Книга Авроры

У нее получилась бы неплохая книга, если бы она выливалась из нее чернилами на листы, а не если бы бабушка сама прыгнула туда с головой, забыв где выход.

Я покрутила ее в руках.

Было такое чувство, словно бабушка начала мне рассказывать сказку, но очень скоро сама забыла, о чем говорила, и в итоге получился кавардак. Теперь я уже точно обмотала блокнот небольшим бантиком и окончательно уложила в шкафчик. Вряд ли он поможет мне напоминать о бабушке.

Только если о том, что к концу своих дней она была не в себе.

И я решила прочесть опубликованную версию Вурдалаков, до которой раньше не доходили руки. Здесь все было понятно, и здесь в каждом слове и обороте я узнавала свою бабушку. Даже представляла, как на том или ином предложении она бы улыбнулась, рассказывая это, или что-то вкрадчиво добавила. Или вот здесь, например, когда читателям только предстает образ Вурдалака Биргера, она наверняка вкрадчиво хихикала, описывая его большие клыки и представляя, какой ужас они наведут на детей. Сама уже зная, что Биргер окажется тем самым героем, который всех в конце спасет.

Закрыла книгу я только тогда, когда раздался характерный гудок ниссана. Значит, мама с отцом приехали и мне надо было спуститься и помочь разгрузить им машину с ремонтными покупками.

– 5-

Ремонт продвигался вовсю, потому я зачастую старалась незаметно исчезать из дома. С одной стороны (рациональной, что досталась мне от матери) я понимала, что может ремонт в доме и необходим. Конечно, может необходимее только новый дом, но если выбора нет, то и ремонт подойдет – уже даже обои начали кое-где расходится. С другой стороны (эмпиричной, что досталась от отца, а ему от бабушки) я не хотела никаких изменений в доме, потому что те же обои в гостиной ассоциировались у меня с детством. Там, внизу, возле плинтуса, я разрисовала их в розовые цветы, а мама тщательно пыталась оттереть тряпкой и говорила, что следующий раз я за это сильно получу.

Конечно, мне ведь было уже не четыре, а семь.

А с чем у меня будут ассоциироваться новые обои? Ни с чем. Полное ничего. Я была тем, что не любил перемены настолько же, насколько любил. Я словно противоречила во всем и всегда самой себе в первую очередь, а с этим ой как непросто жить.

Противоречить другим – раз плюнуть. Ты зато всегда знаешь, чего именно хочешь ты. А вот вступать в конфликт с самим собой – работа затратная и тягостная. Подозреваю, всю жизнь не я воевала сама с собой – а мамин и отцовский характеры внутри меня боролись за право первенства. Что ж, за 20 лет пока никто из них не смог одержать безоговорочную победу. Подозреваю, война эта будет пожизненной, так как к примирению они не сделали и шага.

Потому я и старалась исчезать из дома в особо масштабные работы, как сейчас, когда отец с матерью драли старые обои в своей спальне. Денег с бабушкиного дома у нас было достаточно – но они не захотели нанимать рабочих.

А я не могла решить, чего я хочу больше – демонстративно начать акт неповиновения их очередному решению, или же наоборот решить, что я все-таки «за» ремонт и помочь им с этим. Дабы эти внутренние распри не разодрали меня, я и старалась к ним сильно не обращаться.

– Привет, Ати! – меня догнали девчонка лет пятнадцати. Единственный человек, кроме предков, с кем я иногда общалась.

Ну как иногда. Крайне редко, когда пересекались на улице.

– Привет, Кети – бросила я, не замедляя шага, потому ей самой пришлось меня догнать.

Кети – дочка наших соседей. Она слегка полновата, покрыта прыщами и угрями, потому у нее тоже не слишком-то много друзей. В какой-то день пару лет назад, когда я еще училась в школе, она решила, что присоединиться ко мне по пути будет веселее. А я решила, что она может идти рядом, если хочет. Она до безобразия глупа и еще достаточно наивна в своем пубертате, но разнообразия ради я иногда с ней болтаю.

Почему-то в сорок лет пятилетняя разница (по словам взрослых) совсем незаметна, однако в свои двадцать я прекрасно ощущала ту же разницу с Кети, словно водораздел или глубокую пропасть о двух берегах.

– Куда идешь? – уточнила я у нее, потому что она начала глазеть на меня. Это страшно раздражает.

– К репетитору – вздохнула Кет, сдунув прядь рыжих волос со своего низкого лба – мама считает, что арифметика поможет мне в жизни. Скажи, она тебе сильно помогла?

Я пожала плечами, и она восприняла это, как знак отрицания.

– Вот и я о том же! – Кет взбунтовано хмыкнула – ненавижу арифметику.

Я видела впереди развилку и точно знала, к какому репетитору идет Кети, она ходила туда уже не первый раз. Ей надо прямо, потому, чтобы от нее скорее отделаться, я решила на этом повороте свернуть право. Однако, не успели мы дойти до развилки, как за нами увязался щенок какой-то дворняги. Слишком большой для мелкой породы, слишком мелкий для большой типо дога или алабая.

–Как думаешь, может, это овчарка? – спросила Кети, восторженно начав гладить щенка. Тот был слишком худощав, а значит бездомный. Да и вид такой себе, как бы не блохами кишит.

А раз за ним не плетется никакая взрослая собака – дни его с наступлением холодов сочтены.

– Думаю, это чистокровный двортерьер – сообщила я, не проявив энтузиазма в поглаживанию щенка, хотя Кэти уже схватила его на руки и едва ли не совала мне в лицо. Да уж, если не повезет, ей еще предстоит на собственном опыте узнать, что такое лишай и почему не следует гладить бездомную животину.

– Какой он худенький! – протянула она тем тоном, которым обычно мамаши сюсюкают своих детей – давай его покормим? Вон как раз уолмарт – она кивнула на виднеющийся магазин за углом.

– У меня нет денег – соврала я. Смысла кормить эту собаку нет. Если ей суждено умереть, то зачем этому мешать? Это естественный отбор, выживает сильнейший. Более приспособленный или более хитрый. Слабые канут в бездну, так устроен мир не только для животных.

С людьми все то же самое.

– Блин.. – свела она печально брови – у меня тоже. Я не брала к репетитору. Только деньги на самого репетитора..

По ее глазам я поняла, что Кэти близка к тому, чтобы просадить родительскую сумму на дворнягу, которую уже завтра может переехать машина, если она так же будет шлындать туда-сюда.

– Не думаю, что предки погладят тебя за это по головке – заметила я – если этой собаке суждено выжить, ее кто-нибудь покормит.

– Может, этот кто-нибудь и есть я?

– Как знаешь – пожала я плечами.

– Разве тебе его не жалко? – она вновь ткнула мне псину в нос.

– Жалко – честно ответила я – но я не могу спасти всех бездомных животных в мире. Если уж с людьми государство справиться не может и еще очень много продолжает бомжевать, то что говорить про животных. А зачем тогда и начинать?