Ключ

Он продолжал еще сидеть в кресле, глядя в окно, за которым только что стояли синие «Жигули», когда к нему подошел Данила Званцов и сел рядом.

— Ждешь кого?

— Нет, думаю. Послушай, Данила, ты помнишь ту нашу встречу на бульваре Ромена Роллана?

— Еще бы! И поверь мне, драться еще будете. Ты встречаешься с Ларисой?

— Специально — нет. Так, изредка, случайно, на улице. Мы с ней были соседями на Фабричной.

— К слову, вашу Фабричную уже переименовали в улицу имени Аветика Исаакяна.

— Знаю, но для меня она на всю жизнь останется Фабричной.

— Ну и что там, на Фабричной, у вас с ней было?

— Ничего. Детьми мы с ней были!

— Странно. Вроде бы действительно все так, как ты говоришь, — словно стараясь решить какую-то сложную задачу, сказал Данила, — и все-таки чего-то я тут не понимаю. Каждое третье слово этой Лариски о тебе, о том, что ты потенциальный преступник и что тюрьма по тебе плачет. Говорит, в этом нет никакого сомнения…

— Ну хорошо, допустим, я злодей в будущем, но Тристану-то до этого какое дело? Он что, хочет расширить свою адвокатскую практику?

— Он просто не может пережить, когда говорят о ком-то другом. Он умный и, если хочешь знать, по-сумасшедшему влюблен в Лариску.

— Влюблен? Что ты плетешь?..

— Что слышишь. И не плету, а говорю правду. На все готов, чтобы добиться своего, взять ее, покорить, даже, может, жениться на ней. Думаю, если бы она поменьше о тебе говорила, ему бы не так этого хотелось. Понимаешь, гордость мужская. У него репутация человека, перед которым ни одна девушка не устоит.

— И это действительно так?

— В какой-то мере. Он остроумный, щедрый, начитанный, знает много стихов, умеет тронуть нежнейшие струны девичьей души.

— И много у него этих… душ?

— Я не Лепорелло, и счет его донжуанским подвигам не веду, но знаю, что было немало. И что удивительно: казалось бы, девчата, когда он их бросает, должны его ненавидеть. Ничего подобного! И вот — на тебе: появляется этакая Лариса, которая вовсе не вздыхает по Стану, а все время говорит про какого-то Хорола. Есть от чего свихнуться.

— Она же только в десятый класс перешла, ребенок еще.

— Вот здесь ты ошибаешься, — серьезно сказал Данила, — Лариска — все, что хочешь, только не ребенок… Мы мало про нее знаем. Что-то она в себе утаивает. Вдруг начнет мечтать о вещах, нам непонятных. О возможности вдруг стать обладательницей несметных сокровищ… Откуда это у нее?

— От деда. Дед у нее был большой выдумщик.

— Все эти мечты и разговоры связаны с тобой, и только с тобой. Вот Стан и мучается. Он как-то мне сказал, что, как только она закончит школу, женится на ней и такую ей устроит житуху, что ее в дрожь будет бросать от одного имени Демида Хорола.

— Странные вещи, — сказал Демид, — живет себе на свете человек, в данном случае я, работает, учится, смотрит на свет божий и не имеет никакого представления, что вокруг него кипят, можно сказать, испанские страсти.

— Так-то и не знаешь?

— Представь себе. Послушай, а он в своем уме, твой влюбленный Стан?

— Во-первых, он не мой, а во-вторых, он далеко не дурак. Это человек, который привык быть первым… Он просто не может быть на втором плане, не может быть в тени. Любой ценой, но он будет первым, в самом центре событий, внимания, обожания, если на то пошло. Разумеется, не всего Киева, так хоть одного кафе «Элион», но в центре. А Лариску он одолеет, для него сейчас это дело чести. Я так понимаю. Есть такие натуры: для них главное — настоять на своем. Наверное, женится на ней. Другого пути я не вижу.

— А если она не захочет?

— Вряд ли. Когда такие люди, как Стан, предлагают руку и сердце, девчонке трудно устоять.

— Жаль мне Ларису…

— Имей в виду, от жалости до любви один шаг. Во всяком случае, хочу тебе дать добрый совет: поостерегись, рядом со Станом всегда Геннадий…

— Хорошо, поостерегусь, — засмеялся Демид.

Они вышли вместе из спортзала, и снова Демид отметил, как привлекает внимание прохожих ладная атлетическая фигура Званцова, его на удивление пластичные движения.

И сразу предостережения Данилы развеялись, как легкий утренний туман от резкого порыва ветра. Некого ему, Демиду Хоролу, бояться! Он живет и будет жить, как хочет. А вот книги старика Баритона, видно, сильно повлияли на Ларису. А на него не повлияли?

Пришел домой, поужинал, взгляд упал на тахту, где лежал переплетенный в кожу один из томов Вовгуры. Не удивительно, что на Ларису, в сущности, еще глупенькую девчонку, они производят впечатление, есть в них что-то особенное, завораживающее… Вот у нее воображение и разыгралось… Милая, смешная девчонка! В книгах деда все прозаично, всего-навсего описан ключ от сейфа, который в 1954 году выпускал славгородский завод. Хотя… Старался Баритон, старался. Ни одной детали не упустил. Перевести все это на математический язык ему, студенту мехмата, проще пареной репы. Кстати, надо съездить в университет, подать заявление о переводе с заочного на вечернее отделение. Одно дело слушать обзорные лекции Лубенцова во время сессии и совсем другое — прослушать весь его курс. И снова мысли обратились к Софье Павловне, только на этот раз почему-то за нее не было страшно… Посмотри-ка, как тщательно описан ключ от сейфа Фрица Вертгейма! Переведем это на язык цифр, и станет он длинным числом, состоящим только из нулей и единиц. Вполне возможно, машина не только определит размеры, но и спроецирует ключ на экране. А что, не исключено! И опять, зачем понадобился тебе ключ от сейфа старого Вертгейма?

Не ключ был важен Демиду. Был в его интересе к записям Вовгуры один момент: чисто мальчишеское еще удивление перед этим электронным чудом — ЭВМ, вера в ее безграничные возможности, ожидание чего-то необычного. Вполне возможно, машина найдет свой вариант решения, подскажет свой путь — и откроется тайна. Разве это не чудо? Машина — это не мозг человека, но решения ее зачастую могут быть неожиданными. Пиши, пиши, не ленись, места на магнитной ленте хватит.

А вот этот ключ так понравился Вовгуре, что он даже нарисовал его. Какой это номер? Тридцать восьмой…

Демид не заметил, как задремал за книгой, и рисунок ключа словно ожил… Вдруг очнулся. Книга, соскользнув с колен, упала на пол. Что его разбудило? Знакомо и тихо позвал звонок детского телефона. Так по утрам его будила Ольга Степановна… Демид почувствовал, как по телу пробежал озноб.

Телефон позвонил снова, и парень взял трубку.

— Слушаю, — через силу, осипшим вдруг голосом сказал он.

— Демид, иди к нам чай пить, — послышался молодой, хорошо знакомый голос. — Ты что молчишь? Это я — Ганя, не узнал?

Оказывается, как все просто в жизни: нет чудес, есть обыкновенная очередь на получение квартир в райсовете…

— Это я от неожиданности, — наконец справился с собой Демид.

— А для нас не было неожиданностью, ведь мы знали, где ты живешь, — весело щебетала Ганя.

— Почему же не позвали помочь?

— Не нужно было, здесь все оказалось в лучшем виде, ты все организовал. Я знаю. Управдом так и сказала.

— Не совсем так, — возразил Демид, с болью вспоминая свою учительницу. — Просто не хотелось выбрасывать вещи Ольги Степановны, понимаешь, рука не поднялась. А придумала все это Лариса…