Книга побед. Чудеса судьбы истории Тимура
Шрифт:
Поход в Малую Азию Тимур начал в мае 1402 г. Он занял османские крепости Кемак и Сивас, после чего к нему прибыли послы от Баязида. Однако предложение о переговорах Тамерлан отклонил и на глазах послов устроил смотр своей армии, численность которой составляла 140–150 тысяч человек.
Баязид, который располагал на тот момент вдвое меньшими силами, понимал, что в открытом сражении у него нет шансов. И потому расположил свои войска в горной лесистой местности севернее Ангоры (ныне – Анкара). Но Тимуру, осадившему Ангору, хитрыми маневрами все-таки
Султан, увидев, что битвы не избежать, построил свои войска тылом к горам, усилив центр и ослабив фланги. Тимур же, по обыкновению, сосредоточил главные силы на флангах. Конница Тамерлана атаковала левый фланг османского войска, однако сербские воины, составлявшие его, держались очень стойко, даже после того, как Тимур бросил в бой все силы своего правого крыла. Неизвестно, как бы закончилась битва, если бы и правый фланг османского войска действовал столь же самоотверженно.
Но там стояли отряды анатолийских беев и татар-наемников, которые дрогнули и перешли на сторону противника при первом же ударе конницы (по некоторым данным, командиры этих отрядов были подкуплены посланниками Тимура). После этого исход сражения был предрешен. Турецкая армия была окружена, а султан Баязид взят в плен.
Как и битва на Тереке, сражение при Ангоре имело важнейшие геополитические последствия. Тамерлан снова помог государству, которое подвергалось нападениям со стороны более сильного противника, – на этот раз Византии (правда, «отсрочка» оказалась недолгой – всего полвека; кроме того, существует и обратная точка зрения – тюркизация региона привела к изоляции Константинополя). Вздохнули с облегчением и в Европе, причем монархи Англии, Франции и Кастилии даже поздравили Тамерлана с победой.
Еще в конце XIV в. Тимур начал подготовку к походу на Китай. Летом 1404 г. он вернулся в Самарканд и через несколько месяцев, собрав армию, двинулся на Поднебесную империю. Однако из-за холодной зимы поход пришлось остановить, а 18 февраля 1405 г., в городе Отрар (ныне юг Казахстана) «Владыка мира» скончался. Китай был сильным противником, возможно, самым сильным из тех, с кем довелось бы столкнуться армии Тамерлана. И вполне возможно, как считают некоторые, что Тимур потерпел бы первое поражение. Но, как бы странно и даже абсурдно это ни звучало: судьба снова благоволила ему и он ушел в иной мир непобежденным…
АВТОБИОГРАФИЯ ТИМУРА. БОГАТЫРСКИЕ СКАЗАНИЯ О ЧИНГИСХАНЕ И АКСАК-ТЕМИРЕ
Предисловие переводчика
Посвящается светлой памяти В. В. Бартольда
Современного читателя больше всего, вероятно, поразит необычайный, но очень ярко выраженный стиль эпохи, к которой относятся «Богатырские сказания о Чингисхане и Аксак-Темире» и «Автобиография Тимура».
С первых же страниц попадаешь в благоухающий сказочный мир, который как-то незаметно, полутонами и причудливыми нюансами, переплетается с серым миром обыденной жизни. И в «Автобиографии», и в «Сказаниях» царит какое-то неуловимое сочетание реального и фантастического; легкое веяние мечты и гири самой прозаической реальности то и дело сменяются на весах рассказа, только в «Сказаниях» фантастика вставлена
в оправу реальности, а в «Автобиографии», наоборот, реальность выступает в окружении сверхъестественного.Говоря общо, перед нами – блестящий стиль средневековья (как он удивительно сходен и на Востоке и на Западе!): симбиоз мистики, вернее, магии с феодально-племенным укладом жизни.
Война здесь – основная стихия жизни; на наших глазах, как в калейдоскопе, мелькают в самых разнообразных комбинациях крупные и мелкие амиры, точная копия феодальных сеньоров Запада, окруженные богадурами-рыцарями; амиры то и дело вступают между собой в союзы, изменяют друг другу, составляют заговоры, хитрят и непрерывно воюют, берут крепости, сражаются…
На кого пали стрелы судьбы, тот нередко из амира, крупного феодала, превращается в атамана шайки бродяг-разбойников, скитается по степям, грабит проходящие торговые караваны, а то просто ворует стада своих же подвластных людей. Но ему может снова улыбнуться счастье: громкие подвиги, богатая добыча привлекают много сторонников, шайка разбойников растет, и атаман снова превращается в амира. Между амиром и атаманом, между регулярной армией и шайкой удальцов-разбойников – различие только количественное, а не качественное.
В редкие минуты, когда почему-либо нет войны, амиры забавляются охотой, устраивают пиршества и праздники и очень редко занимаются своим хозяйством: конями, верблюдами, баранами и рабами.
На принудительном, рабском труде зиждется блестящая военная стихия амиров; где-то внизу, очень далеко, под горизонтом наблюдателя, двигаются и работают хозяйственные пружины жизни; их не различишь и не заметишь за сверкающей военной сутолокой; создается невольное впечатление, будто эта сутолока – нечто самодовлеющее, являющееся не только фасадом, но и фундаментом всей тогдашней жизни.
Конечно, авторы наших произведений очень хорошо знали незаметную, как бы мнимую для них сторону своей жизни, но стоило ли обитателям «верхних этажей» говорить про обыденное и потому скучное среди блеска и шума слишком заметного, говорить про грязь и убожество подвалов? Своеобразная периферийность наблюдателя и читателя той эпохи, конечно, обусловлена своеобразной познавательной призмой наших авторов. Пословицу «Не все то золото, что блестит» усвоили лишь последующие поколения наблюдателей.
Другая стихия жизни – постоянное передвижение населения. Если бы мы могли взглянуть с высоты полета аэроплана или дирижабля на тогдашнюю Монголию, на области Джете (теперешний Восточный Туркестан, Джунгария и Семиречье) и Мавераннахр (область между Сырдарьей и Амударьей), на Персию, Афганистан, Ирак, Малую Азию, Сирию, мы увидали бы непрерывно движущиеся взад и вперед человеческие точки в больших или меньших количествах: то передвигаются амиры с богадурами и воинами, то – рабы с косяками коней, с верблюдами и овцами, то среди бушующих волн войны движется купеческий караван; все течет и меняется, кочует, идет походом или бежит от врага; хозяйство движется так же, как и война; кибитка, юрта, лагерный стан равнозначны городам и укрепленным рвом, валами и стенами крепостным пунктам.
Итак, кочевое рабовладельческое хозяйство, питающее войну и питающееся войной, одетое в блестящую военную оболочку, – главный тонус той эпохи.
Война порождала героев, людей, выдававшихся своими физическими качествами – в условиях поединков или рукопашных боев той эпохи – или хитростью, цепкими, изворотливыми, эластичными качествами воина-дипломата, как сказали бы мы сейчас; на верхних этажах жизни вырабатывались индивидуальности; каждый амир – молодец на свой образец, личность с очень определенными и характерными чертами, с чеканным именем; за ним тянутся богадуры, фигуры менее яркие, и остальные сородичи – большая серая масса, только оттеняющая в глазах писателя и читателя той эпохи личность вождя.