Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

А начиналась Библиотека с одного-единственного шкафа с мамиными книгами по методике преподавания иностранных языков и немецкой классикой, который стоял в квартире на пятом этаже жилого дома в Денежном переулке на Арбате.

С самого начала революции я была вовлечена в создание системы преподавания иностранных языков у нас в стране, лично принимала активное участие в распространении знаний иностранных языков среди широких народных масс.

Сейчас мне 80 лет, и я могу смело и спокойно оглянуться на пройденный жизненный путь, честно выполнив дело, для которого меня предназначила судьба.

Родословная

Долго не знала, с чего начать воспоминания, а потом решила особенно не мудрствовать, а начать прямо с рождения.

Родилась я в городе Белосток Гродненской губернии 3 июля (20 июня по старому стилю) 1900 года. Город Белосток, основанный в 1320 году, имел свою большую историю: вначале служил укрепленным форпостом Польши и Литвы, позже Пруссии и наконец, в 1807 году, перешел к России. После Октябрьской революции Белосток опять становится польским городом и в настоящее время является административным центром Белостокского воеводства в Польше. Белосток славится дворцовым ансамблем Браницких (XVII–XVIII вв.). Сама я этот город совсем не знала, так как он был лишь местом моего рождения: там временно работал уездным агрономом мой папа — Иван Михайлович Рудомино. Жили мы в служебном доме из красного кирпича: на первом этаже была папина контора, на втором — квартира из четырех комнат, в которой мои родители поселились после венчания в 1898 году и назначения папы агрономом Белостокского уезда. Всю мебель и домашнюю утварь мама получила от бабушки в приданое. Моя бабушка по маминой линии — Ольга Федоровна Кноте — была моей крестной матерью. Я стала ее первой внучкой. Моим крестным отцом был генерал от инфантерии Альфонс Иванович Буш. Он служил и жил с семьей в Белостоке, был другом моих родителей и обо мне всегда заботился, дарил игрушки и книги.

Белостока я не помню. В 1901 году мы оттуда уехали. Зато в моем сознании сохранился город Гродно (Гродна), административный центр Гродненской губернии, где с 50-х годов XIX века жили родители моей мамы — Ольга Федоровна и Яков Федорович Кноте — и где моя мама родилась и училась. В дальнейшем, будучи уже замужем, мама часто приезжала вместе со мной навестить родителей и родных. В последний раз мы приезжали в Гродно летом 1913 года, за год до начала Первой мировой войны. В то время дом бабушки жил полной жизнью большой семьи и был местом счастливых встреч родных. Я всегда радовалась этим поездкам, возможностью пожить в приятной, теплой и любящей атмосфере бабушкиного дома, чего, к сожалению, я была лишена в доме моих родителей. Городом и его историей я мало интересовалась, вероятно, из-за детского возраста. Но отрывочные воспоминания у меня сохранились.

Дом бабушки располагался в центре города. В большом дворе за домом мы, дети, играли в казаки-разбойники. На главной улице находился дедушкин магазин (дедушка был купцом второй гильдии) и Мариинская гимназия, где училась мама. Через город протекала река Неман. На ее высоком берегу стояли старинный замок и церковь. Из-за свирепого нрава Немана нас, детей, одних к реке не подпускали.

Помню рассказ из далекого прошлого. В начале 80-х годов XIX века в Гродно летом случился пожар, и большая часть города сгорела. На пожаре пропала моя мама, которой было около пяти лет. Оказывается, ее со многими другими детьми забрала одна сердобольная дама-патронесса и увезла за город, к себе в имение. Но родителям детей сообщить не смогла. Бабушка была тогда беременна третьим ребенком. Едва успев сложить в корзинку какие-то вещи, она, с корзинкой в одной руке и с трехлетней дочкой в другой, покинула дом, который сгорел у нее на глазах. А дедушка в это время в самом центре города спасал имущество казенных учреждений и других домов. Когда он влезал по приставной лестнице в окно одного из домов, лестница загорелась, и он упав сломал себе ногу. Бедная бабушка проявила удивительное мужество: она положила дедушку в больницу, узнала, где старшая дочь, а потом стала оказывать помощь другим погорельцам, забыв о своем деликатном положении. Через несколько дней маму невредимой привели обратно. Дедушка начал поправляться. Но дома не было. Магистрат города присвоил дедушке звание почетного гражданина города Гродно и выдал значительную субсидию, на которую он построил новый дом, стоящий в центре Гродно и по сей день, и открыл оружейный магазин.

На протяжении всей жизни мне хотелось посетить родной моему детскому сердцу город. Однако Гродно был недоступен для советских граждан, так как после революции он оказался за границей — в Польше. После Второй мировой войны город перешел к Советскому Союзу, но только осенью 1978 года заветное желание исполнилось и мне посчастливилось там побывать. Толчком к поездке послужило 850-летие города. Я договорилась поехать со своей приятельницей, тоже из Гродно — Евгенией Михайловной Цветаевой, вдовой брата Марины Цветаевой — Андрея.

Конечно, города я не узнала. Хотя железнодорожный вокзал тот же, что и в начале века, но на вокзальной площади современные дома, кругом заводские корпуса, административные здания, телевизионная башня. Все это придает городу облик современного промышленного и культурного центра. Широкие проспекты, зеленые улицы с интенсивным движением, много памятников, новое здание драматического театра, комфортабельная гостиница, где мы жили. Мы приехали в октябре. Была прекрасная осенняя погода — солнечные дни, желтые дубы и березы, под ногами шуршали опавшие листья.

И, главное, праздничное настроение всего города, яркость красок вновь выкрашенных домов, чистота и порядок. Пожалели, что поздно посетили город. Слишком поздно. Никого из родных и знакомых давно уже нет в живых. Могил мы тоже не нашли. На месте старых кладбищ — новые дома. И старых жителей, которые могли бы что-то рассказать о довоенном и дореволюционном времени, уже не было. Я останавливала прохожих стариков на улице и вежливо спрашивала: не жили ли они в Гродно еще до Первой мировой войны. Если и встречались такие, то в лучшем случае моих лет, тогда они были детьми, как и я, а сейчас им по 80 лет и больше. Поймала себя на мысли — кого же я ищу? Ведь бабушке было бы сейчас 125 лет, маме год тому назад исполнилось бы 100 лет, а уехала она из Гродно совсем молодой — двадцатидвухлетней. Даже моих сверстников (тем более, что их я тоже не знала) уже мало осталось на свете. Некого было искать. Но бабушкин дом я все же нашла. С виду он такой же, как я помнила: одноэтажный, с четырьмя окнами по фасаду. Чтобы не ошибиться, еще в Москве вынула из семейного альбома фотографии бабушкиного дома конца XIX века и взяла их с собой.

На фасаде дома вывеска — "Протезное отделение Гродненского стоматологического института". Эта вывеска и отделяет годы. Когда входила в дом, волновалась, сердце забилось, ноги немного дрожали. Обходя комнаты, мысленно представляла вместо стоявших в них сейчас зубоврачебных кресел обстановку бабушкиной гостиной, столовой, кухни. Я была целиком во власти грустных воспоминаний полувековой давности и того, что никогда уже никого из родных не увижу. Ком подступил к горлу.

После этой поездки мне еще больше захотелось вспомнить о прошлом своих родных, их жизни, взаимоотношениях. Из детства я помнила похожие на увлекательные романы рассказы мамы об отдельных членах семьи. Многие из рассказанных ею фактов были похожи на легенды, но проверить и уточнить их в течение всей моей жизни мне не довелось. Преждевременная смерть родителей, революция, разбросавшая по всему свету родных, моя ранняя самостоятельная жизнь не дали мне возможности узнать вовремя подробности истории семьи и сохранить какие-либо документы. Поэтому восстановить с точностью генеалогические древа семей мамы и папы мне будет трудно. Но восстановить надо. Человек без родословной, человек, не передающий своим потомкам хотя бы минимум знаний о своем происхождении, об истории семьи, не только не вызывает уважения близких, но достоин осуждения детей и внуков.

Постараюсь восстановить по памяти, по тем разрозненным документам, которые у меня случайно сохранились, сначала историю семьи моей мамы.

Я хорошо помню себя в Саратовской гимназии, где как-то сразу девочки стали группироваться вокруг меня. Мы собирались на перемене в большом зале, и я рассказывала своим подружкам о наших с мамой поездках за границу. В классе я была единственной, видевшей своими глазами Германию и Францию, Берлин и Париж, куда в 1909 и 1911 годах мама брала меня с собой на летние каникулы.

Когда заграничные темы иссякали, я рассказывала семейные истории. Моей прапрабабушкой со стороны матери была знатная и богатая аристократка баронесса Анна фон Бер (Behr) [2] , владелица средневекового замка в Курляндии на границе России и Пруссии. В 1831–1832 годах в Прибалтике свирепствовала эпидемия холеры, которая унесла жизни почти всех членов семьи Бер и других обитателей поместья. В живых осталась только шестнадцатилетняя дочь Беров Анна, в будущем моя прапрабабушка, и садовник Янсон, швед по национальности. Он быстро взял бразды правления поместьем в свои руки и вскоре женился на молодой баронессе, для которой не было другого выхода, кроме как пойти на такой мезальянс.

2

Фон Беры значатся в книгах прибалтийских дворянских родов.

В старинном семейном фотоальбоме сохранился дагеротип Анны фон Бер, относящийся к началу 1850-х годов. У нее родились две дочери: старшая — Катарина Янсон стала моей прабабушкой, а младшая — Барбара вышла замуж за моряка-англичанина Джона Флинта и уехала в Англию. В 1886 году Флинт погиб в море. Вскоре после рождения детей Янсон ("негодяй" — в моем детском рассказе) пристрастился к картам, проиграл почти все состояние фон Беров и умер, оставив Анну с двумя маленькими дочерьми почти без средств к существованию. Многие годы Анна с дочерьми зарабатывала на жизнь вышиванием бисером, остатки которого до сих пор хранятся у меня в круглых разноцветных коробочках того времени. Бисер так и пролежал в них без употребления около 150 лет. Умерла Анна в 1878 году в возрасте 62-х лет. Этот рассказ вызывал интерес у моих подружек и доставлял удовольствие мне. После революции тяжелая работа предков позволяла мне гордиться "пролетарским происхождением" и почти не вспоминать и, конечно, не рассказывать о своих аристократических корнях.