Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург

Стихотворный портрет Софьи работы Толстого существует в двух вариантах: первый из книги «За синими реками»:

ПОРТРЕТ ГР. С. Т. Твое лицо над водами ясней Старинной четкости медалей, Широкий плащ и глубже и синей Зеленовато-синих далей; Двенадцать кос сребристою фатой Охвачены, закинут локоть строго, Глаза темны истомой и мечтой, Неуловимый рот открыт немного; От солнца заслоня лицо рукой, Ты нежный стан откинула навстречу. …На берегу в тот день была такой. Я навсегда тебя такой отмечу [63] . (Толстой 1911: 73)

В Коктебеле. 1909 г.

Толстой в это лето увлекся Анри де Ренье — с подачи Волошина, в то время его переводившего. В Краткой автобиографии 1943 года он писал: «Летом 1909 года я слушал, как Волошин читал свои переводы из Анри де Ренье. Меня поразила чеканка образов. Символисты с их исканием формы, и такие эстеты, как Ренье, дали мне начатки того, чего у меня тогда не было и без чего невозможно творчество: формы и техники» (Толстой 1943). «Чеканка образов», пленившая Толстого в его прозе, задала тон первой строфе. Вторая строфа зрительно и психологически точна: очевидно, выиграла соревнование строка «Неуловимый рот открыт немного».

63

Более ранний вариант «Такой тебя я, раненый, отмечу» (Толстой Ф. 43 оп. 1 ед. хр. 8 л. 20 об.).

В версии 1913 года — ностальгической оглядке на рухнувшее счастье — «Портрет гр. С.Т.» нет первой строфы, осталось только две:

Изгибы плеч в серебряную шаль Охвачены, а стан чуть согнут строго В глазах волна с волной уходят в даль, Неуловимый рот открыт немного, И ветер плещет юбкой голубой. На берегу в тот день была такой… Ты море ль видела? Иль в нем сиянье бога? (Толстой 1913: 178) [64]

64

Это стихотворение явно предназначалось к включению в Полное собрание сочинений — ведь о нем, в комментарии к стихотворению «Фавн» (куда его в качестве одной из частей, как мы помним, включил автор, готовя свое первое собрание сочинений), говорится: «С заменой III раздела стихами „Портрет гр. C.T.“ (см. настоящий том)(курсив мой. — E.T.) вошло в IV том соч. 1913 г.» (Толстой ПСС-1: 627). Но все-таки включено оно в ПСС так и не было! Правда, в сборниках 20-х гг. Толстой сам не давал этого стихотворения даже в составе «Фавна», но все же исключение его из посмертного Полного собрания иллюстрирует недопустимую пристрастность составителей — скорее всего, Л. И. Толстой.

Предъявляя неверной жене задним числом сомнение в высоте ее тогдашних чувств, Толстой выдает себя: он и сам заметил море и [Б]ога, только теряя ее.

Софья для «портрета» оделась в татарскую одежду, купленную в соседней деревне. Волошин стилизует ее восточную красоту то ли в египетском духе, под фаюмский портрет — изображения умерших на саркофагах, исполненные восковыми красками, — то ли под какую-то графическую технику вроде тех монотипий, с которыми экспериментировала в Париже Кругликова.

М. Волошин ГРАФИНЕ СОФЬЕ И. ТОЛСТОЙ Концом иглы на мягком воске Я напишу твои черты: И индевеющие блестки Твоей серебряной фаты, И взгляд на все разверстый внове, И оттененный тонко нос, И тонко выгнутые брови, И пряди змейных, тонких кос, Извив откинутого стана, И нити темно-синих бус, Чувяки синего сафьяна И синий шелковый бурнус. А сзади напишу текучий, Сине-зеленый пенный вал, И в бирюзовом небе тучи, И глыбы красно-бурых скал. 1909, Коктебель (Волошин 1982: 24)

Тут мало от женщины, условные тонкие черты — зато увиден молодой, открытый миру человек. Портрет теряется в экзотических подробностях костюма и задавлен значительностью космических сил, бушующих за ним, — «валов», «туч» и «глыб». Получился у Волошина этюд «синее на синем» в духе «Голубой розы».

Наоборот, Дмитриева увидела космические силы в существе самой женщины: красное и синее, огонь и воду, а в женщине высветила птицу, то есть душу, и почувствовала трагизм хрупкой красоты, данной на мгновение.

Черубина де Габриак (Е. И. Дмитриева) ПОРТРЕТ ГРАФИНИ С. И. Т-Й Она задумалась. За парусом фелуки Следят ее глаза сквозь завесы ресниц. И подняты наверх сверкающие руки, Как крылья легких птиц. Она пришла из моря, где кораллы Раскинулись на дне, как пламя от костра. И губы у нее еще так влажно-алы, И пеною морской пропитана чадра. И цвет ее одежд синее цвета моря, В ее чертах сокрыт его глубин родник. Она сейчас уйдет, волнам мечтою вторя, Она пришла на миг. Коктебель, 1909 (Дмитриева 1999: 61–62).

Е. И. Дмитриева

Софья оставила сообщение дальнего действия, когда, рассказывая о пяти поэтах, участвовавших в состязании, привела стихи Толстого и Волошина и добавила многозначительно о других поэтах, посвящавших ей стихи. Участвовал в этом состязании и Гумилев, хотя так никто до сих пор и не знает, какой портрет он тогда написал. Ср.: «Поэтические портреты С. И. Толстой написали в Коктебеле А. Толстой, М. Волошин, Е. Дмитриева. До сих пор остается неизвестным стихотворение Н. Гумилева, написанное в этом соревновании», — говорится в комментарии к новейшей расширенной републикации фрагментов о Волошине из воспоминаний Софьи (Купченко, Давыдов: 649–650 прим. 5). Непонятно также, почему Соня написала о пяти поэтах. Поэтесса М. Гринвальд приехала в Коктебель немного позже. М. Кларк, подруга Е. Дмитриевой, в конкурсе, кажется, не участвовала.

«Я пою и я — ничья»: русалка и Мавка

Толстой в 1909 году пишет «Солнечные песни» и другие стихи, составившие его поэтическую книгу «За синими реками». «Текст влюбленности» теперь приобретает более самостоятельные и отчетливые очертания: на пике увлечения фольклором Толстой реконструирует языческое панэротическое мироощущение — женщина в белом из дебютной книжки преображается в белую березу или даже в белую телку:

Рада белая береза: Обсыпалась почками, Обвесилась листочками. Гроза гремит, жених идет, По солнцу дождь — осенний мед, Чтоб, белую да хмельную, Укрыть меня в постель свою, Хрустальную, Венчальную… Иди, жених, замрела я, Твоя невеста белая… <…> За телкою, за белою, Ядреный бык, червленый бык Бежал, мычал, огнем кидал <…>. «Весенний дождь» (Толстой ПСС-1: 96)

Софья — первая слушательница Толстого, он обговаривает с ней свои литературные планы. В какой-то степени речь идет о сотворчестве. В большой степени очарованность жанром сказки впервые возникает в творчестве Толстого именно в связи с личностью Софьи. Сказочный настрой закрепляется после сближения их с Ремизовым — Толстой не просто подражает его стихам и сказкам, но вся жизнь молодой пары превращается в инсценировку ремизовских сказочных сюжетов, а сами они — в персонажей ремизовской сказки «Зайка» (1907), надоедливых «Артамошку гнусного» и «Епифашку скусного». Около 12 (25) сентября 1908 года Волошин из Парижа пишет Ремизову о Толстом с женой: они «очень милые», состоят «Артамошкой и Епифашкой» (Купченко 2002: 209; Дымшиц-Толстая 1962: 40; Переписка: 139–140). Правда, вскоре Толстой — возможно, под влиянием неприятия Ремизова «аполлоновцами» — начинает от Ремизова отдаляться.