Книга Мирдада
Шрифт:
Каким является творец, таким же будет и творение его. Ведь разве кто-то способен сотворить произведенье большее себя? Иль меньше? Только лишь себя, себя — ни больше и не меньше — способен породить на свет творец.
«Я» есть фонтан, родник, откуда все рождается, куда в свой срок уходит. Каков источник, и поток таков, что изливает он.
«Я» есть волшебный посох, и не сможет рожденье дать чему-нибудь другому, кроме того, что маг хранит в душе. Каков волшебник, таковы и чудеса.
Запомните, что каково Сознанье, такое ваше «Я». Какое ваше «Я», таков и мир. И если сам ты чист и сам определен в значеньи, то мир твой будет прозрачен и определен. Слова твои не станут
А если «Я» твое сильно и постоянно, то постоянен и вынослив будет мир, тогда ты сможешь Время превозмочь и превзойти Пространство. Если «Я» твое непостоянно, преходяще, твой мир окажется непостоянным, слабым, и дуновеньем легким, струйкой дыма ты улетишь навек в небытие.
Едино твое «Я» — един твой мир, и ты в согласье вечном с небесами и с жителями мирными земли. Но если дробно «Я», разбит на части мир твой, и вечный спор ведут они, и меж собою век они воюют.
«Я» есть опора, центр твоей жизни, источник всех вещей, они оттуда расходятся и мир твой наполняют, и наполняют также место, где меж собою сходятся они. И если «Я» устойчиво, то мир устойчив твой, и силы никакие, ни высшие, ни низшие, не смогут увлечь тебя ни вправо, ни налево. А если «Я» шатается, то станешь беспомощным листком, который кружат потоки злые ветра грозового.
И вот! Твой мир устойчив, убежден лишь в неустойчивости. Без определены! определен. И постоянен в непостоянстве он. Един же лишь во многом.
Твой мир суть колыбель, надгробным камнем ставшая. Твой мир — надгробие, что стало колыбелью; дни поглощают ночь, а ночь извергнет дни; мир объявил войну, война же ищет мира; сквозь слезы смех, рыданье сквозь улыбку.
Твой мир томится в родовых потугах, а повитуха-Смерть те роды принимает.
Твой мир есть сито, ни одна ячейка не схожа с остальными, ты же сам мучительно просеиваешь то, что не процедишь сквозь такое сито.
Твой мир настроен против самого себя, поскольку «Я» твое разделено.
Твой мир препятствий и барьеров полон, поскольку «Я» твое тебе барьером служит. Оно оставит что-то за оградой, под тем предлогом, будто не подходит, другое же оно впускает внутрь и говорит: «То часть моей природы». Но то, что за забором, рвется внутрь, а что внутри — то просится наружу. Они ведь дети матери одной, и с ними твое «Я», и им не нужно друг другу противостоять.
Но ты не рад счастливому союзу, ты вновь и вновь пытаешься бесплодно разъединить неразделимое. Противишься слиянью, упрямо избавляешься от жизни, надеешься вбить клин меж тем, что мнится тебе твоим, и тем, что, как решил ты, тебе чуждо.
Поэтому слова людские ядом сочатся. Потому дни человека горе омрачает. Поэтому полны и ночи болью.
Монахи! Говорю я вам, Мирдад соединит раздробленное в вас, чтоб жили сами вы в ладу с собою, в ладу со всем, что есть во всей Вселенной.
Он ваше «Я» освободит от яда, дабы вкусить вам сладость Пониманья.
Мирдад научит вас соизмерять, дабы познать вам радость РАВНОВЕСЬЯ.
Мастер замолчал, и наступила тишина. И снова первым Майкайон заговорил.
Майкайон: Слишком волнующи слова твои, Мирдад. Они распахнули перед нами множество дверей, но мы так и остались на пороге. Веди нас за пределы, веди нас внутрь.
Глава 3
Святая троица и совершенное равновесие
МИРДАД: Но, несмотря на то, что в своем «Я» центрированы вы, однако, все же, заключены в едином общем «Я» — и даже «Я» единое Всевышнего в
том общем «Я» заключено.Божественное «Я» — святая вечность, нетленное, единственное слово. В нем Бог — Первичное Сознанье — проявился. А если бы не это, был бы он лишь только молчаливым абсолютом. Но словом сим Он сотворил себя. Бесформенный, с ним форму принимает, приняв которую, все существа затем к бесформенному снова возвратятся.
И, ощутив СЕБЯ, помыслив о СЕБЕ, и о СЕБЕ сказав — не нужно Богу произносить что-либо, кроме «Я». Поэтому, монахи, слово «Я» — Его единственное. Лишь оно есть СЛОВО.
Все сказано, когда произнесет Он «Я». И все миры, что. видны иль неявны, и все, что родилось, и все, что ждет рожденья, и время, то, что ныне есть, и то, что лишь наступит, — на свете все, мельчайшая песчинка во Вселенной — отозвалось, объединилось в этом Слове. Им сотворено. Через него и существует.
Лишь отзвук; в пустоте то слово, что не наделено значением, оно — проказа, если не несет в себе единства
Однако Слово Божие — не отзвук, не свищ на языке и не проказа. Лишь те слова становятся такими, что Пониманья свыше лишены. Ведь Пониманье — это дух святой, что оживляет Слово, наполняет Сознанием его. Ведь Пониманье — суть то, что в равновесие приводит весы, а чаши их — Первичное Сознание и Слово.
Первичное Сознанье — Слово — Дух Понимания — ТРОИЦА БЫТИЯ. Все Трое есть Одно. Одно является Тремя, и равнозначно, и равномерно, и равно во времени — то есть само-уравновешивание, само-познанье, само-наполненье. И никогда ни больше и ни меньше. Всегда в покое и непреходяще. Оно суть СОВЕРШЕНСТВА РАВНОВЕСЬЕ.
И человек зовет его Господь, хотя оно, чтоб именем назваться, чудесно слишком. Несмотря на то, священно его имя, и священны уста, что эту святость сохраняют.
И кто иной быть может человек, если не Божий сын? И разве может он отличаться чем-нибудь от Бога? Ведь желудь целый дуб в себе хранит? А человек в себе скрывает Бога?
А это значит, что и человек, святой являясь троицей, несет в себе сознанье, слово, пониманье. Так почему же не уравновешен он настолько же, насколько Бог?
Коли хотите узнать ответ на ту загадку, внемлите, братья, мне.
Глава 4
Человек — суть младенец-бог
Узнайте же, монахи, человек есть бог-младенец. Время же — пеленки. Пространство окружающее — также. И тело вместе с ним, и также чувства, и все, что могут воспринять они. И мать, что с неусыпною заботой дитя блюдет — она прекрасно знает, пеленки — это вовсе не малыш. А вот малыш не ведает того.
И человек закутан в ограниченья с головою, и с возрастом меняются они, и так всю жизнь. Поэтому сознанье его всегда меняется; и слово, что призвано сознанье отразить, всегда туманно, неопределенно, и мутно понимание, и жизнь вне равновесья, замешательство ж огромно.
Он, страждущий, о помощи взывает. И крик его мучительно теснится сквозь века. И вздохами насыщен тяжелый воздух. Море солоно от слез его. Земля испещрена его могилами. Оглохло небо от молитв его. Все это происходит лишь потому, что он пока не знает значенья его «Я», что для него суть то же, что пеленки для младенца.
Он произносит «Я» и разделяет Слово надвое: его границы суть одно, его бессмертное Божественное «Я» — другое. Он тщетно силится делить неразделимое. А Бог не позволяет. Ибо неделимое не может быть разделено никак, ни даже силой Бога. Лишь незрелость людская может то вообразить. И человек-младенец обрекает себя на битву и ведет войну против нетленной Сущности, считая ее угрозой лично для себя.