Ключ Вечности

— Бабушка, у них-то все точно хорошо. А у него….? Про Фрая тебе ничего неизвестно? — на том конце трубки бабушка была явно поражена, как и я сама. В голову нехотя лезли воспоминания, и я как могла от них отмахивалась. Нет, ну пожалуйста, пусть он будет далеко от этого проклятого города!

— Пообещав себе никогда не спрашивать меня, ты все-таки впервые за четыре года, сделала это? Что случилось, Джульетт? Не ты ли решила прервать с нами все контакты, чтобы мы не тянули тебя вниз и позволили идти только вперед?

— Ба…. Не начинай…. Я поступила правильно, находясь рядом с тобой и с ним, я никогда не смогу найти убийцу родителей.

— Джулли, крошка Джулли, так он звал тебя. Джульетт, Мариса рассказывала, что он продолжает искать тебя. Джульетт, не стоит ли дать ему шанс….

— Прошло четыре года, он уже должен был забыть всю детскую чепуху, влюбится. Найти себе в большом мире богатую, длинноногую красотку.

— Кстати о детях. Мариса говорила, что у него большой перерыв в концертах и он сейчас где-то учит детей, я не запомнила. Ох…. Совсем забыла, в столице, наверное, ведь он теперь — пожалованный дворянин.

— Так я и знала! Меньше от него не стоило ждать. Ладно, целую, мне пора.

А! Блин, не надо было, я итак знала, что его присутствие в этом городе невозможно. А своими подозрениями лишь открыла еще одну рану в душе. Да, я отреклась. Отреклась от прошлого и будущего. От всего, что было бы дорого или имело цену. Все просто: тогда, четыре года назад, я оставила их, чтобы стать жестокой и пойти по дороге поиска самой темной истины. Сейчас же я не могу быть с ними, потому что уже жестока. Жестока, и кровь, что накопилась за эти четыре года, делает меня невероятно ужасающим монстром. Я не помню количество убитых мною, когда я нажимаю на курок, ничего не чувствую. В моей душе не колыхается ни один чувственный всплеск. Я умираю, как человек…. Вы можете себе представить человека, который не чувствуя ничего нажимает на курок, кто бы перед ним не стоял: женщина, ребенок, молодой мальчик, старик, бедняк или богатей…? Перед моим лицом, кем бы вы ни были, не имеет значения, я все равно нажму курок и сотру потеки вашей крови с собственного лица. Если мне нужно кого-то убить — спасения не будет. Так я решила — никакой остановки, никакого сомнения. Я не ошибаюсь, больше. Перед лицом смерти твой социальный статус не имеет никакого значения. Вот что мне действительно нравилось. Только смерти все равно кто ты, и сколько у тебя денег. Только смерти все равно, какое у тебя оправдание, и смерти безразлично за кем приходить. Ассоциирую ли я себя со смертью? Считаю ли я себя похожей на Бога Смерти? Да, будет ложью, если я скажу, что мне не нравиться мое нынешнее положение. Я в принципе выполняю все функции смерти. Мы с ней как братья близнецы, с одним лишь плохим отличием. У настоящих Богов Смерти их полномочия ни чем не караются в результате, все-таки это их долг и все такое. Я же больше никогда не увижу света, а всю оставшуюся жизнь буду мучиться и подвергаться невероятной агонии пыток. Таков был мой выбор, решение, которое открывает путь к истине. За такую жизнь, я многое поняла. В том числе и тот факт, почему истина открывается не каждому ищущему. Почему одни находят истину, абсолютное знание и правду, а другие остаются ни с чем, потратив все свои усилия на бессмысленные поиски. Ответ в очевидности моей нынешней жизни. Не каждый человек, ищущий истину, готов заплатить ту же плату, что пришлось отдать мне. Но в этом мире ничего не достается даром. Истина знает, что для людей она самый дорогой лот и имеет самую высокую плату. А в силу своего превосходства и своей значимости, у нее есть право назначать самую желанную цену. То, чем пожертвовать для всякого ищущего почти не возможно…..

Мне нужно было попасть в Инновационный центр города — Университет. Сев в свою машину, я заглотнула две таблетки обезболивающих, все-таки столкнуть стальной стул себе на руки, оказалось вовсе не хорошей идеей. Начали проявляться фиолетовые потеки и пришлось надеть черные перчатки, чтобы скрыть это, я же еще девушка…. Здание Университета располагалось в центральной части города в лесопарковой зоне. Территория самого здания включала еще и парк, три корпуса с общежитиями, лаборатории, огромную оранжерею, бассейн, два теннисных корта и футбольное поле. Не хило для одаренных детишек. Короче потеряешься, если не знаешь, где главное здание. К счастью я знала, предварительно позвонив профессору Линдерману, я выяснила, что биологическая кафедра находиться как раз в оранжерее, пройти в которую проще всего через главное здание. Я приехала в дневные часы, студенты еще учились так, что везде было шумно и людно. Как я поняла, студенты учатся и живут здесь постоянно. Главное здание было похоже на стеклянную башню и огромная мраморная лестница в центре зала вела в разные корпуса и на верхние этажи. Слева и справа от лестницы, располагались доски информации и расписания. Я с грустью вздохнула, мне не приходилось жить студенческой жизнью. В Академии, своих студентов воспитывали по «особой программе». Мы вставали в пять утра, на утреннюю тренировку в любую погоду, даже если шел проливной дождь, потом завтракали и сразу же курсы по развитию логики, дедукции. Также мы занимались психологией, криминалистикой. Потом, ближе к обеду, мы в реальных условиях тренировались на полигоне, убивая реальных людей. Уж не знаю, где они понабрали столько отбросов общества, чтобы мы выучились стрелять без промедления. Отдельное внимание уделялось обучению ведения допросов и пыток заключенного. Затем опять физические тренировки, до потери пульса и так каждый день, каждый день. Академии было поручено воспитать с десяток машин для убийства. Она так и поступила.

Судя по всему, сейчас была перемена, группки студентов и преподавателей сновали в разные стороны, бегали по своим делам, веселились и рассматривали стенды под лестницей. От такого разнообразия всего цветного и яркого засветило уже в мозгах, которые привыкли работать в темноте. Судя по объяснению профессора, мне нужно было подняться по лестнице на второй этаж, повернуть налево, пройти рекреацию, пройти сквозь зимний сад, завернуть на право, пройти длинный коридор…. А дальше тупик, я не помню, а записывать за ним не реально. Конечно, я могла бы поймать за шкирку какого-нибудь студентика и заставить его показать дорогу. Но еще в Академии нас учили быть невидимыми для обычных глаз, ни чем не выделятся из толпы. Поэтому, зевнув, я поспешила ступить на лестницу….

Не успев перешагнуть на четвертую ступень, меня просто накрыла боль. Она шла из груди, я остановилась. Конечно, по моему лицу никогда нельзя было сказать, что я чувствую, кудри под шеей стали влажными, пот первый признак страха. И мне стало страшно. Я была не готова, такому внезапному приступу, но я оставалась спокойной. Никогда не показывать свои эмоции, вот чему еще учили в Академии. Застыв с правого конца огромной лестницы, как вкопанная, я не могла пошевелиться. До моего острого слуха донесся знакомый звон колокольчика. Но я ощущала его не только внутри себя, как признак активности моей интуиции. Но и снаружи, легкий, летящий звон витал где-то совсем близко. Звон колокольчика из давно забытого детства. Убежать немедленно! Убежать, скрыться подальше, пока наваждение не превратилось в реальность! Но боль…. Мне хватило сил, чтобы на пять сантиметров повернуть голову влево. Благо, мое лицо скрывали кудри, я хотела увидеть и упокоить себя. Что я ошиблась, что еще миллион человек в мире подвязывают волосы ленточкой с колокольчиками.

Но нет, я не ошиблась. Высокий молодой человек, с прекрасной фигурой, блестящими, длинными, пепельными волосами, которые были подвязаны красной лентой с двумя круглыми колокольчиками. Волна отчаяния захватила еще больше, чем волна боли. Я сжалась, повторяя про себя только одну фразу: «Пусть он не заметит!». Я молчала, не произнося ни звука, боясь даже дышать. Он спускался вниз в полуметре от меня. Благо, он был занят разговором с идущим рядом пареньком, поэтому вероятность того, что он меня заметит, была равна нулю. Собственные чувства, подавляемые годами, стали где-то в глубине моего сердца оживать. Каким же красавцем он стал, он и был-то милейшим существом на земле, а сейчас такой высокий, стройный и брутальный. Вокруг него всегда была какая-то невероятная аура подчинения. Он пленял всех своей ясностью ума и своим талантом. А эти мягкие волосы, я даже вспомнила чувство приятного проскальзывания их через мои пальцы. Нет! Стоп!

Боль начала отступать, значит, все хорошо. Все хорошо, будем считать это, очередным видением моих больных мозгов. Все закончилось, он не увидел меня…. Вдохнув воздух, ощутила, как бьется сердце и вздымается грудная клетка. Успокоившись, я продолжила свой путь наверх…. Самоуспокоение и самовнушение — самые плохие лекарства. Я остановилась потому, что не могла двинуться:

— Джулли видимо хотела от меня сбежать? — чуть-чуть наклонившись корпусом, он одними губами целовал кончики моих кудрей. Его спокойный, как всегда соблазнительно твердый голос, походил на шепот, он обращался так только ко мне. Полуразвернувшись, я действительно испугалась. Все еще сжимая мои волосы, он смотрел на меня яркими аметистовыми глазами и в этих глазах была не только печаль, но и злоба. Аметистовые глаза, в которых я была пленником. Эти аметистовые глаза смотрели на меня, как на собственность. И да, так всегда было, этому человеку принадлежала моя любовь, этому человеку я никогда бы не смогла сопротивляться. Власть этих глаз надо мной была ужасна.

В момент заключения договора между человеком и медиумом, возникает прочная сознательно-физическая связь, узы которой действуют повсеместно. Эта связь сильнее, чем любовь или родственная принадлежность. Это связь двух душ, заключенных в одном договоре. Договор предполагает собой жертвенно-подчиняющую структуру. Но при этом она укрепляется отношениями между человеком и медиумом в жизни. Чем ближе отношения, тем больше сила договора. Если человек умрет до того момента, как разделит участь медиума, медиум останется жив. Но потеряет свою маску — человеческое лицо, что приведет к необратимым изменениям и в сознании….

3

Понимая, как сильно я привязана к нему, я сбежала. Не оставив контактов и телефонов, ни ему, ни бабушке. Я не приезжала в Олекс, деньги высылала бабушке переводом. Я знала, он будет меня искать, но благо, Академия, заботилась о секретности своих сотрудников. Поэтому, у него не было ни одной возможности найти меня. Да, четыре года назад я сбежала от того, кого любила до потери пульса.

Когда я жила в Олексе, с приемными родителями, все было хорошо, за исключением меня самой. Единственному врачу с хорошей квалификацией, в маленьком городе приходилось много работать. Мама работала в школе, где мы учились, она быстро завоевала внимание и доверие детей. Мои родители ничего не скрывали, поэтому уже в шесть лет, я знала, что они мне не родные. Это ничего не изменило, потому, что правды, откуда я, кто я и кто мои настоящие родители, они не знали. Наш домик, где все вместе жили я, мама, папа и бабушка находился в конце самой длинной улицы в городе, которая спускалась к обрыву. В Олексе нет бухты, зато есть горная дорога, которая связывала нас со столицей с другой стороны. Все друг друга знали и даже, если ты хочешь что-то скрыть, у тебя ничего не выйдет. По соседству с нами, в доме напротив, жила семья маминых родственников. Ее брат, его жена и их сын. С самого детства, мы всегда были вместе, между нами установилась какая-то странная связь. Мы спали в одно и то же время, гуляли только вместе. Семья Фрая была одной из трех богатых семей в городе, это объяснялось тем, что его отец вел бизнес не здесь, а в Хадель-Вилле. С Фраем нас познакомили, когда мне было восемь, а ему десять лет. Он не гулял с деревенскими ребятами по округе, он любил в одиночестве гулять по обрывам и в лесу, так же как и я. Он привлек мое внимание не только отличием от всех людей и необычной внешностью. Фрай был красивым, мама разодевала его в красивые вещички, разные костюмчики, повязывала бабочки и галстуки. Вообще, аристократичным он был уже тогда. Тонкие черты лица, идеально пушистые, гладкие, длинные, пепельные волосы, которые он всегда повязывал той самой красной ленточкой, а еще острые черты лица, пропорциональная осанка, и…. И невиданный мною больше ни у кого, аметистовый цвет глаз.

С десятилетнего возраста я никогда не видела его плачущим или чего-то просящим. Фрай был воспитан в строгости и в стремлении всего добиться самому. И как мною уже было замечено, в нем всегда жили способности гения. Учился он все классы, только на «отлично», не было наук ему не подвластных. Но жизненный путь он избрал другой. Он выбрал то, через что, мог бы общаться с природой и людьми. Он выбрал — идеальный язык чувств. Он избрал своей душой — музыку. В их гостиную, по его наставлению, сразу же было куплено огромное черное фортепьяно. Тогда он был просто ребенком, переводящим язык природы в музыку. Он писал песни, но мечтал стать чем-то большим…. И стал гениальным пианистом своего времени.