Книга японских обыкновений

Существовали и любовные надписи. Обычно они сводились к предельно лаконичным выражениям верности: имя возлюбленного (возлюбленной) с последующим иероглифом иноти—«судьба», что должно было означать определенную серьезность намерений. Русский эквивалент — «любовь до гроба».

Веселые обитатели Эдо не упускали возможности посмеяться. Так, в одном из романов того времени рассказывается о незадачливом богаче, которому никак не везло в любви. Поэтому для повышении собственного имиджа он вытатуировал несколько десятков женских имен на обеих руках и даже между костяшками пальцев. Для того же, чтобы его амурная автобиография выглядела более правдоподобной, он стал сводить часть этих имен с помощью прижиганий. Чтобы все знали, сколько любовей у него в жизни было. А с этими-то, выжженными, у меня, мол, уже навсегда покончено. При встрече с друзьями он повторял: «Эх, сколько ж боли надо претерпеть, чтобы великим любовником стать!»

Помимо любовных надписей, другим распространенным видом словесного граффити на коже были ключевые фразы буддийских молитв. Люди, разумеется, надеялись, что это им в «другой» жизни сможет помочь. В Европе благочестивые христиане тоже не пренебрегали случаем, чтобы «пострадать за веру», и всячески истязали по этому случаю свое тело, но до нанесения на кожу «Отче наш» вроде бы не додумались. Разве только распятием могли похвастаться.

^{Буддийская молитва: «О „Сутра Лотоса“, всеблагого закона…»}

Несмотря на то, что режим Токугава отнюдь не приветствовал татуировки и неоднократно выпускал гневные указы о необходимости прекращения этой глупой практики, особого воздействия это не возымело. Нравилось это японцам, и все тут.

Середина XVIII столетия отмечена настоящим расцветом культуры татуировок. Именно в это время и складывается тот канон, который известен нам ныне. Помимо помянутых проституток, татуировками стали покрывать свое тело артисты, люди тяжелого физического труда, приверженцы азартных игр.

Не знаю как у кого, но у меня складывается впечатление, что всем им приходилось довольно часто раздеваться. Одним — для выхода на сцену, другим — в случае неминуемого проигрыша, третьим — ввиду общего перегрева организма от мускульного напряжения.

Замечательные художники регулярно запечатлевали обнаженное тело на своих цветных гравюрах. Поэтому о татуировках того времени мы имеем вполне наглядное представление. Что же до самих хозяев тогдашней жизни — самураев, то им как людям военным украшение своего тела казалось делом излишним. Впрочем, понять их можно — им своего выбритого до синевы лба и двух мечей за поясом и так хватало: они уже и так были отмечены.

Предание гласит, что одними из первых приобщились к татуировкам пожарные в столичном Эдо. Пожары были настоящим бичом этого огромного (более одного миллиона жителей!), целиком деревянного города. Люди говорили про Эдо: «Без пожаров да без драк — как без цветиков». Было даже принято поздравлять друг друга с туманной ночью, поскольку пожары при такой погоде не столь часты.

Для того чтобы лучше почувствовать вкус столичной жизни, отвлекусь немного от самих татуировок и расскажу об их обладателях — пожарных.

«Нормальные» горожане в пожарные идти не очень-то хотели, и потому городским властям приходилось поначалу нанимать всякий маргинальный сброд — строительных рабочих или лиц без определенного рода занятий, которые не принадлежали ни к одному из официально признанных общественных классов — самураев, земледельцев, ремесленников и торговцев (остальных же считали социально дефективными). И было этих пожарных весьма много — 48 бригад (по числу знаков японской азбуки) общей численностью около десяти тысяч человек.

^{Пожарная команда}

Нужно сказать, что репутация пожарных была сильно подмочена — люди судачили, что еще неизвестно, что наносит им больший ущерб: сами пожары или пожарники при его тушении. Как это ни странно, но реноме пожарных пострадало не из-за используемой ими при тушении воды. Без воды, конечно же, не обходилось, однако главным способом борьбы с огнем была не она, а возможно более быстрое разрушение как самого загоревшегося дома, так и соседствующих с ним.

И так-то дерево хорошо горит, да еще и правительство построило Эдо не слишком удачно с противопожарной точки зрения. Прошлые столицы воздвигались для жизни мирной: широкие улицы пересекались под прямым углом — так удобнее и путешествовать по ним, и дом нужный искать. Однако токугавских генералов мучила совсем другая забота: как бы от врагов половчее оборониться. А для того улицы в Эдо были специально построены кривыми и предельно узкими — чтобы пуля, стрела и вражеская конница не смогли там разгуляться. Потенциальному противнику это, конечно, не понравилось бы (правда, почти за три века его так и не сыскалось), а вот для бытового пламени вышло очень благоприятно: любая оплошность приводила к катастрофическим последствиям.

И какие только предосторожности не принимались! Даже правительственные вспомоществования раздавали — только чтобы горожане свои крыши противопожарной черепицей крыли. Потом решили, что и черепица нехороша (под ее тяжестью гибли люди), и издали указ перейти к деревянным крышам, покрытым глиной. Но все было напрасно: в среднем раз в шестьдесят лет случались пожары, носившие характер настоящей столичной катастрофы, раз в двенадцать — вполне опустошительные. Не говорю уже о бедствиях районного масштаба. Тем не менее, город упорно отстраивался вновь в расчете на вторжение потенциального неприятеля, обходясь мерами пожарной полубезопасности.

К наиболее экзотическим мерам, призванным хоть как-то смягчить последствия пожаров, следует отнести строительство двух огромных кораблей, которые за их размер и черный окрас окрестили «китами». На каждом из этих «китов» совершенно спокойно могла разместиться тысяча человек. Корабли стояли на приколе на реке Сумидагава. Предполагалось, что в случае пожара обезумевшее население будет искать спасения от пламени именно на них: площадей в городе, по тем же самым оборонным соображениям, предусмотрено не было. Однако деревянные корабли подгнивали чересчур быстро, и их пришлось заменить на множество лодок вместимостью в двадцать-тридцать человек каждая.

Таким образом, сёгунат проявлял о горожанах постоянную заботу, оберегая их не только от врагов, но и от пожаров. «Киты» же его были сродни нашей царь-пушке, которая тоже оказалась великовата для ведения боевых действий.

Так или иначе, но пожарники без работы не оставались. Сами они очень гордились своим истинно мужским занятием (еще бы — на самих борцов сумо с дракой ходили) и в качестве подтверждения своего бесстрашия стали покрывать татуировкой почти все свое тело (работали они, между прочим, по преимуществу голыми). Свободное от татуировки место составляло только лицо, часть рук — от локтя и ниже, и ног — вниз от бедер. В результате получалось нечто вроде купального костюма конца XIX века.