин, скакуны у юной Девы — белоснежны, дики, горды, на хвостах приносят грозы, бури, грады и дожди.

Долго ль, коротко ль дорога вьется змеем, льется песней, дом остался за туманом, а тропинка далека. Он нашел конюшню Девы, отпустил коней небесных, да повел их в наши земли, оседлавши вожака. Злится Дева Ледяная над бесценною утратой, только кони разбежались — не согнать, не приручить, не поймать арканом гибким, не созвать домой обратно...

... тучи тянутся к деревне, гром рокочет и ворчит.

Кобылицы, испугавшись, ускакали прочь в пустыню, дождь пролился на посевы, долгой засухе конец. А Алайя — что Алайя? Путь ему неблизкий, длинный, кто свою седлает бурю — тот навеки связан с ней. Говорят, на переломе летней ночи, в праздник пашни, он спускается на землю, ходит с нами, между нас. Дверь конюшни этой ночью оставляют нараспашку — чтоб зайти сумел Алайя, накормить сумел коня.

Кто отважен этой ночью — спит один в стогу у воза, что увидит — не расскажет, только руки чуть дрожат... Ходят, ходят над рекою вихри, засухи и грозы — оседлай любую, парень, если сможешь удержать.

За стеной завывала вьюга. Скрипнула, открываясь, дверь – и снежинки вместе с порывом ветра радостно устремились в дом, в тепло... Нет, не так! Как будто случайный сон вспомнился – но здесь не было никакой двери и стен...

Холод лизнул меня своим колючим языком, подтвердив: никакого дома. Сразу озябли пальцы и уши. Я глянула вниз — ноги были в снегу по щиколотку. Рядом отряхивался Рэн, приземлившийся, как не подобает воину Академии — на пузо. Зато ошейника Милены он не выпустил, и сейчас грифка брезгливо поджимала то одну, то другую лапу и недовольно обнюхивала землю, внезапно сделавшуюся белой и мягкой.

Ветер, играя, сдувал снежинки с пушистых сугробов, выкладывал ими диковинные узоры. Снег, снег, нетронутое белое поле, в выцветшем небе – кружок солнца, которое совершенно не грело. Я обернулась – вдали виднелся лес, голые деревья зябко тянулись вверх. Впереди, почти у носков моих сапог, снег таял, обнажая черный, заваленный ветками и илом, берег то ли моря, то ли гигантского озера. Шумели волны – свинцово-серые, тяжелые, в них плавали ледышки.

И было холодно. Очень холодно! Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Мы, как по команде, сунули руки в густой мех Милены.

– Что это за место? – неуверенно спросила я. Разжала ладонь – ключ был там, никуда не исчез.

— А куда этот Зелль нас пихнул? — рыжий сглотнул. — В ледяную Йерову преисподнюю?

— На преисподнюю вроде не похоже... — я огляделась еще раз. Ни вмороженных в лед грешников, ни превращенных в сосульки клятвопреступников. Да и солнцу, благословенному светилу Реи, негоже было бы пребывать в проклятом месте.

Другое дело, что ладно бы грешников — вообще ни одной живой души не было рядом. Даже птиц. Даже птичьих следов на снегу. И никаких признаков людского (или хоть нелюдского) жилья, куда ни посмотри. Только расстилалась бело-серая равнина, да волны монотонно накатывали на бесконечный берег.

— Я из деревни возле Йоргенвальда родом... — вдруг невпопад сообщил Рэн. — Это небольшой городок, у самых Синих Гор. Ворон захватил его одним из первых. Горцы живут долго. Те, кто остался, все еще помнят. И армию Ворона, и то, что его магия делала с миром. И ворота, ведущие в никуда, тоже помнят. Мне дед рассказывал. Приспешники Ворона пользовались ими, чтобы мгновенно сбежать с поля боя. А если просто такие ворота находили где-то на дороге, и какой-нибудь смельчак туда вызывался разведать... он исчезал и никогда уже не возвращался. . Пытались обвязываться веревкой, чтобы кто-то на этом конце ее держал – веревку как ножом отрезало. Обращались за помощью к Ворону и его магам... – рыжий стиснул зубы. – Он убирал ворота. Он умел. Мы называли их смерть-врата.

Я ошалело молчала. Да, Тансен сбежал тогда через них... Но откуда этому — как его? — Зеллю известно подобное мастерство? Может, он заодно с Вороном? И отправил нас к гоблинам на пирожки, чтобы не мешались под ногами?

— И эти... хаотики. Только у нас их по-другому звали.

– Как?

– Тварлаки. Я сам их раньше не видел ни разу, только от деда слышал. Ему одна такая... кошка... оставила шрамы от когтей через всю грудь. – Рэн замолчал и снова принялся гладить Милену.

Я глубоко вдохнула обжигающий воздух и попыталась успокоиться. Получалось плохо. Мысли логически, Нэк, лентяйка! Если такие ворота использовали для побега с поля боя — вряд ли они вели прямо в преисподнюю. Скорее всего, мы еще на этом свете. Вот только где?

Уши заледенели, пришлось растирать их ладонями.

— Озерный Край? — предположил Рэн, который явно мыслил в том же направлении, что и я.

— Не-а. Там теплее, мне Поли рассказывала. Как в Пристани — зимой снега почти нет. Синие горы?

– Там нет озер и морей. Только речки, узкие и с порогами.

– А самый-самый дальний север, за Ори, на краю земли?

Рыжий только плечами пожал. На картах все, что за морем, обозначалось двумя рунами, которые были вкратце переведены студентами как «Йер его знает». Ничего похожего на указатель «самый крайний север тут» или, на крайний случай «ближайшее поселение в двух часах езды верхом» не наблюдалось. Да и живут ли тут вообще люди?