Книга Скитаний (Повесть о жизни - 6)

– Да. Но по-своему.

– Как это "по-своему"?

– Я не могу прочесть больше двух-трех стихотворений в день. Но эти два-три стихотворения я запоминаю надолго, иной раз на всю жизнь.

– Завидное качество, - сказал Горький, снова постучал пальцами по столу и добавил, глядя в сторону: - А я вот уже не могу. Склероз, что ли? А кем вы, милостивый государь, сейчас увлекаетесь? Из современных поэтов.

– Блоком. И Пастернаком.

– Богато живете!
– заметил Горький.- Это похвально. Каких только чудес не наслушаешься у поэтов. А я все-таки больше всего люблю Пушкина. "Буря

мглою небо кроет". Помните? "Выпьем, добрая подружка бедной юности моей".

Он пропел эти слова своим басом и задумался.

– Вот поезжайте в Новгород Великий. Там этих добрых подружек, как Арина Родионовна, полно. От них вроде и началась русская поэзия.

В ту осень в Малеевке я много читал поэтов - Васильева, Светлова, Заболоцкого, Пастернака. Я не удержался и прочел Горькому по нескольку любимых строк из этих поэтов. Он неожиданно растрогался.

– Как, как?
– спросил он.
– Прочтите еще раз, Я прочел из Васильева:

Поверивший в слова простые, В косых ветрах от птичьих крыл Поводырем по всей России Ты сказку за руку водил...

А вот это - Пастернак:

Скорей со сна, чем с крыш, скорей Забывчивый, чем робкий, Топтался дождик у дверей, И пахло винной пробкой...

– Точно сказано,- заметил Горький.- Да вы кто - прозаик или поэт? Пожалуй, поэт.

Он положил свою большую руку мне на плечо и слегка нажал на него.

– Валяйте! Живите так, как начали. Черт не выдаст, свинья не съест.