Книга, в которой слишком много меня

Возле стоек предсказуемо пусто. Администраторы сидят в масках и всем своим видом намекают, что дистанция — это святое. Я не рискую покушаться.

А вот парень, не сумевший приобщиться к благам цивилизации в зале выдачи багажа, почти прилепился к моему рюкзаку — и в ответ на вопросительный взгляд широко улыбается: под респиратором не видно, но от уголков глаз выразительно разбегаются лучики смешливых мимических морщинок.

– Так и знал, что вы знаете, куда идти, — неразборчиво сообщает он через респиратор и со всем возможным проворством скрывается за дверью.

Я передергиваю плечами и захожу в соседнюю.

Тут предсказуемо пусто, и на стоянку такси я выбираюсь раньше большинства пассажиров — правда, исключительно ради того, чтобы на десять минут дольше отмахиваться от бомбил, пока к остановке подъезжает вызванная машина с относительно адекватным ценником.

Кажется, у меня на лбу написано, что на социальные контакты я способна в строго ограниченном количестве: даже водитель, едва бросив на меня взгляд и формально уточнив цель поездки, понятливо врубает радио и не пытается завязать диалог. Я пристегиваюсь, и щелчок замка отчего-то звенит в голове еще дольше какой-то прилипчивой попсовой мелодии из отчаянно хрипящих колонок.

Давешний парень на кой-то ляд машет рукой уже тронувшемуся такси, и его моментально облепляют местные бомбилы. Я отворачиваюсь. На социальные контакты у меня и правда нет сил — а уж на разгадки чужих странностей и подавно.

Завтра нужно как-то собраться с духом, выйти на работу и быть очень-очень вежливой. Но это будет завтра.

Сегодня можно отключить звук на телефоне и закрыть глаза. Может быть, из бесчисленной тьмы слов и образов, роящихся в голове, еще удастся выудить пару-тройку связных предложений…

Не удается. Но в движущейся машине я сплю, не просыпаясь, почти полчаса, и это своеобразный рекорд за последние полтора месяца. Расчувствовавшись, я оставляю таксисту солидные чаевые и только перед дверью арендованной квартиры вспоминаю, что вообще-то после отпуска полагается экономить, даже если он был всего-навсего недельный — взятый только ради того, чтобы слетать на поминки.

Вспоминаю — и сама на себя машу рукой. Пусть хоть у таксиста будет повод для радости.

Неуютная пустая однушка встречает меня типично московским запахом: пыль и выхлопные газы. За последние недели последняя составляющая неповторимого амбре несколько ослабла, но так никуда и не делась, сколь бы оптимистичные показатели по снизившейся транспортной нагрузке ни публиковали официальные источники.

Предчувствуя подступающую истерику, я все-таки успеваю снять с себя куртку, включить в розетку кварцевую лампу в прихожей и даже вымыть руки — и кашлем пополам со слезами меня накрывает уже в ванной.

Заметный прогресс, если задуматься. Во всяком случае, на этот раз не приходится объясняться ни с таксистом, ни со случайными попутчиками. Только во дворе дома я все-таки натыкаюсь на жаждущего общения соседа, которому под определенным градусом не страшны ни штрафы, ни зараза. Я знаю его только в лицо, но он всегда жизнерадостен, поддат и вонюч, и ему интересно все на свете. У меня хватает самообладания отшутиться и даже ничем не выдать предательскую, гнусную мыслишку: ну почему папа, а не вот этот вот?

Он ни в чем не виноват. Но горюющий человек не разбирает, и из-за несправедливости и беспомощности я реву и захлебываюсь, запершись на все замки.

Кашель — из-за спазма в горле. Мама где-то уже вычитала, что это одна из самых распространенных реакций на стадию острого горя. Звучало убедительно, почти профессионально, особенно вот это сочетание слов «стадия» и «острое горе». Оно внушало надежду, что за этим непрекращающимся кошмаром все-таки последует что-то другое.

Но паникующим из-за пандемии людям тяжеловато объяснить, что заходящаяся кашлем девица если и больна, то исключительно на голову, и я учусь держаться. Сегодня — почти рекорд.

Жизнь не терпит пауз. Это у мертвых в запасе все время мира. Тем, кто остался, нужно как-то вертеться.

Глава 2.1. Шаблоны

Я снова могу улыбаться и при этом не чувствовать себя легкомысленной вертихвосткой, чрезмерно быстро забывшей о папиной смерти. Накроет меня потом.

Это тоже прогресс.

А ещё это очень помогает в работе. Человек — социальное животное, и он заточен под общение, эмпатию и сочувствие. Особо заточенные умудряются улавливать настроение даже по телефону, и их хочется бить тупыми предметами.

Пока что я сдерживаюсь. За сочувствие полагается быть благодарной.

Людям плевать, что у меня нет внутренних ресурсов на благодарность. Им нужно, чтобы я была удобной и аккуратно умещалась в шаблон. У меня работа такая — быть удобной. С шаблонами только не очень.

Я работаю с нынешним начальником с тех самых пор, когда он страшно стеснялся называться начальником. И как-то умудрялась не рассматривать его как мужчину аж до того момента, когда сплетни в офисе не напомнили мне об обязательном сюжетном повороте: ассистентка обязательно спит с боссом. Даже если у него намечаются лысина и кругленькое пузцо счастливого отца семейства, а ещё он наставляет ассистентку с самого выпуска из университета и послужил причиной доброго десятка нервных срывов.

Уравновешенностью я никогда не могла похвастаться. Сейчас просто время такое, что это особенно бросается в глаза.

Зато никто не смеет спорить по поводу сроков и писем, а заказчик присылает технические условия после первого же звонка. Это именно те результаты, которых от меня ждут, хотя, возможно, тон для телефонных разговоров следовало выбирать поосторожнее.

– Ты уверена, что готова работать?

Андрей Анатольевич с тоном осторожен всегда, когда это необходимо. Потому-то мы и сработались: он чувствует людей и не устает от них, а я — от компьютера и отчётов. Но именно сейчас это начальственное качество на удивление некстати.

Я не готова к тому, чтобы меня жалели. На то, чтобы держать себя в руках, тоже нужен внутренний ресурс.

– Уверена, Андрей Анатольевич. Письмо от теплосетей на вашем столе, копия уже у проектного отдела.

Он хмурится, но кивает.

– К десяти приедет кандидат на вакансию ГИПа. Я его уже собеседовал, и он нам нужен. Введешь его в курс дел? — интересуется он с таким сомнением, что становится ясно: в мою адекватность и способность заинтересовать кандидата работой многоуважаемый Андрей Анатольевич верит не больше, чем в Деда Мороза.

Только выбора у него нет. Сам он в десять должен быть уже час как на объекте.

А мне придется побыть Дедом Морозом.

– Введу.

Что имею — то и введу.

– Наталья, — с нажимом произносит начальство, словно могло подслушать мои мысли. — Он нам очень нужен.

Знаю. И что надо улыбаться и быть вежливой, обещать райские кущи в выгороженном пластиковыми экранами закутке с компьютером и бесперебойником. Безработица сейчас ужасная, но квалифицированные кадры по-прежнему нарасхват. А резюме у кандидата и правда внушает трепет перед человеческими способностями и легкий страх — от меня же не станут ждать таких же результатов только потому, что он к своим тридцати двум успел подняться до ГИПа и успешно проконтролировать проектирование и стройку почти десятка крупных объектов, правда ведь?..