Книга Снов

Она думала, думала и думала. Уже не боялась спрашивать о том, как ограничить Незнакомку, отчего-то верила — картина не сообщит той о подобных запросах, как и было сказано. Картина в виде самой Лас казалась человеком, а про себя Лас знала точно: нарушала обещания, было, но только под давлением того, что не в её власти. И никогда не выдавала ничьих тайн. Вейс, как я тебя понимаю…

Спать хочу, подумала Лас. Вот интересно, будут ли здесь сны? И если будут, то о чём?

Хотя бы пару часов, подумала Лас. И мысленно приказала картине-себе: разбуди меня через два часа.

«Слушаюсь». И Лас уснула. И не было снов.

Мира

Эфемеры — карманные спутники. Когда Хорёк изобрёл миниатюрный фазовый реактор, раз в сто меньше тех, что ставили в автомобилях, появилась возможность делать сверхминиатюрные энергоёмкие приборы. Например, спутники. Эфемер не был рассчитан на долгую жизнь — всё-таки малые размеры сказывались, не все системы удавалось нужное количество раз дублировать, но это был настоящий спутник, с ладонь размером. В настоящий космос он не поднимался, ему нужно активное тело для реактивной тяги, то есть — воздух, а накапливать достаточно активного тела просто негде, а гравитационную тягу к тому моменту Хорёк ещё не придумал.

Теперь придумал. Мира только диву давалась — что будет, если всё человечество разом получит доступ ко всему, что придумал её обожаемый гений? Ведь Хорёк даже не всегда мог толком рассказать, как делать то-то и тот-то, объяснял буквально на пальцах, сам не очень осознавая, почему работает.

Теперь эфемер — это шарик трёх сантиметров в диаметре, без перезарядки рабочего тела реактора может действовать при полной нагрузке почти месяц. А за месяц он способен улететь не пойми как далеко! Мира почти два часа осваивала новый интерфейс к эфемерам, но освоила, Хорёк в этом смысле остался консервативным, и нового там было не слишком много. А котелок у Миры варит хорошо, что бы там ни говорил Хорёк.

— Поехали, — она швырнула первый эфемер в воздух и тот полетел, полетел, поднимаясь всё выше, а на мониторе возникла первая запись — спутник на связи. Раз здесь есть спутники мобильной связи, то и эфемеры всегда будут на связи. Вот сейчас и займёмся.

Мира запустила всю обойму, дюжину эфемеров, и принялась следить. Ну и места! Ну и красота! Говорят. Лас десятки лет украшала континенты, облагораживала, не уничтожая того, что и так было — здешние формы жизни очень хорошо ладили с пришлыми. Ну да, млекопитающих нет, всё в морях, а то, что Вейс и Лас называют китами — просто очень крупные акулы.

Интересные кадры начались часа через полтора, когда у Миры уже были полные виды планеты в видимом, ультрафиолетовом и инфракрасном диапазонах. Множество кадров, где были предметы явно искусственного происхождения. Умница Хорёк, поставил программу поиска таких предметов — регулярностей, артефактных вкраплений, это очень помогало. Природа тоже умеет делать регулярные, интересные формы, но не так часто и не такого малого размера.

— …Весс, — Мира принесла снимки и карту памяти, с электронными копиями. — Кто может знать, что это такое? Смотри, домики, беседки, столы какие-то. Так и должно быть?

— Ну-ка, дай-ка, — Стайен-старший взял стопку. Стайен-младший и его группа вот-вот должны были проникнуть туда, откуда вышли Вейс и Незнакомка. — Мира! Где ты это нашла?!

Он указал на пятую по счёту фотографию. На ней отчётливо был виден парк — их множество по всей планете, автоматика следит за ними — и в самом центре большой клумбы стоял стол. А на нём, было отчётливо видно, лежала книга.

— Там внизу координаты, — напомнила Мира. — Это рядом, километров триста. А что?

— Я лечу туда, — Хорёк встал. — Мне нужен кто-нибудь из отдела Инженера, и пара десантников.

— Я подойду? — поинтересовалась Мира.

— Кроме тебя, — пояснил Хорёк. — Весс, это важно.

— Будут через двадцать минут, — Весс выглядела совсем хорошо. «Шоковая терапия» помогла, и пока что Вессен успешно противостояла раковым клеткам, которые что-то создавало в её организме. — Ты это уже видел?

— Видел, и ты не поверишь, где.

— Стайен, давай без театра.

— Во сне, — Хорёк посмотрел ей в глаза. — Мы там были вместе с Лас и Вейс.

Вессен на пару секунд потеряла дар речи.

— Ты уверен, что вам хватит пары десантников?

— Пришли больше. Но если я прав, там это мало на что повлияет. Там другие законы природы.

Вейс, Тегарон, Вассео 5, 18:00

Дочь сказала правду, в её комнате, у порога, стоял чемодан — с запиской. А в нём…

Письма. Много писем! И не только поводу игры. Были и по поводу главного её увлечения, кулинарии. Вейс только руками всплеснула. Надо же! Может, она напрасно приказала всё это выкидывать? Нужно прочесть.

У Светлой два часа занятий, непогода на улице и волнения во всём мире этого не отменяют. А у Вейс есть два часа относительной свободы. Всё-таки внуки утомляют, особенно, когда их больше одного. Даже если возраст только кажущийся, он даёт о себе знать.

Вейс посмотрела на себя в зеркало — латунное, для вящей безопасности — и вновь накатило прошлое. Накатило волной и повлекло за собой.

Вейс, 1203

Несколько дней она жила не то чтобы в заточении, но почти что. Понимала, что не одна такая в этом здании, могла смотреть в окно, могла листать книги — в шкафу нашлось две, обе на Ронно, а Вейс с трудом понимала только по-тегарски, но в книге были иллюстрации, и книги явно были о том, как себя нужно вести. Трижды в день кормили, а если нужно было что-то ещё, то звони в колокольчик и жди — откроется дверь, за порогом появится высокая, метра два с половиной ростом, женщина, сама чёрная и в чёрной же одежде и проводит куда нужно. Устроили медосмотр, где говорили на непонятном Вейс языке и общались с ней в основном жестами. Каждый день приходил врач, оставлял ей таблетки и порошки, некоторые были ужас какие мерзкие, велел пить — убеждался, что дикарка его понимает, хотя та самая рослая женщина в чёрном, надзирательница, знала и тегарский тоже.

Вейс сидела по вечерам и тихонько пела на родном языке, чтобы не сойти с ума. Надевала ожерелье, его нельзя было носить вне комнаты, надзирательница сразу дала это понять. Гладила камушки, вспоминала, и уже не могла вспомнить ничего плохого ни о маме с папой, ни о сёстрах с братьями, ни о других родственниках. Больше всего было жаль не ту тысячу восемнадцать тагари, её, Вейс, заработок у дяди, ни купленные уже предметы приличной одежды — Вейс собиралась уехать учиться — а дядю и его брата. Сколько ни думала, выходило, что она погубила их. А стал бы дядя убиваться, если бы она осталась на лодке, а их лет через пять отпустили бы домой? Стал бы. Она уверена, что стал бы, и это только добавляло горечи.

Через неделю надзирательница сама пришла рано утром, дождалась, когда узница выполнит всё, что человек обычно выполняет по утрам, как проснётся, молча выдала новую одежду — не привычные для Вейс штаны и рубашку с поясом, а здешние, тефан, и помогла одеться. Получилось не совсем вкривь и вкось, Вейс успела полистать книгу и кое-что поняла. В завершение надзирательница вручила ей ожерелье — ошейник, да и только, пусть даже изящный — чёрный металл, блестящие камушки, украшающие его и надпись — её Вейс не поняла, а объяснять ничего не торопились.