Книга Пыли. Тайное содружество
Шрифт:
– Наверное, это имеет какое-то отношение к ботанике, – заметила она.
– Всё? – спросил Пан.
– Нет, еще футляр с туалетными принадлежностями или что-то в этом роде.
В футляре из линялого холста лежали бритва, помазок и почти пустой тюбик зубной пасты.
– Там еще что-то есть, – сообщи Пан, засовывая мордочку в рюкзак.
Лира нащупала книгу – нет, две – и вытащила их. Обе, к несчастью, были на неизвестных ей языках, но, судя по иллюстрациям, одна могла быть учебником по ботанике, а во второй, судя по столбцам недлинных строк, была напечатана большая поэма.
– Но и это еще не все, – заметил Пан.
На самом дне лежала пачка
– Ну что, – спросил Пан, – прочитаем?
– Конечно, но только не здесь. Тут ужасное освещение. Непонятно, как мы вообще тут работали.
Лира сложила исписанные карандашом страницы и сунула их во внутренний карман пальто, а все остальное положила на место и только после этого отперла дверь, собираясь уходить.
– А мне будет позволено их прочесть? – спросил Пан.
– О, ради бога!
Возвращаясь в колледж Святой Софии, оба не проронили ни слова.
Глава 5. Дневник доктора Штрауса
Лира сварила себе горячего шоколатля и, пододвинув лампу поближе, села за столик у камина. Записки из рюкзака были сделаны карандашом: несколько страниц линованной бумаги, судя по всему, вырванных из школьной тетрадки. Пан устроился рядом – подчеркнуто держась на расстоянии от руки Лиры, но достаточно близко, чтобы читать вместе с ней.
Из дневника доктора Штрауса
Ташбулак, 12 сентября
Чэнь, погонщик верблюдов, говорит, что однажды бывал в Карамакане и оттуда сумел проникнуть в самое сердце пустыни. Я спросил его, что он там видел. Он сказал: все охраняют жрецы. Он употребил именно это слово, но только потому, что лучшего подобрать не смог. Вроде солдат, сказал он, но жрецы.
И что же они охраняют? Он сказал, какое-то здание. Что внутри, он так и не узнал. Они его не пустили.
Что за здание? Насколько большое? Как оно выглядело? Большое, сказал он, самое большое на свете. Как огромная дюна. Из красного кирпича и очень древнее. Не такое, как люди строят. Может, это был холм или гора? Нет, правильной формы. И красное. Но не как дом для жилья. Может, это был храм? Он пожал плечами.
На каком языке говорили эти стражи? На всех языках, сказал он. (Полагаю, он имел в виду все языки, которые сам знает, а знает он немало. Подобно многим своим собратьям-погонщикам, он владеет дюжиной наречий, от мандаринского до персидского.)
Ташбулак, 15 сентября
Снова виделся с Чэнем. Спросил его, зачем он посещал Карамакан. Он сказал, что с детства слышал рассказы о скрытых там несметных сокровищах. Многие пытались попасть туда, добавил он, но почти все отступили в самом начале пути, потому что путешествовать «актерракех», как они это называют, очень больно.
Я спросил, как он вытерпел эту боль. Думал о золоте, сказал он.
И что, ты нашел золото? – спросил я.
Посмотри на меня, сказал он. Посмотри на нас.
Чэнь оборванец, тощий, как скелет. Щеки у него впалые, глаза тонут в паутине морщин. Руки черны от намертво въевшейся грязи, а лохмотьев, которые он носит, постыдилось бы и огородное пугало. Его деймон, пустынная крыса, вся в проплешинах и мокнущих язвах. Другие погонщики его избегают – судя по всему, боятся. Он одиночка, что, в общем, и не удивительно. Я заметил, что меня тоже стали избегать – видимо, из-за того, что я с ним общаюсь. Они знают, что он способен к разделению, и это их пугает.
Неужели он не боялся за своего деймона? Если бы его крыса потерялась, что бы он тогда делал?
Он искал бы ее в аль-Хан аль-Азраке. Мой арабский оставляет желать лучшего, но Хассаль сказал, что это значит «Синий отель». И где же этот Синий отель? Чэнь сказал, что не знает. Это просто такое место, куда уходят деймоны. Но только, добавил он, его крыса все равно бы туда не пошла, потому что хотела золота не меньше, чем он сам. Это, видимо, была шутка: сказав это, он засмеялся.
Лира посмотрела на Пана: тот так и впился глазами в страницу. Она вернулась к чтению.
Ташбулак, 17 сентября
Чем больше мы изучаем ее, тем больше склоняемся к мысли, что Rosa lopnoriae – это предок, а остальные, R. tajikiae и прочие, – потомки. Именно Rosa lopnoriae дает наиболее выраженные оптические феномены. И чем дальше от Карамакана, тем трудней ее вырастить. Даже если воспроизвести все условия К., – почву, температуру, влажность и проч., – образцы R. lopnoriae чахнут и быстро погибают. Значит, мы что-то упускаем из виду. Для того, чтобы получить растение, обладающее хотя бы некоторыми свойствами R. lop. и способное произрастать в других местах, потребуется гибридизация.
Вопрос в том, как обо всем этом написать. Разумеется, вначале будут научные статьи. Но нельзя сбрасывать со счетов и более широкие последствия. Как только мир узнает то, что стало известно нам, начнется настоящая розовая лихорадка. Все бросятся изучать розы, начнут искать им практическое применение – и нас, маленькую исследовательскую станцию, мигом оттеснят, а то и вовсе уничтожат. Как и всех окрестных садоводов. И это еще не все: учитывая природу того, что открывают эти оптические явления, религиозные и политические последствия тоже не заставят себя долго ждать. Поднимется паника, начнутся гонения – это ясно как день.
Ташбулак, 23 сентября
Я попросил Чэня отвести меня в Карамакан. Пообещал ему золото. Род Хассаль тоже пойдет. Я очень боюсь, но, очевидно, другого пути нет. Я думал, будет нелегко уговорить Картрайта разрешить нам попытаться, но он с радостью дал добро. Он, как и мы, понимает, насколько это важно. Положение отчаянное.
Ташбулак, 25 сентября
Слухи о беспорядках в Хуланшане и Акджаре – это всего в каких-то 150 километрах к западу! Люди с гор (так, во всяком случае, говорят) сожгли и выкорчевали розовые сады.