Книга цены
Шрифт:
И больно.
У воздуха привкус крови. Ну же, еще немного…
Помогите… Рубеус! Пожалуйста, ты же…
Мысли путаются. Он обещал, что не будет больно, почему тогда… не отзывается… слышит, я знаю, что слышит… молчит…
– Не спи… - теребит голос.
– Нельзя.
Нельзя спать. Сон - это смерть.
Все-таки у меня получается. Лезвие резко идет вниз, потом в сторону и, разрывая тело - уже не больно, уже как-то все равно - падает. А я не знаю, что делать дальше… перевернуться на живот… ползти… руками в землю - когти скользят по грязи, цепляться здесь не за что, а встать никак, ног
Нащупать, вцепиться - если в траву, то можно, главное, захватить пучок побольше - и вперед. На вдох - отдохнуть, на выдох - руки вперед и новый пучок.
– Раз, два, три, четыре, пять… вышел зайчик погулять… - этот голос идет за мной, подстегивает, подгоняет, не дает провалиться в беспамятство. Я ненавижу голос, как ненавижу холод, боль и собственную беспомощность.
– Вдруг охотник выбегает… прямо в зайчика стреляет…
Дышать становится немного легче, это значит, что скоро дождь прекратиться и… дождь никогда не прекращается днем, только ночью. Но дождя вообще не должно было быть, желтая звезда… я не видела ее…
Отдельные холодные капли скатываются по коже.
– Пиф-паф, ой-ёй-ёй… умирает зайчик мой.
– Ребенок наклоняется близко-близко, я ощущаю чужой запах, чужое дыхание, чужое присутствие… Я не хочу умирать, но пучок мокрой травы выскальзывает…
Скоро рассвет. Снова рассвет… Пожалуйста, кто-нибудь… Я не хочу умирать.
Глава 5.
Фома
По ту сторону Каменных холмов шел дождь, причем такой, которого Фоме прежде видеть не доводилось. Тонкие нити воды тянулись с мутного низкого неба к земле, создавая в воздухе сплошную серую пелену, причем пелену, наполненную звуками. Она вздыхала, совсем как человека, хлюпала, потрескивала, стонала, звала… Тяжело. И одежда, соприкоснувшись с водяными нитями, моментально намокла, набухла, приобрела характерный запах плесени.
Караван двигался вперед медленно, повозки то и дело застревали в размокшей, размякшей земле. Приходилось толкать, ноги скользили по длинным хвостам полусгнившей травы, руки от соприкосновения с металлическим бортом сводила судорогой от холода, а любое физическое усилие вызывало приступы тошноты. Но Фома все равно был рад, он чувствовал себя полезным.
– И часто тут такое?
– Разговаривали в дожде шепотом, точно боялись потревожить эту почти живую пелену воды.
– Не знаю, на моей памяти ни разу не было.
Дышать приходилось носом, стоило открыть рот, и Фома начинал захлебываться. Впереди дважды мигнул желтый глаз фонаря, что означало остановку. А чуть позже из серой пелены дождя вынырнул Рук и недовольно буркнул:
– Фома, тебя Януш зовет, и побыстрее давай.
Януш, как и все в караване, был мокрым, но при этом улыбался, радостно, почти счастливо, будто всю жизнь мечтал попасть в эту непроглядную серую пелену дождя.
– Привет.
– Добрый день, - Фома не был уверен, что сейчас именно день: пространство вокруг оставалось в равной мере серым и мокрым вне зависимости от времени суток.
– Садись, поговорить с тобой хотел.
– О чем?
– мокрый коврик, мокрое железо, мокрый хлеб
– Просто говорить. Ты забавный человек, Фома, интересный, столько всего видел, столько всего испытал, почти сошел с ума, но сумел вернуться. Ты пришел не из этого времени, но окружающий мир воспринимаешь, как данность. Ты общался и с вампирами, и с танграми, пересек Проклятые земли…
Голос Януша убаюкивал, а в серо-голубых глазах появилось знакомое уже выражение участия, смешанного с любопытством.
– Расскажи.
– О чем?
– Фома и не пытается сопротивляться, ему почти так же хорошо, как в бело-лиловом облаке… облака - обман, а Януш настоящий.
– Почему здесь останавливаются часы? Почему, если верить компасу, то каждый день север перемещается в другое место? Почему нет разницы между днем и ночью? И почему я слышу чей-то зов, но не могу понять, кто и зачем зовет?
– Не знаю.
– Подумай, Фома, это очень важно, - голос вкрадчивый, но серые глаза смотрят строго, требовательно. Они ждут ответа, и отказа не примут. А Фома и вправду не знает.
– Хочешь пойти со мной?
– Куда?
– Вперед. На разведку. Мы ведь не можем привести караван в засаду, правда, Фома?
– Правда.
– Вот и хорошо. Тогда пошли.
– Сейчас?
– А когда?
– Удивляется Януш.
– Конечно сейчас, вон, и небо, кажется, светлеет. Как ты думаешь, этот дождь закончится когда-нибудь?
И Фома снова не знает, что ответить. Наверное, закончится: водяные нити, связывающие небо и землю, стали совсем тонкими, хотя, может, это всего лишь галлюцинация. У него ведь случаются галлюцинации, просто Януш не знает, иначе не взял бы с собой. Идти мокро и скользко, трава размокла, растянулась по земле, образуя скользкую, буроватую кашу. Несколько десятков шагов, и караван остался позади, а Януш идет себе и идет, уверенно, точно видит перед собой совершенно конкретную цель. Фома же видит лишь черную куртку с тремя желтыми полосками на погонах и старается не отставать, он не уверен, что сумеет найти обратную дорогу.
Дорог здесь вообще нет, а понятия «вперед» и «назад» весьма условны. Нога проваливается в яму, и Фома, не сумев удержаться на ногах, падает. Бурая холодная грязь моментально липнет к одежде, теперь придется чистить.
Воздух отвечает печальным вздохом, от которого мурашки бегут по коже. Все-таки жутко здесь.
– Эй, Фома, ты где там? Иди сюда, тут есть кое-что интересное.
Януш сидел на корточках и рассматривал что-то лежащее на земле, на лице его застыло выражение искреннего детского любопытства.
– А я думал, что только людей могу слышать… ты же видел вампиров, верно? Это он, да?
Черные когти и черные пальцы, в бурой грязи, черная обгоревшая кожа и белые волосы, слипшиеся тонкими сосульками…
– Она. Ее зовут Коннован.
Януш ничего не ответил, он сидел, закрыв глаза, точно прислушивался к чему-то, а потом резко поднялся на ноги, вытер грязные ладони о штаны и сказал:
– Скоро совсем подохнет. Жалко, я никогда раньше живого вампира не видел. Ну что, пошли назад, дождь, вроде, прекращается.