Книга колдовства

Прежде я не являлась ее адептом, но все-таки алхимия была мне знакома. Я знала ее основные догматы, поскольку прочла много книг о колдовстве, а ведь в некоторой точке все течения, связанные с магией или Ремеслом, сходятся. В алхимии тайны горного дела соединяются с волшебством, а чародей оборачивается шаманом, как произошло с Квевердо Бру. Однако я считала — как и многие другие, изучавшие алхимию поверхностно и не докопавшиеся до самых грязных ее глубин, — что ее приверженцы, от древних богов до практиков наших времен, преследуют очень простые цели. Куда более простые, чем на самом деле. Мне казалось, что все они, движимые жалкой корыстью или тщеславным стремлением превзойти самого Создателя — короче говоря, жадностью и гордыней, — ищут способ превратить в золото шлак и угольный мусор. Да, они действительно хотели этого, но не только.

Я знала, что все алхимики, старые и новые (alors, главный из открытых мне секретов заключался в том, что существует новое поколение алхимиков, подобных Бру), пытались и пытаются докопаться до самой главной из тайн — великой тайны жизни, этой misterium magnum. [68] Они стремились познать эту тайну до конца и в ее недрах отыскать некий эликсир жизни, живую воду, prima material, [69] способную вдохнуть душу в материю мертвую и обратить ее в собственную противоположность, ибо как раз там предполагали найти сокрытый от человечества ключ к превращениям. Под превращениями или, как выражался Бру, «трансформациями» подразумевался не только переход от неживого к живому и наоборот, но и состояния, знаменующие последовательные стадии жизни, как то: рождение, рост, смерть, разложение и, наконец, возрождение. Главной движущей силою трансформаций и является пресловутая prima materia, именно в ней содержатся все тайны алхимии, именно от нее зависит успех. Давным-давно этому веществу дали название filius philosophorum, [70] и оно является знаменитым «философским камнем». Или, по-арабски, алкимайя. Алхимия.

68

Великая тайна (лат.).

69

Первичная материя (лат.).

70

Сын философии (лат.).

Философский камень, однако, вовсе не камень. Ну, в том смысле, в каком камнем является алмаз. Тем не менее алхимики жаждали таких камней и стремились к ним не меньше, чем к золоту. Так, Бру носил Неронов монокль в соответствии с предписаниями Камилла Леонарда, [71] который в своей книге «Speculum lapidum», [72] изданной в 1610 году, рекомендует носить изумруды, дабы «укрощать похоть и сладострастие, развеивать дьявольские наваждения, укреплять память и вдохновлять красноречие». (Красноречие К., несомненно, было весьма вдохновленным: его речь длилась бесконечно, как смерть итальянского тенора, не просто умирающего на сцене театра, но умирающего чрезвычайно медленно и превращающего эту смерть в истинную трагедию.)

71

Камилл Леонард — итальянский врач и алхимик XVI в.

72

«Зерцало камней» (лат.).

Впоследствии я нашла в доме Бру множество книг об алхимических исследованиях свойств различных камней, как драгоценных, так и не очень. В некоторых трудах говорилось, что сапфиры «способствуют миролюбию, благожелательности и почтительности», а также исцеляют от укусов скорпионов и змей. Ах, если бы я могла знать об этом в первую мою ночь в доме К. в обществе Уробороса, беззвучно и незримо скользившего по коврам! Но мне только предстояло наткнуться на эпохальный труд Кардана, [73] его знаменитый «DeSubtilitate», [74] в котором тот говорит об использовании сапфиров. В результате изучения камней, начатого под руководством Бру, я неизбежно должна была обрести набор драгоценностей не хуже тех, какие Себастьяна видела при дворах прежней Европы, поскольку, несмотря на весь свой скепсис, я не настолько глупа, чтобы зря испытывать судьбу. Поэтому у меня в доме со временем скопилось множество топазов, нейтрализующих действие растворенных в жидкости ядов, изобилие жемчугов — если их истолочь в порошок и смешать с вином, они станут исключительно действенным средством от головной боли, сопутствующей многим, очень многим разновидностям ворожбы и прорицания будущего, и, конечно, целая уйма рубинов. Да, рубинов — они, как утверждают алхимики, преумножают дары фортуны, как я и убедилась. Однако теперь надо подробнее рассказать о происхождении всех этих камней и вообще о том, откуда взялось такое богатство.

73

Джероламо Кардано (1501–1576) — итальянский математик, философ и медик.

74

«О тонких материях» (лат.).

Кстати, у меня были и полудрагоценные камни — например, горный хрусталь, что носил на себе Бру. Многие утверждают, что в иных случаях они тоже весьма полезны, в особенности для сестры-провидицы, а потому их тоже следует иметь под рукой.

И вскоре мое жилище заполнилось небольшими кожаными мешочками, где хранились плоды трудов старателей и рудокопов со всего мира. Селениты, извлеченные из-под скорлупы змеиных яиц в Индии; если лизнуть их, обостряется дар предчувствия и можно преуспеть в науке древнеримских авгуров. Амандины — как утверждают знатоки, они полезны для ясновидения, равно как и хелониты; на восходе луны их следует вынуть из раковины моллюска и положить под язык — именно под язык, а не на него. Эти ухищрения мне помогали, но как провидица я все равно не могла сравниться с другими сестрами.

Однако я увлеклась и забежала вперед, хотя единственное, что пока имеет значение: философский камень вовсе не является камнем.

Но что же это? Alors…

Процитирую Арнольда Виллановануса: [75] «В природе присутствует некая чистая материя, каковая, ежели удастся оную обнаружить и посредством известных алхимикам методов довести до совершенства, сама станет возвышать менее совершенные тела до уровня собственного достоинства при соприкосновении с оными». Voil`a. Но главная трудность как раз и состояла в том, что обнаружить ее и довести до совершенства было невероятно трудно. Алхимики издавна бились над разрешением этой проблемы. Вы спросите, какие известные алхимикам методы смогли в этом помочь? Знайте, что поиск этих методов и есть opus magnus, коренная задача алхимии.

75

Арнольд Вилланованус, или Арнольдо Бачуоне, он же Арнольдо де Вилланова (1235–1312) — выдающийся испанский врач и алхимик.

И хотя философский камень не считался золотом — он, скорее всего, должен был напоминать рубин, — само золото стали рассматривать в качестве некоего вещества, обладающего наибольшей способностью преобразовывать материю и поддерживать угасающую жизнь. Отсюда и все усилия, связанные с попытками добыть его: неимоверные многовековые поиски, отделение его от менее ценных металлов путем серии манипуляций — весь этот opus alchymicum, когда металлы повергались воздействию нагревания, разных кислот и тому подобного. Со временем попытки получить золото стали для алхимиков чем-то большим, чем просто поиск драгоценного металла. Они уже имели возвышенное, поистине духовное значение.

Да, золото оставалось символом богатства, но в метафорическом смысле оно приобрело значение чистоты — нетускнеющей и нетленной. В погоне за золотом алхимик стремился к собственному совершенству.

Так золото стали отождествлять с бессмертием, ибо над человеком воистину совершенным не властны ни время, ни смерть — он становится выше них.

Александрийские алхимики, например, считали, что в поисках совершенства в мире металлов они добиваются и собственного совершенства. В своих тайных лабораториях они трудились над тем, чтобы очистить себя, точно так же, как отделяли благородные металлы от чужеродных примесей. Не зря именно александрийцы первыми заговорили об elixir vitae, [76] знаменитом эликсире жизни, учение о коем спустя много столетий донес до Европы сам Роджер Бэкон. В своем труде «Opus Majus» он писал о непревзойденном лекарстве, «которое, подобно тому как оно освобождает любой неблагородный, несовершенный металл от всех присущих ему изъянов и недостатков, способно вымыть из тела все нечистоты и тем предотвратить его увядание и разрушение до такой степени, что жизнь оного продлится много столетий». Эти представления наложились на мифы о дающих бессмертие чудодейственных травах или напитках, искони бытовавшие у всех европейских народов. Сама древность этих мифов служила их неоспоримым доказательством. Конечно, той грозовой ночью я не знала ни о чем подобном, но подозрительность, свойственная мне с некоторых пор, заставила меня спросить у Квевердо Бру:

76

Эликсир жизни (лат.).

— Скажи, а сколько тебе лет?

В ответ он лишь растянул губы в своей золотой улыбке и более ничего не прибавил, занявшись нанизыванием колец Аполлония обратно на пальцы левой руки. Однако я не сдавалась и проявила настойчивость.

— Так ты хочешь мне показать, что интерес к вопросам бессмертия, о котором ты только что говорил, на самом деле тебе совершенно чужд?

Похоже, теперь сам Бру хотел обрести душевное равновесие. Он заговорил холодно и отстраненно, словно успокаивал самого себя, и в его словах не звучало ничего личного.

— Целью любого алхимика является и всегда являлось выделение чистого животворящего начала, которое позволяет любой вещи или существу перейти от низшей стадии к… высокой.

— И это приводит…

— К совершенству.

— А совершенство, применительно к самому алхимику, оборачивается…

Пауза.

— Да, бессмертием.

— Ага! — воскликнула я торжествующе.

Ах, я была до такой степени глупа, что забыла об удаве, свернувшемся между нами кольцами на ковре, радостно вскочила и, повинуясь минутному импульсу, схватила с золотого подноса пирожное (хоть и не привыкла есть по ночам). Как сейчас вижу это лакомство: слоисто-чешуйчатое, словно состоящее из хлопьев, посыпанное дроблеными орешками и политое медом. Я принялась слизывать мед с кончиков пальцев, потом смутилась и оставила это занятие. Тогда я села прямо, как послушная школьница, в полном восторге от содеянного и от самой себя, хотя не узнала ничего существенного и не догадывалась, что оказалась на краю бездны.

Алхимия — очень древняя наука. Она возникла на перекрестии религиозных и светских знаний, накопленных в Древнем Египте, Финикии, Греции и других странах Ближнего Востока. Ее главные тексты называют «Корпус герметикум». В него вошло около пятнадцати рукописей, давших побеги и пустивших ростки в тени таких знаменитых имен, как Пифагор, Демокрит, Сократ, Платон и Аристотель. Каждый из этих философов был великим знатоком этой науки. Другие, правда, придерживались версии более чем легендарной и утверждали, будто алхимия и ее тексты были подброшены людям греческим богом, известным как Гермес Трисмегист, или Гермес Трижды Величайший. Он якобы раскрыл человеку главные тайны алхимии, называемые arcana arcanum: выгравировал их на огромном изумруде, который упал на землю, отколовшись ото лба самого Люцифера в тот день, когда последний был низвергнут с небес на землю. Поэтому последователи Гермеса именуют собрание всех древних знаний Изумрудной Скрижалью — или, по-латыни, Tabula Smaragdina.