Книга Джо

У лестницы нас поджидает Мыш с помощником и двумя санитарами. Санитары подходят с двух сторон к Уэйну и аккуратно сопровождают его вниз. Помощник шерифа достает наручники, и Мыш берет нас с Джаредом под стражу за хулиганство и препятствование работе органов правопорядка. Видно, мы помешали проведению какой-то спасательной операции.

Глава 32

Карли поехала со скорой, чтобы проследить за Уэйном, поэтому мне ничего иного не остается, как сидеть с Джаредом в камере в полицейском участке и ждать, пока Синди его заберет. Она появляется за решеткой камеры в джинсах и темно-синей рубашке поло, которая налезла бы и на пятилетнего ребенка, и смотрит на меня, пока Мыш отпирает засов.

— Синди, мне очень жаль, — говорит он, отодвигая дверь. — Они вмешались в операцию на глазах у всей школы, и я не мог их просто так отпустить. — Он подобострастно смотрит на нее. — Плохой был бы пример для ребят.

Мыш заметно нервничает, и я начинаю понимать, что он, как и большинство его ровесников мужского пола, с детства боготворил Синди и это никуда не делось. Даже теперь он не может справиться с собой и переводит взгляд с ее лица вниз, туда, где под крошечной футболкой внушительно выпирает грудь.

— Я все понимаю, — говорит Синди, пристально и сурово глядя на меня. — Это больше не повторится.

Я иду к выходу вслед за Джаредом, но как только он проходит мимо Мыша, тот преграждает мне дорогу.

— А ты куда собрался? — обращается он ко мне.

— А разве не домой?

— Не думаю. Твое дело еще не рассмотрено.

— Ты что, смеешься?

По-видимому, Мыш хотел изобразить на лице презрительную усмешку.

— Мальчишку мы отпускаем, — говорит он, запирая решетку на засов. — А что с тобой делать, я пока не решил.

— Что за бред, — говорит Джаред.

— Молчи, — цыкает на сына Синди тихим, дрожащим голосом.

— Мы помогали ему спуститься, мам. Мы ничего плохого не делали.

— Вы препятствовали действиям полиции, — говорит Мыш.

Джаред холодно смотрит на Мыша и говорит:

— Я не тебе, придурок.

— Джаред! — визжит Синди, хватая его за руку. — Немедленно замолчи!

— Может, тебе понравилось в камере? — говорит Мыш, багровея.

— Нет! — быстро отвечает Синди. — Мы уходим.

Она утягивает Джареда по коридору к стойке дежурного, и Мыш отправляется за ней, не сводя глаз с ее задницы. Через мгновение она возвращается одна и смотрит на меня через прутья.

— Почему ты еще здесь? — требовательно спрашивает она.

— Потому что Мыш еще со мной не наигрался.

Она нетерпеливо фыркает:

— Почему ты не уехал назад, в Нью-Йорк?

— Знаешь, — говорю я, подходя к решетке, — за последние несколько дней меня только ленивый об этом не спросил. Не будь я так уверен в себе, мог бы решить, что мне не рады.

Синди сухо скалится в ответ, и в результате этой отвратительной гримасы от ее безупречной красоты не остается и следа. Одним из недостатков идеальной внешности является то, что любое уродство в ней так и режет глаз, как грязные следы на белом ковре.

— Тебе тут не рады, — говорит она. — Ты никогда не проявлял никакого интереса к своей семье, и теперь все, на что ты способен, — это вести себя как несовершеннолетний преступник. Джаред и без тебя все время ввязывается во всякие истории. Не хватало еще, чтобы знаменитый дядя-бездельник его подстрекал!

— Уэйн был на крыше, и я пошел ему помочь, — горячо говорю я. — Джаред сам явился, и я просил его убраться.

Она раздраженно отмахивается от моих слов.

— Семнадцать лет тебя было не слышно и не видно. — В голосе звенят стальные нотки. — Сделай милость, избавь нас от своей наркоты и прочих милостей и катись в свой Нью-Йорк. Здесь тебе не место.

Прошу отметить, лично я не пялюсь на ее зад, когда она, развернувшись на каблуках, стремительно выходит из комнаты. Я слишком занят: пытаюсь разобраться, что же меня гложет — праведный гнев или элементарная жалость к себе пополам с жаждой мщенья.

Карли появляется в районе трех и живо приводит Мыша в разум, угрожая серией публикаций на тему недопустимых методов в работе полиции. К этому моменту я нахожусь уже в глубочайшей депрессии, чувствуя себя бесконечно одиноким и всеми презираемым.

— Как там Уэйн? — спрашиваю я, когда мы спускаемся с ней по ступеням полицейского отделения. Она одета так же, как и утром, но на каком-то этапе ее перемещений с волос исчезла заколка, и они теперь свободно раскиданы по плечам.

— Дома отдыхает, — отвечает она, а потом смотрит на меня искоса. — Вы с ним обсуждали его переезд к тебе?

— Ага.

— Что ж, я надеюсь, ты говорил всерьез, потому что он планирует переехать в ближайшее время.

— Хорошо, — рассеянно говорю я, когда мы доходим до угла. — А где твоя машина?

— Все еще у школы, — отвечает Карли. — А твоя?

— Дома. Ты же меня забирала, помнишь?

— Ах да. Боже, кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Мы бесцельно идем по улице.

— Вообще, с тех пор как я вернулся, время ведет себя странно, — говорю я.

— Как это?

— Ну, я здесь меньше недели, а мне кажется, прошло уже несколько месяцев. И те времена, когда я тут жил, кажутся мне сейчас ближе, чем когда-либо, а последние семнадцать лет жизни сжались в крошечное пятнышко на карте моей жизни. Едва заметная желтоватая штриховка, отмечающая период вдали от Буш-Фолс.

Какое-то мгновение Карли весело и нежно смотрит на меня:

— Ты так несчастлив?

— Да нет.

Потом я раздумываю над этим вопросом некоторое время.

— То есть наверное. Да.

Она поворачивается ко мне и мягко прикладывает ладонь к моей щеке. Это такой любящий и неожиданный жест, что я чуть не прогибаюсь под ним, еще немного — и я рассыплюсь на мелкие кусочки. Каким-то чудом мне удается сдержаться, и я мелко подрагиваю, наслаждаясь этим чувством. Когда моя дрожь учащается, Карли приходится поддержать меня второй рукой с другой стороны лица. С минуту она баюкает мою голову в своих ладонях и пристально вглядывается в меня, как будто, проникая сквозь глаза в мою душу, снимает с нее мерку. Потом взгляд ее затуманивается, и она говорит: