Книга тайн

— Я аукционер. Но у меня есть друзья в художественном отделе Скотланд-Ярда. Иногда я оказываю им услуги. Несколько месяцев назад они попросили меня присмотреть за Джиллиан. В нью-йоркском Клойстерсе пропали кое-какие вещи, а потом они были выставлены на продажу в Лондоне. Но музей так ничего и не смог доказать. В конечном счете музей выдал ей превосходное рекомендательное письмо и отправил в аукционный дом Стивенса Матисона. Вскоре такие же вещи начали происходить и у нас.

Ник ткнул большим пальцем в сторону Ройса.

— А он участвовал в расследовании?

— Только после того, как вы появились в Париже. — Ройс улыбнулся ему ослепительной улыбкой. Она теперь показалась Нику не такой неприятной, как в комнате для допросов. — Саймон позвонил в Лондон, а там уже о вас были предупреждены через Интерпол. Они позвонили мне. И тут чутье меня не подвело. Вместо того чтобы задержать вас по подозрению в убийстве и за противодействие правосудию, я решил понаблюдать за вами.

— А Ательдин? Его чуть не убили в Брюсселе. Это что — тоже было частью плана?

Ательдин принялся теребить пуговицу на пальто.

— Это было по-настоящему. Я был в ужасе. Обычно меня вызывают как эксперта, если есть подозрение, что кто-то продает вещи, ему не принадлежащие. Или чтобы подтвердить подлинность предмета, по которому предъявляются страховые требования. А к таким штукам я не привык.

Вертолет обогнул гору. Тучи на небе рассеялись, и появилась луна.

— Что это там? — Ательдин показал на склон горы внизу. Среди деревьев полыхал огонь, золотая бусина в серебряном лесу.

В наушниках раздался голос пилота, говорившего с немецким акцентом:

— Может быть, авария? Позвоню в Обервинтер, пусть пришлют полицию.

— А пожарную машину они могут выслать?

Ательдин выгнул голову, чтобы видеть замок. Крыша, вероятно, уже обрушилась — пламя теперь беспрепятственно вырывалось над башней.

— На такой дороге — это невозможно. Разве что утром.

— Библиотека дьявола, — пробормотал Ательдин. — Хотя бы на полчасика в ней оказаться.

— Я бы мог с вами поменяться, — проговорил Ник. — Библиотекарь вам бы точно не понравился.

— Понятно. Однако жаль — все книги погибли.

Эмили залезла под рубашку и вытащила видавшую виды книгу в кожаном переплете.

— Не все.

Ательдин чуть не бросился к ней через всю кабину, но потом вспомнил правила хорошего тона.

— Это та самая?..

— Нет, та была прикована к стене — у меня не получилось. Но я сумела схватить эту. Мне она больше нравится. — Она передала книгу Нику. — Это тебе.

Ник покачал головой. С его места ему была видна Джиллиан — она спала, неровно дыша под одеялом.

— Я нашел то, что искал.

КОЛОФОН

Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях.

От Матфея, 10:27

Странные чувства испытывал я, вернувшись в Хумбрехтхоф. Стук прессов, клацанье литер в верстатках, крики и шутки учеников, орущих через двор: принеси еще бумаги, еще чернил, еще пива. Но это уже было не мое. Та цель, которой жил дом, изменилась: целеустремленная рутина, больше не заряженная эйфорией открытия. Каспар и я, Готц, Киффер и другие — мы создавали новую страну. Теперь прибыло второе поколение, чтобы прокладывать дороги, строить жилье, осушать болота, сажать растения, укрощать стихию. Лиц многих я не видел прежде: они посматривали на меня, но без всякого интереса. Некоторые узнавали меня и отворачивались или пожимали мне руку, как позволяла их совесть. Петера Шеффера среди них я не нашел.

— Он уехал во Франкфурт, — сказал Фуст, принимая меня в своем кабинете. — У него там дела с одним книгопродавцем. Он должен был уже вернуться и будет жалеть, что не увидел тебя. Наверняка его задержала какая-нибудь женщина.

Я пропустил эту ложь между ушей, спрашивая себя, знает ли Фуст, что Шеффер спит с его дочерью. Фуст неправильно понял выражение моего лица.

— Он был о тебе очень высокого мнения. Как о художнике и изобретателе. Это был самый трудный выбор в его жизни — между тобой и мной. Он не только мой наследник, но еще и твой.

Он взял со стола маленький металлический предмет и передал мне. Тот начал разваливаться в моих руках. Я начал извиняться, но тут же понял, что так оно и было задумано. Одна часть, меньшая, представляла собой выпуклую букву «В» с замысловатой гравировкой внутри — там росли цветы, занимались бутоны на ветках, а на лугу гончая преследовала утку. Эта часть входила в щель во второй, на которой была выгравирована листва, образующая единое целое.

— Это изобретение Петера. Внутреннюю часть покрываешь красными чернилами, внешнюю — синими, потом закрепляешь ее среди черных литер и печатаешь буквицу. Мы используем это на псалтыре для собора.

Он показал мне отпечаток на листе бумаги — куда более резкий, чем мог сделать любой иллюминатор или рубрикатор.

— Красиво, — признал я. Может быть, я ошибался и не все еще открытия были сделаны в этом доме.

— Все пока делается очень медленно. Петер в этом смысле похож на тебя, он одержим качеством и не задумывается о цене.

Затем между нами воцарилось неловкое молчание. Фуст, чтобы скрыть замешательство, принялся рыться в бумагах на столе, наконец нашел то, что искал.

— Я полагаю, мы должны закончить наше дело. — Он дал мне документ на подпись. — Мне жаль, но это необходимо. Мы с псалтырем запаздываем, церковь платить не торопится, поэтому мне приходится брать взаймы. Еврей узнал о наших разногласиях и потребовал в качестве гарантии, чтобы ты принял все условия приговора, вынесенного судом. Это всего лишь формальность. — Он зажег свечку и достал воск для печати.

— Я надеюсь, ты меня простишь, но я должен десять раз подумать, прежде чем подписывать любую бумагу, какую предлагаешь ты.

— Конечно. — Он улыбнулся хищной улыбкой. Нет, уязвить его было непросто.

Я прочел документ. Фуст забирал себе все содержимое Хумбрехтхофа, прессы и литеры, чернила и бумагу, мебель — все вплоть до последней верстатки. Ему также доставались напечатанные Библии для продажи и получения прибыли. Гутенбергхоф, его пресс и все в доме оставалось в моей собственности. Было время, когда несправедливость этого решения возмущала меня, теперь мой гнев остыл. Все осталось в прошлом.