Книга таинств Деливеренс Дейн
Шрифт:
Смит натянуто улыбнулся девушке.
Справа от Чилтона, подперев подбородок рукой в перстнях, сидела пухленькая профессор Джанин Сильва — недавно титулованный специалист по гендерным исследованиям, — обожавшая феминистические темы. Сегодня ее прическа была неимоверно буйной и кудрявой, а откровенно красного оттенка волосы светились на солнце. Конни нравилось ее сознательное неприятие гарвардского этикета — длинные цветастые шали давно стали визитной карточкой Джанин. Она любила повторять, что в Гарварде враждебно относятся к профессорам женского пола. Ее интерес к карьере Конни иногда переходил в материнскую заботу, и Конни приходилось преодолевать нарастающее дочернее чувство к Джанин.
Именно ее Конни больше всего боялась разочаровать, хотя зависела прежде всего от Чилтона. Как будто почувствовав волнение Конни, Джанин незаметно подняла большой палец в знак одобрения.
Справа от Джанин
Конни посмотрела на стол и заметила чьи-то инициалы, вырезанные на поверхности и почти уже незаметные после многих лет полировки. Она мысленно бродила между стеллажами знаний в поисках ответа. Он точно должен быть. Может, под буквой «В» — «Ведьмовство»? Нет. Или под буквой «Г» — «Гендерные исследования»? Она открывала все подряд ящички воображаемой картотеки, вытаскивала карточки, рылась в них и откладывала в сторону. Дурнота подкатывала к горлу. Нужной карточки не было. Теперь Конни станет притчей во языцех. Ей задали простейший вопрос, а она не смогла ответить.
При мысли о провале у Конни закружилась голова. Нужны факты, факты ее никогда не подводили. Надо сосредоточиться. Факты, факты, — повторяла она. Постойте, ведь еще есть буква «Ф»! Ну, конечно же — «Фольклор и религия колониальной эпохи»! Она мысленно открыла ящичек и достала карточку. Туман рассеялся. Конни выпрямилась на стуле и улыбнулась.
— Конечно, — ответила она, уже не волнуясь. — Принято считать, что история ведьмовства в Новой Англии началась с охоты на ведьм 1692 года в Салеме, когда были повешены девятнадцать горожан. Но историк-профессионал проследит развитие ведьминского искусства в колониальном обществе с начала семнадцатого века.
Конни смотрела на членов комиссии, кивающих ей, и старалась предугадать их реакцию на свой ответ.
— В большинстве своем случаи колдовства единичны. Ведьма того времени — одинокая женщина средних лет, живущая отдельно от общины по экономическим причинам или из-за отсутствия семьи и, таким образом, не имеющая прав в данном обществе. Интересно, что исследование видов maleficium, — она споткнулась на латинском слове, прибавив к нему еще один или два слога, и тут же мысленно обругала себя за претенциозность, — в которых обвиняли ведьм, показывает диапазон представления о мире людей того периода. Современный человек предположит, что способность подчинять себе природу, останавливать время или предсказывать будущее нужно использовать для деяний вселенского масштаба. В семнадцатом веке ведьм в основном обвиняли в причинении земного ущерба — болезнях коров, скисании молока, утере личного имущества. Такая узость сферы влияния объясняется господствующим тогда убеждением, что человек бессилен перед лицом всемогущего Бога. — Конни перевела дух. Ей очень хотелось потянуться, но она остановила себя. Еще рано. — Далее, — продолжила она, — пуритане считали, что на спасение души ничто прямо не указывает, хорошие поступки тут ни при чем. Таким образом, несчастья, как, например, серьезная болезнь или экономический спад, рассматривались как знак Божьей немилости. Большинству людей легче было увидеть причину своих бед в колдовстве и обвинить женщину, живущую отдельно от общества, чем подумать о духовной опасности, подстерегавшей их собственные души. Следовательно, ведьмовство играло значительную роль в колониях Новой Англии — предоставляя объяснение вещам, еще не истолкованным наукой, и являясь своеобразным козлом отпущения.
— А как же Салемские процессы? — вмешалась профессор Сильва.
— Процессы над салемскими ведьмами имеют несколько интерпретаций, — ответила Конни. — Некоторые историки считают, что поводом для них послужило напряжение отношений между конкурирующими религиозными группами, населяющими разные районы Салема, — урбанистическую портовую часть и сельскую. Другие специалисты указывают на многолетнюю зависть между семейными кланами, а также на непомерные денежные взыскания непопулярного священника, преподобного Сэмюэля Пэрриса. Есть даже мнение, что одержимые женщины страдали галлюцинациями после употребления в пищу заплесневелого хлеба, действие которого сходно с эффектом ЛСД. С моей точки зрения, это предсмертный вздох кальвинизма. К началу восемнадцатого века Салем перестал быть собственно религиозной общиной, превратившись
в разноликий город, и начал больше зависеть от судостроения, рыболовства и торговли. Протестанты-фанатики, изначально заселившие этот район, постепенно вытеснялись новыми эмигрантами из Англии, более заинтересованными в предпринимательстве, чем в религии. Я считаю, что суды были симптомом этого динамического сдвига. Кроме того, они оказались последним всплеском колдовской истерии во всей Северной Америке. Таким образом, Салемские процессы венчают собой эпоху, уходящую корнями в средневековье.— Весьма подробный анализ, — удивленно-насмешливым тоном произнес Чилтон. — Но не ускользнула ли от вас еще одна возможная интерпретация?
Конни хотела улыбнуться, но получилась нервная гримаса.
— Не могу сказать наверняка, профессор, — ответила она.
Его явно забавляло происходящее. Конни мысленно молила о том, чтобы поскорее избавиться от нападок Чилтона и перенестись в бар Эбнера, где ее ждут Лиз и Томас, и где она, наконец, сможет перестать говорить. От усталости Конни запиналась и путала слова. Увидев лукавую улыбку профессора, она подумала, что уже дошла до крайней степени утомления. А все началось с глупейшей ошибки в слове maleficium. Только бы пронесло…
Чилтон подался вперед.
— А вы никогда не рассматривали определенную возможность того, что обвиняемые в колдовстве были действительно в нем виновны? — спросил он, подняв брови и сложив пальцы домиком.
Конни взглянула на него. Внутри закипели раздражение и злость. Что за абсурд? Естественно, те, кто участвовал в Салемских процессах, верили, что ведьмы настоящие. Но никто из современных историков не допускал даже мысли об этом. Конни не понимала, зачем Чилтону понадобилось так ее дразнить. Еще раз хочет показать, какую низкую ступень она занимает в научном мире? Несмотря ни на что, нужно было отвечать — вопросы здесь задавал Чилтон. Ясно, что он уже слишком далек от своих студенческих лет, чтобы помнить, как страшно на квалификационном экзамене. Если бы помнил, никогда бы так не шутил. Или все-таки?..
Конни кашлянула, стараясь подавить вспышку гнева. Она еще не заняла того места в научном сообществе, чтобы вслух высказывать свое недовольство. Джанин сочувственно прищурила глаза и едва заметно кивнула Конни, чтобы та продолжала. «Впереди Рубикон, — как будто говорил ее взгляд, — к сожалению, никуда не денешься».
— Профессор Чилтон, — начала Конни, — ни один из вторичных литературных источников, которые я изучила, не указывает на реальность такого предположения. Единственное исключение составляют труды Коттона Мэзера. В 1705 году он написал статью, в которой оправдывал Салемские процессы и казни, будучи твердо уверенным в том, что судьи поступили правильно, избавив город от засилья ведьм. Примерно в это же время один из судей, Сэмюэль Сьюэл, принес публичные извинения за свое участие в процессах. Конечно, Коттон Мэзер, прославленный теолог, был одним из организаторов «охоты на ведьм», кстати, против воли своего отца, тоже теолога — Инкриса Мэзера, который публично проклял Салемские процессы как основанные на ненадежных свидетельствах. И все-таки Коттон Мэзер продолжал доказывать, что ведьмы в Салеме существовали и что убийство двадцати человек было совершенно оправданным. Он уже создал себе репутацию, и неправым его бы счесть не могли.
Уже завершая свою тираду, Конни увидела, как озорно улыбается ей Чилтон через стол. И поняла: экзамен окончен. Рубикон перейден. Конечно, она должна выйти в холл и подождать официального вердикта экзаменаторов. Но по крайней мере она нашлась что ответить, и теперь от нее уже ничего не зависело. Конни почувствовала беспомощность и изнеможение. Ее лицо и губы стали совсем белыми.
Четверо профессоров быстро обменялись взглядами, прежде чем обратиться к Конни.
— Прекрасно, — сказал профессор Чилтон. — Не затруднит ли вас выйти на некоторое время, мисс Гудвин, пока мы обсудим ваш ответ? Не уходите далеко, пожалуйста.
Выйдя из экзаменационной аудитории, Конни прошлась по темному коридору исторического факультета. Шаги гулко звучали на мраморном полу. Она опустилась на бледно-лиловый диван в центре холла, наслаждаясь долгожданной тишиной. Откинувшись на подушки, она стала играть кончиком своей косы, пристраивая его под носом.
Из закрытой экзаменационной аудитории доносились приглушенные голоса. Кто именно говорил, разобрать было сложно. Она ждала. Луч вечернего солнца согревал ее колени. У противоположной стены она уловила движение — мышка юркнула за горшок с увядшим цветком. Конни печально улыбнулась. Целые поколения маленьких существ жили в стенах исторического факультета, не думая ни о чем, кроме оставленных кем-нибудь крошек печенья и теплой норки. Она даже позавидовала такой незатейливой жизни.