Книга Страшного суда

Он инфицировал дочь лорда Гийома, которая заболела... двадцать шестого? Я потеряла счет времени. У обоих классические бубоны. Бубон клирика лопнул и сочится гноем. Розамундин твердый и растет, он уже почти размером с грецкий орех. Кожа вокруг него воспалена. Больные лежат в сильном жару, периодически впадая в беспамятство и бред.

Мы с отцом Рошем изолировали их в светлице и всем велели сидеть по домам, друг к другу не ходить и не общаться, но я боюсь, уже слишком поздно. Почти вся деревня плясала на рождественской гулянке, и все домашние сидели с клириком за одним праздничным столом.

Знать бы еще, заразна ли чума до появления симптомов и какой у нее инкубационный период. Я помню, что она бывает трех видов: бубонная, которую разносят крысы и блохи; легочная — передается воздушно-капельным путем, и септическая, поражающая кровеносную систему. Легочная — самая заразная, поскольку распространяется через кашель, дыхание и телесный контакт с больным. У клирика и Розамунды вроде бы бубонная.

От страха мысли путаются. Он накатывает волнами. Броде ничего-ничего, а потом вдруг паника, и я хватаюсь за спинку кровати, чтобы не умчаться прочь — прочь из этой комнаты, из этого дома, из этой деревни, куда угодно, лишь бы подальше!

Я знаю, что у меня прививка от чумы, но Т-клеточное наращивание и антибиотики мне тоже кололи, а я все равно чем-то заболела, поэтому от каждого прикосновения клирика я внутренне съеживаюсь. Отец Рош постоянно забывает надевать повязку, и я боюсь, как бы он тоже не заразился. И Агнес. Еще я боюсь, что клирик умрет. И Розамунда. И что кто-нибудь в деревне подхватит легочную, и Гэвин не вернется, и я не отыщу ту самую поляну до стыковки...

(Пауза.)

Кажется, успокоилась. Помогает, когда говорю с вами, даже если вы меня не слышите.

Розамунда молодая и крепкая. Чума убивала не всех подряд. В некоторых деревнях все уцелели.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Розамунду отнесли в светлицу и устроили на соломенном тюфяке в узком проходе рядом с кроватью. Рош, накрыв тюфяк полотняной простыней, отправился в амбар за постелью.

Киврин опасалась, что Розамунда придет в ужас при виде клирика с его жутким вываливающимся языком и чернеющей кожей, но девочка на него едва взглянула. Сняв сюрко и туфли, она благодарно улеглась на узком тюфяке. Киврин укрыла ее кроличьим одеялом с кровати.

—Я тоже буду кричать и кидаться на людей, как клирик? — спросила Розамунда.

— Нет, — успокоила ее Киврин, выдавив улыбку. — Постарайся отдохнуть. У тебя где-нибудь болит?

—Живот. И голова. Сэр Блуэт говорил, что от горячки человек пускается в пляс. Я думала, он меня просто пугает. Он сказал, что больные пляшут, пока изо рта не хлынет кровь, а потом умирают. Где Агнес?

— На чердаке, с твоей матушкой.

Киврин велела Эливис закрыться с Имейн и Агнес на чердаке, что Эливис и сделала, даже не оглянувшись на Розамунду.

— Отец скоро приедет... — пробормотала девочка.

— Ты отдохни пока, поспи.

— Бабушка говорит, что бояться своего мужа — смертный грех, но я ничего не могу поделать. Он трогает меня бесстыдным образом и рассказывает всякие страшные небылицы.

«Чтоб ему умереть в страшных муках, — пожелала Киврин. — Чтоб он уже заразился и заболел».

— Отец наверняка в дороге, — продолжила Розамунда.

— Постарайся заснуть.

—Теперь сэр Блуэт не посмел бы меня коснуться. — Она закрыла глаза. — Настал бы его черед бояться.

В комнату вошел Рош с охапкой одеял и снова удалился. Киврин набросила на Розамунду все разом, подоткнула по краям, а сверху укутала меховым покрывалом с кровати клирика.

Тот лежал смирно, однако в дыхании опять появились хрипы и время от времени даже кашель. Язык, вываливающийся из полуоткрытого рта, порос белым мхом.

«Я не допущу такого для Розамунды, — думала Киврин. — Ей всего двенадцать». Должен быть какой-то выход. Должен! Бацилла чумы — это бактерия. Она гибнет от стрептомицина и сульфамидов, но получить их вручную нет возможности, а где переброска, неизвестно.

Гэвин уехал в Бат. Разумеется. Ради бросившейся к нему на шею Эливис он готов скакать хоть на край света, даже за ее супругом.

Киврин попыталась прикинуть, сколько займет дорога в Бат и обратно. Семьдесят километров. Если гнать коня во весь опор, то в Бате рыцарь будет дня через полтора. Значит, всего три. Если не задержится, если найдет лорда Гийома, если не заболеет. Доктор Аренс говорила, что без ухода заболевший чумой умирает на четвертый - пятый день. Киврин сомневалась, что клирик продержится так долго. У него опять подскочила температура.

Киврин вспомнила про медицинский ларец Имейн, который задвинули под кровать, когда устраивали Розамунду. Вытащив его, она принялась перебирать сухие травы и порошки. Современники пытались спасаться от чумы домашними средствами типа зверобоя и паслена, от которых проку не больше, чем от толченых изумрудов. Вот если бы раздобыть блошницу... Но ее розово-фиолетовых цветков Киврин в полотняных кисетах не обнаружила.

Вернувшегося отца Роша она отправила нарезать у ручья ивовых веток и заварила на них горький настой. Рош попробовал и поморщился.

— Что это за отвар?

—Аспирин, — ответила Киврин. — Надеюсь.

Рош влил целую кружку клирику, который уже не разбирал вкусов, и температура, кажется, слегка спала. У Розамунды же она неуклонно ползла вверх, к вечеру девочку стал бить озноб. Когда Рош ушел служить вечерню, до нее уже дотронуться было горячо.

Откинув покрывала, Киврин стала обтирать Розамунде руки и ноги прохладной водой, чтобы сбить жар, но девочка возмущенно вырывалась. «Сударь, вы ведете себя неприлично, — едва выговорила она, выбивая дробь зубами. — Я все обязательно расскажу отцу, когда он приедет».

Рош не возвращался. Киврин зажгла сальные лампадки и стала подтыкать одеяла у Розамунды, недоумевая, где мог задержаться священник.

В тусклом свете лампадок Розамунда выглядела еще хуже: бледная, осунувшаяся. Она что-то бормотала, снова и снова повторяя имя Агнес, один раз воскликнула с досадой: «Что же его все нет и нет? Давно пора быть».

Давно пора, согласилась Киврин. Колокол отзвонил вечерню полчаса назад. «Он на кухне, — успокаивала она сама себя, — готовит нам суп. Или поднялся к Эливис рассказать, как тут Розамунда. Он не заболел». Однако она все же встала, вскарабкалась на подоконник и выглянула во двор. Холодало, темное небо затягивали тучи. На дворе было пусто — ни огня, ни души, ни звука.