Книга И. Са

— Птель! Пааатель! — взывал Баталия к новенькому индусу — я такого уже не знаю. Поймали после моего переезда в сектор А.

Патель, очевидно уже крепко спал. Тогда я решил разбудить весь барак и снова очутиться в центре внимания электората. Решил блеснуть своим сербским. Недавно ходили с Ильей на прогулку — старый серб оказался неплохим баскетболистом.

Там, на стене, я обнаружил живехонького комара — редкость в стерильной тюрьме. Мы с Ильей наблюдали комара, даже не помышляя его убивать. В тюрьме ты становишься сентиментально нежным ко всем формам жизни, кроме человеческой. Убить сейчас здесь комара было все равно что пойти в зоопарк и выпустить там обойму в ученого индийского слона.

Я ткнул пальцем в сторону комара и спросил Илью «как это по-сербски?». Илья по-буддистки восхищенно полюбовался кровососом и произнес: «комарец».

Поэтому сейчас я выдвинулся из-за спины Баталии и гаркнул по-русски так, что с мест повскакала вся команда Флауэра:

— ПАТЕЛЬ! Комарец тебя раздери! Оглох чтоль, вставай, сукин кот — суд у тебя! В гараже блять!

Баталия похоже уловил слово «гараж» и сделал вид, что злится на мой неполиткорректный выбор слов. Потом он пробормотал:

— Минуточку, минуточку… — глядя в бумагу застрявшую в его ручищах как простынка между перинами — Минутку, джентльмены, похоже — баба этот Патель! — и дальше уже в рацию на плече: «Поднимите мне мисс Патель из женского барака».

В гараже я уже как дома. Быстренько присел перед инопланетной установкой, смело глянул в камеру и сказал:

— Хэллоу!

Качество видео довольно поганенькое на 128 мгб/с, но даже в этой мути я заметил, что адвокат мой изменился до неузнаваемости. За последние две недели, он сильно располнел и обрил башку — видимо его впечатлил бычий вид Баталии. Заметив меня, адвокат сказал: «Упс», а прокурор сказал голосом гоголевской нечистой силы:

— Где же Патель? Приведите мне господина Пателя.

— Ваще-та Патель это женщина — откомментировал я.

— Спасибо — недовольно буркнул прокурор.

Вышел в коридор ждать своей автоматной очереди. Там уже молился бледный Рон Бернард. Он сжимал маленькое пластиковое распятие — из тех что иногда протаскивают через шмон католики. Надеялся отогнать темные силы. Я уселся рядом и пожал ему руку — неделю не виделись.

Наконец, привели Патель. Она оказалась невысокой миловидной девушкой с косой а-ля Тимошенко. Я не сдержался и глянул на ее жопу в зелёную полоску.

Расчикались с Патель резво — минут за десять и позвали меня. Я глянул мертвому экрану в лицо. В суде никто не обратил на меня внимания. Тройка чекистов обсуждала свои только им понятные бумажные нюансы.

«Графство Жевага, прием!» — раздался четкий голос за кадром — обладатель голоса явно избегал зрачка камеры. Это походило на кривую ютуп трансляцию радио Эхо Москвы — там у них видеоинженер с поломанными пальцами и в резиновых перчатках орудует.

— Жевага, как слышишь меня, приём — повторил настойчивый голос.

— Хьюстон, у нас проблемы — тихо сказал я, но чувствительный микрофон перекинул комент за сорок миль — в небоскреб федерального суда.

Судья Элисон Браун засмеялась.

— Жевага, Жевага — передайте И. Се, что его суд откладывается — у нас нет бирманского переводчика.

— Хорошо передам — ответил я, хотя тюрьму округа Живага официально не представлял.

— Это они со мной вообще-та говорят — пожурил меня Баталия.

Суд в тот день был короткий и радостный — адвокат сказал, что жена моя работает с фирмами ростовщиками насчет выкупа и выйду я — не сегодня-завтра.

Браун отложила суд еще на неделю. Я вернулся в отсек А на крыльях — пытаясь не расплескать по дороге радость. Всем рекомендую отсидеть недельку — пережить потом радость освобождения. На сегодняшний день я отсидел два месяца в округе, два — здесь в Живаге. Четыре месяца. Треть года. Ну и годок выдался.

Пока я был на процессе «Граждане США против Винсента» — в отсек наш поймали негра. Постаралась полиция Бичвуда. Бичвуд — звучит как название бомжатника, но нет же нет! Бичвуд это много дорогих еврейских домов, торговых центров, теннисных кортов, гольф-клубов и соляриев — здесь в основном гнездятся зажиточные евреи из СССР. Поколение выросшее в США от зубных врачей сбежавших из СССР. Теперь это владельцы зубных клиник. Бичвуд богатый, белый и крайне разборчивый со знакомствами.

А этот негрила, уже успевший обмотаться одеялом теперь похож на тарантинового Джанго. Ну с каким что ли рылом в калашный-то ряд? Будет здесь воздух портить. Негры, я вам замечу в силу естественного обмена веществ пахнут иначе чем белые. Назовите меня расистом, но только сперва зайдите в туалет, где ссали или срали черные или хотя бы в распаренный после негра душ. Боже, храни королеву.

Мы потомки животных друзья и запах в нашей жизни играет далеко не последнюю роль. В закрытой среде обитания — где рулят инстинкты выживания — запах может источать угрозу. С другой стороны, в иммиграционном бараке были и африканы и гаитянине — но вот не раздражают они в силу образованности и манер, как раздражает нигер вульгарис американус — обычный американский негр. Гаитянин по сравнению с Джанго — настоящий Вольтер во плоти.

Штаны спустившиеся до половины жопы, давно не мытые волосы — типа тех, что у белых растут исключительно на интимных местах и безграмотная речь с блатным акцентом. Английский язык стал международным потому что люди договорились придерживаться определенного стандарта.

Джанго сход начал дойобывать мой организм с расшатанными в гараже нервами — давай, говорит, в шахматы станем играть. Некоторым людям мерещиться, что меня посадили в тюрьму единственно чтоб скрасить их досуг. О том, что предположение ошибочно я и объяснил указанному Джанго — мягко, раза три сказал с нотками последователя Ганди в голосе — в шахматы я не играю, спасибо.

Джанго слово «нет» понимать отказывался наотрез. Тогда я сказал уже несколько грубее, что хороших шахматистов в тюрьме нет совсем — их практически невозможно поймать. Джанго сначала засмеялся над шуткой, потом понял, насупился, но главное — отъебался от меня. На время.

В тот день меня не выпустили. Звонить домой не стал, зная что точная информация лишит сна и покоя. Не вышел я и на следующий день. Настроение было соответственное. Джанго — рослый крепкий мужик жаловался на все как беременная баба — еда не то, матрас жесткий, просчет слишком часто, церковь фальшива, баскетбольный корт — вообще гавно. Негодяю грозило дней семь максимум, но стонал он будто не уйдет из зала суда, а схлопочет пожизняк. Ментов он тоже заебал своим блатным акцентом типа того, что в Набережных Челнах пользовали. Недолюбливаю я неграмотных и ложно-приблатненых.

Джанго постоянно доебывал мента по фамилии Бериган. Беригану от силы было лет двадцать и было заметно, что Джанго вселяет в него ужас. Бериган — простой белый деревенский парнишка не всегда понимал, что говорит Джанго — настолько поганый у того был акцент. Он невольно краснел в такие моменты и боялся переспросить — не обидеть негра из политкорректности.

— Гляньте на этого ментёныша — пел Джанго — Ребенок совсем! У него только одна рация. Вот в окружной — негр произносил это с гордой тоской, как потерявший родину эмигрант — В окружной *** так погуляешь — там у мента и дубинка, и наручники, и черемуха и шокер, а тут — гля — только рация!