Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Всего за год с мая 1973 по май 1974 года ВГБИЛ лишилась двухсот ведущих сотрудников. Все это меняло дух Библиотеки, превращая ее в рядовое предприятие по выдаче книг. К сожалению, начавшийся тогда упадок Библиотеки продолжился и в дальнейшем.

Неправомерно и в нарушение Постановления правительства от 1 марта 1948 года, которого никто не отменял, ВГБИЛ перестала быть универсальной библиотекой. Сразу же после моего ухода из Библиотеки работа с естественно-научной литературой была прекращена, а к тому времени это была большая и ответственная работа — естественно-научный фонд ВГБИЛ составлял свыше 400 тысяч томов книг и 375 тысяч номеров журналов (полторы тысячи названий ежегодно). В 1972 году в естественно-научном зале было записано 12 тысяч читателей — научных работников и студентов старших курсов. И вот эта двадцатилетняя работа волевым решением нового директора была ликвидирована — естественно-научный зал и аналогичный отдел закрыты, естественно-научная литературы разбазарена по различным библиотекам и учреждениям. Книги отдавались в любые руки. Только чтобы от них избавиться. Сотрудники Библиотеки говорили мне, что они видеть не могли, как разбазаривались ценнейшие книжные коллекции естественнонаучной литературы. Фонд, скрупулезно собранный крупными учеными, так нелепо погиб. Мне представляется, что прекращение работы во ВГБИЛ с естественно-научной литературой, является ошибочным и требующим пересмотра. Думаю, позиция нового директора была связана с непониманием роли ВГБИЛ. Ведь Библиотека, по существу, давно выполняла функции национальной библиотеки в отношении иностранной литературы. При наших гигантских масштабах Библиотека им. В.И.Ленина не может справиться со всеми своими обязанностями. Недаром функции архивного хранения национальной литературы и изданий государственной библиографии выполняет у нас специальное учреждение — Книжная палата. В Москве есть солидная библиотека по естественным наукам Академии наук СССР. Но ведь она ведомственная и многим научным работникам недоступна. А потребность в этой литературе очень велика и в переживаемое нами время непрерывно усиливается. В связи с ликвидацией естественно-научного профиля были уволены или ушли сами все высокопрофессиональные сотрудники Библиотеки, занимавшиеся естественнонаучной литературой. Началось закрытие читальных залов. Был закрыт Кабинет антифашистской литературы с коллекцией книг о французском движении Сопротивления. Коллекции Кабинета были переданы в общий фонд, а плод многолетней работы сотрудников Кабинета — каталог — был рассыпан, даже каталожных ящиков не осталось. Наша гордость Отдел литературы Азии и Африки (Зарубежного Востока) также был ликвидирован, хотя потом ненадолго открывался, а затем опять был закрыт. Коллекции книг, собранные в этом отделе, были переданы в общий фонд. Неизвестно почему были закрыты филиалы ВГБИЛ при издательствах "Мир" и "Прогресс", в Доме дружбы и т. п. В Библиотеке исчез дух доброжелательности и интеллигентности. Академик М.П.Алексеев говорил: "Я приезжал в Москву из Ленинграда в Библиотеку иностранной литературы, предвкушая встретить в Библиотеке доброжелательных сотрудников, которые с радостью всегда сообщали мне, что по международному книгообмену или другими путями достали нужные мне книги, журналы. Я знал, что мое место в научном читальном зале сохранилось и мои книги и записи также сохранились и я буду себя чувствовать в Библиотеке как в своем кабинете на работе. С приходом новой власти все так изменилось, что после двух посещений я сказал себе — все, в такое казенное учреждение я не ходок".

Я беспокоилась о будущем Библиотеки, но вмешиваться в действия нового руководства было бесполезно, оно было слишком, как говорили в те годы, "престижным", и мало кто рисковал ему перечить. Внутренне я удивлялась, удивляюсь и теперь, неужели никому не нужен был мой полувековой опыт, мои налаженные деловые и дружеские связи с библиотекарями в стране и за рубежом? Ведь сколько пользы они могли бы принести! Мое имя выкорчевывалось из истории Библиотеки, стиралась память о нем. Например, у меня в кабинете в Библиотеке стоял шкаф с книгами, подаренными авторами или переводниками с их автографами. Где-то более 300 книг. По приказу Л.А.Гвишиани-Косыгиной из этих книг были вырваны, или вырезаны, или замазаны автографы, а книги переданы в общий фонд. Главный библиограф И.М.Левидова попыталась попасть на прием к директору, но не была принята, в ответ же на ее письмо было обещано разобраться, но было уже поздно: работа по уничтожению автографов была проделана. Упоминания обо мне были отовсюду убраны. В исторической справке, изданной к 60-летию ВГБИЛ, обо мне не было ни одного слова. Вокруг меня была создана атмосфера "не нашего человека", при которой "такое делалось…" Я поняла, как я ошиблась в новом директоре в первый день знакомства с ней. В Библиотеке уничтожались ее многолетние традиции, был ликвидирован ее особый, интеллигентный дух. Однако я убеждена, что историю изменить нелья: рано или поздно она правду скажет.

На пенсии

Подводя итоги, я с гордостью могу сказать, что моя жизнь прожита недаром. Библиотека тому доказательство. Ее создание, рост, совершенствование были главной целью и смыслом моей жизни. И я рада, что моя судьба сложилась столь счастливо: у меня на протяжении 52 лет была моя прекрасная Библиотека. Работала я с замечательным коллективом. Наконец, у меня есть моя дорогая семья — опора и в заботах и в радости. Мне было тяжело после 1973 года, но личная моя жизнь складывалась удачно. У меня прекрасный муж. 16 января 1974 года мы отметили золотую свадьбу. Два дня принимали у себя на даче родственников и друзей. Дети нам преподнесли большой, красиво сделанный фотостенд, с древом семьи: внизу фотографии Василия Николаевича и меня 1920-х годов, выше наша общая фотография 1970-х годов. А затем идут три ветви: центральная — ветвь ВГБИЛ. Здесь фотографии нового здания и членов Исполбюро ИФЛА во дворике Библиотеки перед главным входом. Дети сделали ветвь ВГБИЛ главной.

Справа шла ветвь сына, слева — дочери. Этот стенд висел у нас в гостиной на даче долгие годы. Юбилейные дни прошли очень тепло и доставили нам с Василием Николаевичем большую радость. Должна сказать, что я удовлетворена не только своей работой и семьей, но и друзьями, которых у меня много и отношения с которыми у меня хорошие. Каждый год в день моего рождения ко мне на дачу приезжают около двадцати старых сотрудников. Эти встречи доставляют много радости и мне и всем, так как дают возможность раз в год встретиться и вспомнить жизнь нашей любимой Библиотеки.

То, что я женщина, никогда и ни в чем не мешало мне. И будь я мужчиной, я так же посвятила бы себя делу, которому отдала всю свою жизнь. Деловая, творческая, общественная активность нисколько не умаляет женственность и обаяние деловой женщины. Но и мужчина, как бы он ни был раздражен, разговаривая с женщиной, особенно подчиненной ему по службе, ни на минуту не должен забывать, что перед ним женщина.

В перспективе мне надо работать над воспоминаниями. Кроме того, хотела бы написать очерк о развитии научных библиотек у нас в стране, о деятельности в этом направлении Ю.М.Соколова, В.Я.Брюсова и др. У меня собран по научным библиотекам довольно большой материал, начиная с 1918 года. Я работала над диссертацией на эту тему. Кандидатские экзамены сдала еще в 1946 году. Но у меня никогда не было 2-3-х месяцев, чтобы можно было отойти от дел в Библиотеке и засесть за диссертацию. Есть у меня мечта написать подробную историю ИФЛА, чтобы познакомить советских библиотекарей с развитием и деятельностью организации, которой в 1977 году исполнилось 50 лет. Я просмотрела все тома "Annual" ИФЛА с 1927 по 1976 год, почти все журналы "Libri" и другие издания ИФЛА и все, что надо, законспектировала. Осталось только сесть и начать писать. Но это самое сложное. О своих планах в связи с этим я писала в 1978 году И.Видеру, директору Баварской государственной библиотеки в Мюнхене:

Я, к сожалению, мало работаю над историей ИФЛА. Почти весь 1977 год мой муж болел, и я много времени уделяла ежу. Надеюсь, что после санатория, в который мы сейчас собираемся поехать, оно у меня появится. Мне совестно, что я не пишу свои воспоминания, так тесно связанные с организацией и руководством Библиотекой иностранной литературы. Боюсь, что на две такие работы времени у меня не хватит. Нужно определиться и, главное, начать. Жаль, что жизнь так коротка и, как я теперь понимаю, много времени потеряно. Не помню, говорила ли я Вам в Брюсселе о том, что мы, пожилые библиотекари, не имеем права терять время и должны добиться, чтобы обязательно была издана книга "Who is who in Libraryship". Я говорила об этом с членами исполбюро Штумфоль, Вайнстром, Зауэром, Морхардтом и другими. Но дело с места не сдвинулось. Конечно, не мы будем авторами, но инициатива должна исходить от нас. Все профессии знают своих начинателей. А мы до сих пор не знаем. Я это особенно почувствовала, когда писала статью "Предыстория ИФЛА". Так много крупных библиотекарей забыто. Пожалуйста, поговорите об этом с Зауэром. Очень важно, чтобы это издание было включено в издательский план ИФЛА. Об остальном позаботиться Вайнстром, а мы поможем консультациями.

Я продолжала общение со своими зарубежными коллегами. Несколько раз ездила на сессии ИФЛА, в том числе на юбилейную сессию, посвященную 50-летию ИФЛА. Министерство культуры СССР ничего не смогло сделать против этого и было вынуждено включить меня в советскую делегацию, в которую вошли заместитель министра культуры СССР Серов (руководитель делегации), директор Ленинской библиотеки Н.М.Сикорский, директор ВГБИЛ Л.А.Гвишиани-Косыгина, летчик-космонавт АТ.Николаев, директора двух московских библиотек и я. Я была изолирована от советской делегации, особенно в присутствии Л.А.Гвишиани-Косыгиной. Было впечатление, что в делегации незримо присутствует ее отец — второй человек в государстве. Подобострастие сквозило повсюду. В отношении меня подчеркивалось — "она не с нами". Было противно все это видеть.

Дважды по приглашению Министерства культуры ГДР посещала эту страну. Весною 1976 года три национальные библиотеки ГДР — Немецкая государственная библиотека в Берлине, Саксонская библиотека в Дрездене и Немецкая национальная библиотека в Лейпциге — пригласили нас с Василием Николаевичем побывать у них и попутешествовать по стране. Нас замечательно принимали, за нами была закреплена персональная машина, и мы объездили все достопримечательные места ГДР. Контакт с руководством и библиотекарями этих трех крупнейших немецких библиотек был, несмотря ни на что, полный. Как отмечала в то время директор Немецкой государственной библиотеки в Берлине Ф.Краузе: "Эта поездка, которую организовали три директора названных библиотек, превратилась для Маргариты Ивановны и ее мужа, который был в Германии впервые, в триумфальное пребывание. Повсюду она убеждалась в том, как мы уважали ее и как ценен для нас был ее богатый опыт в области библиотековедения, как важны ее советы политического и профессионального плана для нашей совместной работы".

В Москве у нас в гостях, на городской квартире или на даче, по-прежнему бывали мои зарубежные коллеги, в основном директора крупнейших библиотек мира, бывшие и действующие руководители ИФЛА. На таких встречах всегда царила атмосфера профессиональной близости. Мне бывало приятно, что мои зарубежные коллеги чувствовали себя у меня в гостях раскованно, что им весело у меня. Я забывала, что я пенсионер, и чувствовала себя, как в старые времена, и была им очень благодарна. Обычно мы обедали у меня. Моя невестка Наташа пекла свой знаменитый пирог с капустой по старому русскому рецепту. Все бывали в восторге. Никогда такого не ели. Однажды, когда у нас в гостях были лорд Френсис с женой Кити, им так понравился приготовленный Наташей московский борщ, что они трижды просили добавки. И к тому же, с удовольствием съели мясо, нашпигованное салом и чесноком.

Моя дружба с академиком Ж.Кэном [94] не прекращалась до его смерти в 1974 году. Не могу без улыбки вспоминать трагикомическое событие, случившееся с нами. Однажды я повезла супругов Кэн на министерской "Чайке" на экскурсию в Суздаль. В то время им было уже под 90 каждому. Ехали мы ночью, и они в скором времени крепко уснули в машине. По дороге, в Реутове, нас остановила милиция и, ничего не выясняя, в сопровождении милицейского мотоциклиста отправила нас обратно в Москву, очевидно, как французских шпионов, ехавших через закрытую зону. Ночь и утро прошли в хлопотах на уровне заместителя председателя КГБ. Днем, взяв с собой в сопровождение офицера госбезопасности, прекрасно владевшего французским языком, мы двинулись опять в Суздаль. Устав от всех передряг, супруги Кэн и я спокойно дремали. Но когда мы опять проезжали Реутово, они вдруг встрепенулись и начали спрашивать: "Где, где, где ракеты?" Сейчас это выглядит смешно, но тогда мне было не до шуток.

94

Жюльен Кэн (1887–1974) — директор Национальной библиотеки Франции.

Мы с Василием Николаевичем и на пенсии придерживались установленного еще в 1920-х годах правила — ежегодно отдыхать где-то на курорте. Теперь прибавилась и необходимость лечения в санаториях. Ездили лечиться, в основном, в подмосковные санатории. Часто, особенно зимой, бывали в любимом "Суханово". В 1974 году совершили поездку по Пушкинским местам в Псковщине. Пожалели, что не сделали этого раньше. Продолжили свои поездки по Волге, Волго-Балту, Оке и Каме. Навестили родные места. Василий Николаевич с Адрианом побывали в Нежине и Киеве. А я вместе с Е.М.Цветаевой побывала в родном для нас обеих городе Гродно. У родителей Евгении Михайловны под Гродно было имение, куда мы ездили и нашли, еще сохранившийся, их помещичий дом и даже стариков-крестьян, которые помнили ее родителей. Я уже писала, что нашла в Гродно дом, который принадлежал моим бабушке и дедушке, где жила когда-то наша большая семья. Я также ездила с Василием Николаевичем в Саратов, в город моего детства и юности. Конечно, пошли посмотреть, что сталось с домами, где я жила с родителями. С волнением посетила наши бывшие квартиры, хотелось вспомнить и пережить еще раз детство и юность. К сожалению, они были так исковерканы реконструкциями и ремонтами, что узнать их было трудно. А в наших квартирах теперь были убогие коммуналки с общими кухнями и туалетами. От уютных садиков за домами вообще ничего не осталось. На месте лютеранского кладбища, где была похоронена мама, стояли жилые дома… Побывала в университете, в консерватории, в саратовских музеях.