Книга о бамбуке
Шрифт:
Вот третий человек, который довольствовался тем, что знал обо мне все! Разве недостаточно было этого, чтобы наполнить меня радостью? Рёкаи не был стариком, но приобрел мудрость старого человека.
А что я мог сказать себе, думая о Кагуяхимэ?
Тот, кого готовили к роли сёгуна, никогда не смел и не мог всерьез думать о других, тем более — любить их! Существовало лишь великое Я, которое зачастую заменяло и отечество. Думаю, империя для тех, кто царствовал достаточно долго, была лишь прикрытием их огромного себялюбия. У таких людей на смертном ложе (если им выпадало счастье встретить смерть в постели) забот об империи и в мыслях не было, тем более — при последнем вздохе! После них оставалось лишь неделимое Я.
Как далек я был сейчас от подобного себялюбия! А люди, которые в последнее время окружали меня! Один Мастер заключал
Хамбэи Хадзу читал мои мысли. Однажды утром я обнаружил у изголовья старинную, хорошо сохранившуюся рукопись, в которой говорилось о знаменитом Шелковом пути и людях, которые столетиями передвигались по нему. Кроме того, там рассказывалось о китайском принце по имени Ан Шигао, который отрекся от престола, чтобы примкнуть к буддийской секте. О его личной жизни ничего не было известно, кроме того, что по Шелковому пути он прибыл в 148 году в Люоянь. Однако сам Ан Шигао оставил множество следов своего труда — сотни буддийских текстов, которые он перевел на китайский и именно поэтому стал самым известным переводчиком того времени.
Сведения из этой рукописи подтверждали известную истину о том, что Шелковый путь был пульсом разнообразных культур, непрерывной цепью духовной потребности в соединении знаний нескольких континентов.
Вот как выглядела одна из частей текста, объясняющая, что перевозили по этому пути:
…Даже европейцы, братья Поло, хоть и не были купцами, в свои фантастические путешествия в Китай брали с собой амбру и хрусталь. Они говорили, что это подарки Великому Хану. Нашлись у них и черепаховые панцири.
Другие купцы привозили смеси, которые использовались в медицине для приготовления лекарств и эликсиров бессмертия. Из Персии и Индии везли левкои, мускатный орех, кориандр, сандаловое дерево, перец, сахарный тростник, мастику, мирру, кардамон, алоэ и камфару для погребальных обрядов. Согдийцы и арабы привозили ляпис-лазурь и индиго для приготовления краски для бровей и век, хну, которой красили ногти, ладан и таинственное серое вещество, считающееся змеиной слюной. Очень ценным считался асбест, потому что его, говорят, выделяла густая шерсть крысы-саламандры. Из Котана, кроме стекла и кораллов, прибывал прекрасный нефрит, настоящее чудо природы.
Из Китая столетиями самыми невероятными способами уходили всевозможные маленькие и большие тайны: приправы, пряности и дурманящие средства вроде женьшеня, опийного мака, имбиря, куркумы и ревеня. О китайском чае знали все.
Шелк ценился столь высоко, что купцы о стоимости и не спрашивали. Разумеется, они перепродавали его за огромные деньги, потому что не в их характере было терять прибыль, но даже когда позднее в других странах тоже стали производить шелк, китайский остался самым дорогим. Возможно, он погубил Шелковый путь, потому что был одним из первых товаров, доставленных контрабандой на Запад по этому пути, и остался символом таинственных восточных земель. Говорят, это произошло в первые века нашей эры, при династии Хань. Интересно, что единственные сведения об этом, причем, разумеется, недостоверные, содержатся в книге «Путевые заметки» («Миллион») венецианца Марко, где он описывает путешествия своих братьев Матео и Николо, а также свое более позднее путешествие с ними в 1271 году.
В этой рукописи пересказывается предание о том, как император Минг из династии Хань, царствовавший с 58 до 75 года, увидел во сне Будду и после этого отправил нескольких своих посланцев в Индию разузнать о его учении. (Говорили, что они добрались до самого Константинополя.) В Китай посланцы вернулись с несколькими буддийскими монахами, буддийскими книгами и статуями и отдали все на хранение в монастырь Белой Лошади. Именно про этих монахов рассказывают, что они вывезли из Китая шелковичных червей, спрятав их в пустоты внутри своих бамбуковых посохов.
Другое предание рассказывает о некой принцессе, чье имя нельзя было упоминать из-за ее высокого ранга, которая, отправляясь из Китая, не желала расставаться со столь любимым ею шелком и, вопреки запрету императора, увезла шелковичного червя в своих густых волосах и так открыла «другому миру» тайну изготовления шелка.
Хадзу, хотел он этого или нет, стал моим новым учителем.
LII
Изо дня в день Сунг повторял похожую работу, которая когда-нибудь могла превратиться в открытие. Он строил башни из предположений, ведомый интуицией. Большинство опытов заканчивались безрезультатно, однако, благодаря ошибкам, он учился многому.
Сунг относился к людям, которых одиночество вдохновляет на труд, хотя одиночество не доставляло ему удовольствия, когда он не занимался исследованиями. Желание любви почти всегда проявлялось в мыслях о Чиё. Ее образ заполнял все пространство, ее голос усиливал все звуки, которые он слышал перед тем, как погрузиться в сон. Она словно освещала ему путь, идя все время впереди него, ведя его через всю ночь до утра и исчезая вместе с расступающейся темнотой среди силуэтов бамбуковых стеблей. Просыпаясь на заре, он ощущал ее присутствие где-то рядом, словно она посылала ему прощальный взгляд, возвращаясь к тому, чему принадлежала больше. Ее двойственность мучила Сунга — она отдавалась, не покоряясь. Пока Чиё была с ним, ее тайна не мешала ему. Но теперь, когда ее не было рядом, эта тайна захватывала его и мучила, потому что он хорошо знал — настоящие тайны редко кому раскрываются.
Однажды Сунг настолько погрузился в мысли, что лишь встав из-за стола, заметил Рёкаи, который, очевидно, уже долго сидел в углу комнаты, загадочно улыбаясь.
Рёкаи начал разговор с вопроса:
— Что ты чувствуешь, когда рассылаешь свои новые открытия сёгуну, своему императору и в наш монастырь?
— Ты упустил из виду еще одно место, все, что я обнаружил, получают еще мои переписчики в Храме бамбука! Что чувствую? Роси я полностью доверяю и знаю, что все будет употреблено правильным образом. В Храм шлю, потому что создал там уже большую библиотеку. С государем и сёгуном у меня договоры — я обязан оповещать их обо всем, что здесь делаю…
Помолчав, он добавил:
— А вот что ты почувствуешь, Рёкаи, когда я вновь спрошу тебя о Цао!
— Как возможно, чтобы твой молодой друг написал столь мудрый текст, который я имел возможность слышать во дворце?
Рёкаи вздрогнул. Однако, справившись с собой, он вот что ответил:
— Мы никогда не интересуемся прежней жизнью унсуи. Каждый есть то, что он есть. Возможно, Цао много пережил, но кому до этого в монастыре есть дело?
— Впрочем, — продолжал Рёкаи, — ты пробудешь здесь довольно долго и дождешься возвращения Цао из паломничества.
LIII
Я сравнивал роси и Хадзу. За обоими я довольно долго наблюдал и считал себя способным охарактеризовать их. Но на самом деле речь тут шла не о сходстве и различиях, а об образе жизни, который они вели, и о том, что в большей или меньшей степени соответствовало моему характеру.
Говоря откровенно, я не мог ни в чем упрекнуть роси. Он преданно делал то, что считал нужным, и шел в этом до конца. То, что мне, возможно, не нравилось, было связано с моей ролью во всем этом. Я не видел себя в качестве будущего распространителя идей, в которые верил без малейшего сомнения. Не потому, что не чувствовал в себе достаточно способностей для этого, а потому, что начал уверяться в своем нежелании делать это. Проще говоря, я не испытывал потребности обучать кого бы то ни было своему образу мышления и своим убеждениям, а тем более — уверять в их правильности. Мне просто-напросто больше нравилось все, чему я научился, применять в той жизни, пространство которой я выбрал вне монастырских стен. Именно под таким углом рассматривая себя, я находил свое место где-то возле Хамбэи Хадзу. Его пример наполнял меня радостью. Благодаря ему я мог поверить в то, что смогу найти свой Путь, наполненный полезным трудом, исток которого находился бы в любви к этому труду. Это не означало, что Мастер стрел или я в своих размышлениях ушли дальшероси; дело было в решении, во что одетьполезное знание. Хадзу помогал мне узнать возможность выбора.