Книга И. Са

В длинном ряду посетителей нашего зоопарка — большая часть которых приходит сюда именно как в зоопарк — полюбоваться на полосатеньких в неволе, мне запомнилась Элизабет.

Элизабет декан кафедры иммиграционного права Акронского университета.

Тонкая как иголка в летнем брючном костюме, Лиз похожа на известную фотку Джекки Кеннеди, когда ее перехватил порыв ветра и папарацци. Ни жопы, ни сисек, ничего выдающегося, ничего особенного в лице, кроме легкого удивления. И все же как и у Джеки — почти незаметная, но притягательная магия. Элизабет полукровка — мигрантка из Мексики во втором, а может и в третьем поколении. Наверное, ее предки были нелегалы, а она, встав на их плечи, выучилась и посвятила жизнь благородной защите таких бандитов, как мы с Исой. Элизабет всегда приводит с собой несколько своих студентов-отличников. Это у нее называется «правовая клиника». Как и студенты-медики в анатомическом театре, так и будущее лоеры рассматривают нас, полосатых, как кадавры для препарирования. Задачка для студентов выбрать трупик покраще и попрактиковаться.

Студенты выбирают простейшие кейсы — когда человек пересекает границу и тут же мчит сдаваться властям, свято веря в законность.

Сегодня для опытов выбрали африкана Аруну из Бенина. Он задирает рубаху и в глаза бросается его отъетое в тюрьме брюхо, поросшее поганенькими африканскими волосками. Он поворачивается спиной и демонстрирует шрам, похожий на след от копыта лошади. «Меня пытали» — со скупой слезой в голосе утверждает Аруна.

Удовлетворив аппетит к науке и бросив Аруну на растерзание любимчикам, Элизабет приступает к лекции. Она вещает о наших правах в суде, возможных лазейках и частых подвохах обвинителя. О многом я уже знаю — стиснув зубы заставляю себя провести два часа в неделю в юрбиблиотеке. Новое сегодня это виза Эйч номер такой-то — которую дают если вас отмудохали американские граждане, пока вы находились в США. Виза бесплатная и пожизненная. Интересно — вполне себе такой План Бэ.

Потом Лиз отвечает на вопросы. Адвокаты на воле за такую консультацию дерут сто-двести у. е. Время истекает и меня бесят люди, которые не умеют толком сформулировать вопрос и рассказывают о своей никчемной жизни, обворовывая других. Некоторым даже и вопрос неважен — главное показать себе же какой я умный. Мои вопросы давно сформулированы и я жду своей очереди. Час проходит незаметно и менты подают нам обед прямо в Многоцелевую-1 — основное помещение клуба страдающих раком яичек и паразитами мозга.

Студенты с любопытством изучают казенный харч.

Сегодня госбох послал нам пару стволов сельдерея на котором испытывали разные формы ГМО, подошвообразную пиццу с фрагментами пеперони и маленький треугольный — типа как в советское время паковали молоко — только малюсенький — пакетик сметаны. Сметана содержит микроэлементы внеземного происхождения и светиться в полнолуние.

Толстый студент-негор начинает возмущаться тыкая в мою пиццу коротким жирным пальчиком:

— Господа, господа! Это же свинина! А как быть с правами мусульман? Это просто оскорбительно.

Он еще слишком молод, чтобы знать, что основное мясо в тюрьме это индейка и чикен. Как раз из-за мусульман и прочих драных кошеров. «Когда толстый негритенок вырастет — будет Мартин Лютый Кинг» — подумал я.

Элизабет вдруг обращается ко мне и начинает расспрашивать о моей запрещенной в Узбекистане книге. Хочет скачать.

— К сожалению она пока только на русском. Но я пишу новую — на английском. Мечтаю чтобы и в США запретили.

Летом кондиционеры в тюрьме молотят так будто им приказали хранить здесь трупы. Я ночью мерзну под двумя одеялами. Элизабет сейчас ежится в тонком сером костюмчике. На мне сейчас теплое нижнее белье Сереги — и то не жарко.

Вдруг я замечаю как кожа Элизабет покрывается пупырышками. Только вот была тонкой, как муслин, нежной — и вдруг подернулся гусиной кожей. На глазах. Сейчас она снова похожа на Жаклин Кеннеди или на слегка постаревшую героиню фильма «Спроси у пыли».

От вполне нормальной реакции женской кожи на холод, у меня вдруг наступает неистовая эрекция, будто Элизабет испытала от меня оргазм.

«Боже» — думаю я — «У меня только что встал на декана Акронского государственного университета!»

Иголку в стоге сена не утаить. Элизабет мне лукаво улыбается и говорит, что многое бы отдала за персональный экземпляр моей ненаписанной пока книги

Глава 13

Утро четвертого июля. Просыпаюсь за несколько минут до того как врубят яркий холодный свет и начнет истерить по громкоговорящей связи девочка-Маккена.

Вчера перед ужином откинулся Макс. Тюрьмочка у нас частная, каждая порция на счету. Ни разу не видел, чтобы кому-то дали добавки. Поэтому и нагнать на волю стараются перед едой — на голодный желудок.

Макс со мной прощаться не стал. В последнее время мы почти не общались. Раньше я заваривал кофе раз в день, крепко по русскому чифирному рецепту, чтоб для рывка. Угощал Макса и полчаса за это выносил ему мозг, делясь жизненным опытом. Мне не хватало бесед с сыном.

Макс пил кофе, слушал мой поток и кивал. Я ловил себя на мысли, что наверное уже созрел, чтобы стать учителем. Только не тут — в школе для негров, и не в дорогой московской гимназии. Скорее как Служкин — географ, что глобус пропил. Наверное мы все доходим до уровня, когда вдруг постигаем, что готовы делиться опытом и наставлять подрастающее поколение. Что-то инстинктивное в этом есть. На гравюре Дюрера «Меланхолия» есть три этапа взросления и совершенствования души: от ремесленника, который создает материальные блага, до нищего художника — на втором уровне, который уже презрел материальное и деньги и спешит творить нематериальное, тонкое, и, наконец — выход в бесконечность — превращение в ангела, духа, слияние с Вечностью и Творцом.

* * *

Несколько дней назад подслушал разговор Джона Кошки с Максом. Я позвал его кофе пить и промывать мозги. Макс резался с Кошкой в пику и тихо, с сожалением сказал:

— Пойду! Бесплатный кофе как никак, хоть и с прицепом мозгоебства.

Сказал он это подделывая мой акцент. У всех старых зыков в тюрьме обостряется слух. Он и не думал, что я услышу. А я услышал.

Обидно было, что он это именно Кошке сказал — человеку, которого я презирал открыто и откровенно. С тех пор перестал звать Макса на кофе. Кофе самый дорогой и ценный продукт в тюремном онлайн-магазине.

Кофе, ручки и бумага, карточку — звонить жене это все что я покупаю. Магазин явно цифровой, только вместо мышки и монитора у нас телефон — сперва заходишь прозвоном на сайт, потом по номерам кодов наполняешь набором циферей тележку.

Кофе и бумага — все что мне надо. В отличии от американов, я могу прожить в тюрьме без пирожных «твинкис». А Макс пусть под санкциями сидит и кошкин кофе теперь лакает. Раз такой американистый. Даст ему пендос кофе бесплатно — держи карман шире.

Макс моментально потерял интерес к моим душеспасительным проповедям. У него еще одна беда — телка, что он снял в центре реабилитации наркоманов, отлучила его от возможности бесплатно ей названивать. Это ему — бесплатно, а ей видимо частная тюрьмочка выкатила счет-убийцу. Или она снова подсела на порошки — свою первую любовь. Вариантов не много. Сердце Макса разбито. Ему бы радоваться надо, а он страдает.

Ушел Макс вчера вместе с немцем. Зачем их держали на Мейфлауэре столько? Где-то кто-то кому-то платил по двести колов в сутки за каждого, вот зачем. Чеченцы с их примитивными ямами мало модернизированными со времен Льва Николаевича Толстого просто дети по сравнению с гринго. Отдавая тюрьму — один из столпов государственности в частные руки ты узакониваешь репрессии и рабство.

В прошлом году на четвертое мы с семьей поехали в Кедровку. Там почти диснейленд, а от дома всего пятьдесят миль. Вышла новая модель камеры гоупро и цены на старую упали до смехотворности. Купил сыну устаревшую модель.