Книга Страшного суда
Шрифт:
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
—Лучше, — соврал Дануорти, глядя на ее руки. Под ногтями чернела каемка. — А вы?
—Лучше.
Наверное, прямо с больничной койки отправилась на раскопки искать диктофон. А теперь пришла сюда.
— Она умерла, да? — спросил Дануорти.
Пальцы Монтойи сжались на спинке кровати, потом разжались.
— Да.
Значит, Киврин все-таки перебросилась правильно. Пространственное расхождение не превысило нескольких километров — или даже метров, и она отыскала Оксфордско-Батскую дорогу. Отыскала Скендгейт. И там умерла от гриппа, подхваченного
— Вы его нашли, — констатировал Дануорти.
— Что нашли? — не понял Колин.
— Диктофон Киврин.
— Нет, — ответила Монтойя.
Легче не стало.
— Но найдете.
Ее руки на спинке кровати слегка задрожали.
— Она сама меня просила. В день переброски. Это она предложила сделать диктофон в форме костной шпоры, чтобы записи сохранились даже в самом крайнем случае. «Мистер Дануорти напрасно беспокоится, — сказала она, — но если что-то случится, я попытаюсь устроить, чтобы меня похоронили на погосте, и тогда вам... — голос Монтойи дрогнул, — не придется перекапывать пол-Англии».
Дануорти закрыл глаза.
— Но ведь вы не нашли диктофон, откуда же вы знаете, что она умерла? — возмутился Колин. — Вы говорите, что даже точное местоположение ее неизвестно. Почему вы так уверены, что она умерла?
— Мы проводили эксперименты с лабораторными крысами на раскопе. Для заражения достаточно проконтактировать с вирусом в течение пятнадцати минут. Киврин провела у саркофага около трех часов. Вероятность того, что она заразилась, — семьдесят пять процентов, а учитывая слабо развитую медицину XIV века, осложнений было не миновать.
Слабо развитая медицина. В этом веке людей лечили пиявками и толчеными рубинами, о стерилизации, бациллах и Т-лимфоцитах и знать не знали. Они шлепали бы на Киврин грязные компрессы, бормотали молитвы и вскрывали ей вены. «И врачи отворяли им кровь, — говорилось в книге Колина, — но многим не помогло и это».
— Без антибиотиков и Т-клеточного наращивания, — продолжала Монтойя, — смертность от этого вируса доходит до сорока девяти процентов. Вероятностные подсчеты...
— Вероятностные подсчеты... — с горечью подхватил Дануорти. — Это Гилкрист вычислил?
Монтойя оглянулась на Колина и сдвинула брови.
— Семьдесят пять процентов, что Киврин подхватила вирус, и шестьдесят восемь, что она попала на зачумленную территорию. Смертельность бубонной чумы — девяносто один процент, а уровень смертности...
—Чумой она не могла заразиться, — перебил Дануорти. — Ей сделали прививку. Разве доктор Аренс и Гилкрист не говорили?
Монтойя снова оглянулась на Колина.
— Мне не велели ему рассказывать, — воинственно заявил мальчик.
— О чем? Что, Гилкрист заболел? — Дануорти вспомнил, как повалился прямо Гилкристу в объятия. Неужели заразил его тогда?
— Мистер Гилкрист скончался от гриппа три дня назад, — сказала Монтойя.
Дануорти посмотрел на Колина.
— Чем еще тебе велели меня не волновать? Кто еще умер, пока я болел?
Монтойя сделала предостерегающий жест, но было уже поздно.
— Бабушка Мэри, — ответил Колин.
Мейзри
сбежала. Мы с Рошем обыскали все и вся — вдруг она заползла в какой-нибудь угол и лежит там без чувств, но мажордом, оказывается, видел, копая могилу для Вальтефа, как она неслась в сторону леса. Верхом на пони Агнес.Она только распространит болезнь или застрянет в какой-нибудь деревне, где тоже все болеют. Чума повсюду вокруг нас. Колокола звонят со всех сторон, будто к вечерне, только не в лад, словно звонари посходили с ума. И не разобрать, девять там ударов или три. Колокольная пара из Курси отбила сегодня один удар. Неужели какая-нибудь из хохотушек, игравших с Розамундой?
Она все так же без сознания, пульс едва прощупывается. Агнес бьется и кричит в бреду. Зовет меня, а сама не подпускает. Когда пытаюсь с ней заговорить, выгибается и визжит, как в припадке.
Эливис падает с ног, ухаживая за Агнес и леди Имейн, которая при виде меня вопит: «Дьявол!» и утром чуть не подбила мне глаз. Единственный, кто дает к себе подойти, это клирик, которому уже все равно. Он не продержится и дня. От него так смердит, что пришлось перенести его в самый дальний угол. Бубон его снова начал гноиться.
(Пауза.)
Гунни, второй сын мажордома.
Женщина с золотушной шеей.
Папаша Мейзри.
Служка Роша, Коб.
(Пауза.)
Леди Имейн очень плоха. Отец Рош пытался ее соборовать, но она отказалась исповедаться.
— Нужно примириться с Господом перед смертью, — увещевал священник. Имейн отвернулась стене со словами: «Он во всем виноват».
(Пауза.)
Тридцать один заболевший. Больше семидесяти пяти процентов. Рош сегодня освятил часть луга, потому что в ограде уже некуда хоронить.
Мейзри не вернулась. Наверное, спит в тронном кресле какого-нибудь другого брошенного поместья, а когда все закончится, провозгласит себя потомком древнего знатного рода.
Вот, наверное, почему наше время такое никудышное, мистер Дануорти. Оно берет начало от Мейзри и сэров Блуэтов. А все хорошие люди, которые не щадили себя, как Рош, заразились и умерли.
(Пауза.)
Леди Имейн без сознания, Рош читает над ней отходную. Я ему велела, объяснив, что в ней говорит хворь и ее душа не отвернулась от Господа. Может быть, это неправда, и может, она не заслуживает прощения, но и обратного не заслуживает. Она отравлена болезнью и гниет изнутри. Она винит Бога, я виню ее, а ведь на самом деле не виноват никто. Это просто болезнь.
Освященное вино закончилось, оливковое масло тоже. Рош использует для помазания кухонное. У него прогорклый запах. Там, где Рош касался висков и ладоней Имейн, кожа чернеет.
Просто болезнь.
(Пауза.)
Агнес хуже. На нее страшно смотреть, она тяжело дышит, как тот несчастный щенок, и скулит: «Пусть Киврин меня заберет отсюда! Здесь плохо!»
Даже Рошу это невыносимо.
— Почему Господь нас так наказывает?
— Это не кара, это хворь, — повторила я, но это не ответ, и Рош это знает.
Вся Европа это знает, и Церковь тоже. Еще несколько столетий она продержится, сочиняя отговорки, но не сможет изгладить из памяти самое главное — что Он это допустил. Что Он никого не спасает.