Книги в моей жизни: Эссе

Чтобы дать понятие о том, что имеется в виду, я свел вместе и без разбора примеры подобных чудес: Иоахим Флорский^{62}, Жиль де Рэ, Якоб Бёме, маркиз де Сад, И Цзин, Кносский дворец, альбигойцы, Жан-Поль Рихтер, священный Грааль, Генрих Шлиман, Жанна д’Арк, граф де Сен-Жермен, «Сумма теологии», великая Уйгурская империя, Аполлоний Тианский, мадам Блаватская, св. Франциск Ассизский, легенда о Гильгамеше, Рамакришна, Тимбукту, пирамиды, дзен-буддизм, остров Пасхи, великие соборы, Нострадамус, Парацельс, Библия, Атлантида и Му, Фермопилы, Эхнатон, Куско, Крестовый поход детей, Тристан и Изольда, Ур, инквизиция, «Арабская пустыня», царь Соломон, Черная смерть, Пифагор, Сантос-Дюмон, «Алиса в Стране чудес», Наакальская библиотека, Гермес Трисмегист, Белое Братство, атомная бомба, Гаутама Будда.

Есть одно не названное мной имя, которое находится в контрасте со всем, что имеет отношение к тайнам, подозрениям, тревогам, педантизму и порабощению. Это Кришнамурти. Вот человек нашего времени, достойный наименования «владыка реальности». Он один такой. Думаю, что с его самоотречением может сравниться только самоотречение Христа. Учение его так легко постичь, что без труда понимаешь, почему эти ясные, четкие суждения и поступки вызывают такое смятение. Люди отвергают то, что легко достижимо. В силу нашей извращенности, превосходящей все уловки Сатаны, человек отказывается воспринять свои собственные, дарованные Богом права: он требует освобождения или спасения от тех или иных напастей посредством кого-либо другого, взывает к проводникам, советчикам, лидерам, общественной системе, ритуалам. Он ждет решений, которые должен принимать сам. Образование он ставит выше мудрости, силу — выше искусства постижения. Но главное состоит в том, что он отказывается работать во имя собственного освобождения, утверждая, что сначала должен быть освобожден «мир». Однако, как неоднократно повторял Кришнамурти, проблема мира связана с проблемой личности. Истина всегда существует, Вечность рядом с нами — здесь и сейчас. А как быть со спасением? О человек, что же ты хочешь спасти? Свое жалкое я? Свою душу? Свою личность? Оставь все это — и ты обретешь себя. Не тревожься о Боге — Бог знает, как позаботиться о Себе. Взращивай свои сомнения, дорожи каждой крупицей опыта, береги свои желания, стремись не к тому, чтобы забывать или помнить пережитое, но к тому, чтобы осознавать его и усваивать.

Кришнамурти изъясняется довольно резко. Порой его выводят из себя те жалкие, тупые вопросы, на которые ему приходится отвечать. Освободи самого себя! — требует он. Никто этого не сделает за тебя, ибо никто не может это сделать. Этот голос из пустыни, несомненно, голос лидера. Но Кришнамурти отказался и от такой роли.

Открыла мне глаза на этот живущий среди нас феномен книга Карло Суареса о Кришнамурти [92] . Я впервые прочел ее в Париже и с тех пор перечитывал несколько раз. Нет другой книги, если не считать «Совершенного коллектива», которую я читал бы с таким вниманием, делая столь обширные выписки. После многих лет борьбы и поисков я нашел золото.

92

«Кришнамурти». Париж: Эдисьон Адьяр, 1932. Эта работа пополнилась теперь другой, озаглавленной «Кришнамурти и единство человека», Париж: Лё Серкль дю Ливр, 1950 (примеч. автора).

Не думаю, что эта книга переведена на английский язык и равным образом не знаю, что думает о ней сам Кришнамурти. Я никогда не встречался с Кришнамурти, хотя нет другого человека из ныне живущих, встречу с которым я посчитал бы за большее счастье. Забавно, что жилище его располагается не так уж далеко от моего. Однако мне кажется, что этот человек, если и дорожит чем-нибудь, то лишь правом вести собственную жизнь — и, разумеется, не жаждет быть на побегушках у всякого Тома, Дика или Гарри, которым приспичит познакомиться с ним, чтобы разжиться у него крохами мудрости. «Вы можете не знать меня», — сказал он где-то. Достаточно знать, что он собой представляет, за что борется по-настоящему и по существу.

Этой книге Карло Суареса нет цены. Она насыщена высказываниями самого Кришнамурти, извлеченными из его бесед и сочинений. Каждая фаза его развития (вплоть до года опубликования книги) описана детально — и при этом четко, ясно, убедительно. Суарес скромно держится на заднем плане. Он мудро предоставляет слово самому Кришнамурти.

На 116–119 страницах читателю книги Суареса следует обратить внимание на одно место, суть которого я изложу вкратце…

После долгой дискуссии с одним жителем Бомбея тот сказал Кришнамурти: все, что вы говорите, может привести к созданию сверхчеловека — людей, способных управлять собой и упорядочить собственную душу, людей, которые могут стать полными владыками самих себя. Но как быть с людьми у подножья общественной лестницы — тех, кто зависит от внешней власти, кто использует всевозможные костыли, кто вынужден подчиняться моральному кодексу, который на самом деле ему совершенно не подходит?

Кришнамурти ответил: взгляни на то, что происходит в мире. На самом верху стоят сильные, неистовые, надменные — те, кто узурпировал и сохранил власть над другими. А внизу — слабые и кроткие, которые бьются за жизнь и барахтаются в ней. Какой контраст с деревом, чья сила и красота исходят из глубоких и скрытых корней, тогда как наверху у него — тонкие листочки, нежные побеги и самые хрупкие ветви. В человеческом обществе — по крайней мере так обстоит дело сейчас — сильные и мощные опираются на слабых. Напротив, в Природе именно сильные и мощные поддерживают слабых. До тех пор, пока будешь упорствовать в том, чтобы смотреть на каждую проблему извращенным и запутавшимся взглядом, будешь соглашаться с существующим положением вещей. Я смотрю на эти проблемы с другой точки зрения… Поскольку убеждения ваши не являются плодом вашего собственного понимания, вы повторяете то, что предлагают авторитеты; вы нагромождаете цитаты, побивая один авторитет другим, старый — новым. Тут мне сказать нечего. Но если посмотришь на жизнь с позиции, не поколебленной и не искаженной авторитетами, не имеющей опоры в знаниях других, но возникшей благодаря собственным мукам, собственным размышлениям, собственной культуре, собственному пониманию, собственной любви, тогда поймешь слова мои — «саг la m'editation du coeur est l’entendement» [93] … Лично я не имею никаких верований и не принадлежу никакой традиции [94] — надеюсь, ты поймешь сказанное мною сейчас. Я всегда занимал такую позицию по отношению к жизни. Ведь это непреложный факт, что жизнь меняется с каждым днем, а потому верования и традиции не только бесполезны, но могут помешать мне понять жизнь, если я позволю им поработить меня… Ты можешь достичь освобождения, где бы ни находился и невзирая на любые обстоятельства, но это означает, что у тебя должна быть мощь гения. Ибо гениальность в конечном счете есть способность освободиться от гнетущих обстоятельств, способность вырваться из порочного круга… Ты можешь возразить мне, что нету тебя такой силы. Я с тобой полностью согласен. Чтобы раскрыть собственную мощь — силу, которая заключена в тебе самом, ты должен добровольно и радостно принимать любое испытание. Но именно это ты отказываешься делать!

93

«Ибо размышление сердца — это понимание» (фр.).

94

Курсив мой (примеч. автора).

Такого рода слова дышат искренностью, вдохновляют и открывают истину. Они пробивают облака философии, затуманивающей наш рассудок, и возрождают стремление действовать. Они сравнивают с землей шаткие конструкции словесных гимнастов и расчищают почву от мусора. Благодаря им повседневная жизнь становится радостным поиском, а не бегом с препятствиями или ловушкой для крыс. В беседе с братом Тео Ван Гог однажды сказал: «Христос был так бесконечно велик потому, что его путь никогда не загромождали предметы мебели и прочая тупая дребедень». То же самое чувствуешь в отношении Кришнамурти. Ничто не загромождает его путь. Его уникальная в истории духовных лидеров карьера напоминает одно из знаменитых эпических сказаний о Гильгамеше. Провозглашенный в юности грядущим мессией, Кришнамурти отказался от этой предназначенной ему роли, распустил всех своих учеников, отверг всех учителей и наставников. Он не стал учреждать новую веру или догму, подверг все сомнению, научился вопрошать (особенно в моменты наивысшего восторга) и благодаря героической упорной борьбе избавился от иллюзий и ослепления гордостью, тщеславия и любых, едва уловимых поползновений к возвышению над другими. Он подошел к самому источнику жизни — за пропитанием и вдохновением. Ему понадобилась неусыпная бдительность, дабы избежать ловушек и капканов, поставленных теми, кто желал поработить его и использовать в своих целях. Он освободил душу свою, если можно так сказать, от мира горнего и от преисподней, открыв для нее тем самым «рай героев».

Нужно ли как-то определять это состояние?

Есть нечто такое в высказываниях Кришнамурти, что делает чтение книг совершенно излишним. Есть и другой, еще более поразительный факт, связанный с его высказываниями, который Суарес формулирует так: «Чем яснее его слова, тем меньше его понимают».

Однажды Кришнамурти сказал: «Я сознательно стремлюсь к неопределенности, хотя мог бы изъяснять все открыто, но это не входит в мои намерения. Ибо все, что определено, становится мертвым…» Нет, Кришнамурти не дает определений, равно как и ответов «Да» или «Нет». Вопрошающего он резко отстраняет от себя, принуждая его искать ответ в самом себе. Вновь и вновь он повторяет: «Я не прошу вас верить в то, что я говорю… Мне от вас ничего не нужно — ни благожелательного мнения или согласия, ни того, чтобы вы следовали за мной. Я прошу вас не верить, а понимать то, что я говорю». Сотрудничайте с жизнью! — вот его постоянное требование. Порой он задает настоящую порку самоуверенным фарисеям. Чего добились вы, спрашивает он, вашими красивыми словами, вашими лозунгами и ярлыками, вашими книгами? Скольких людей сделали вы счастливыми — не мимолетно, а в полном смысле? И так далее. «Присваивать себе титулы и имена, отрешиться от мира и возомнить себя выше других — как это приятно! Но, если все сказанное вами верно, спасли ли вы хоть одно человеческое существо от скорби и от мук?»

Все защитные схемы — социальные, нравственные, религиозные — дают иллюзию поддержки и помощи слабым, которых будто бы можно направить и привести к лучшей жизни, тогда как на самом деле они не позволяют слабым воспользоваться непосредственным жизненным опытом. Вместо этого люди прибегают к защите всякого рода и тем самым калечат себя. Эти схемы становятся инструментами власти, материальной и духовной эксплуатации. (Интерпретация самого Суареса.)

Одно из самых заметных различий между таким человеком, как Кришнамурти, и художниками в целом состоит в почтительном отношении к их роли. Кришнамурти утверждает, что созидательный гений художника находится в постоянном противоречии с его «я». Художник воображает, говорит он, будто его «я» является великим или возвышенным. Это «я» желает использовать для своего возвеличения тот момент вдохновения, когда оно соприкасается с вечным, а именно: тот момент, когда «я» отсутствует, уступив место накопленному за свою жизнь опыту. Лишь интуиция, полагает он, должна быть единственным проводником. Всем поэтам, музыкантам и художникам следует стремиться к анонимности, следует оторваться от своих творений. Но большинство художников поступает наоборот: они жаждут увидеть свои творения подписанными их именем. Короче говоря, пока художник цепляется за свою индивидуальность, он не сумеет сделать свое вдохновение или созидательную силу величиной постоянной. Свойство же или состояние гениальности представляют собой лишь первую фазу освобождения.

Я не переводчик, и мне было трудно точно передать и сжато выразить вышеизложенные суждения и размышления. Равным образом, я не ставил своей целью передать всю совокупность идей Кришнамурти, изложенных в книге Карло Суареса. Я ощутил необходимость поговорить о нем по той причине, что Кришнамурти, при всей его нерасторжимой связи с реальной жизнью, сотворил — помимо собственной воли — легенду и миф о самом себе. Люди глубоко убеждены, что создавший самого себя человек, каким бы ни был он простым, искренним и прямым, скрывает нечто более сложное, более таинственное. Они уверяют, будто их самое горячее желание — освободиться от жестокого гнета обстоятельств. Но на самом деле они жаждут сделать все смутным, неопределенным и способным осуществиться только в отдаленном будущем. И обычно они никогда не признаются, что эти трудности созданы ими самими. Реальность они всегда именуют «грубой» — если хоть на секунду соглашаются с тем, что реальность существует в повседневной жизни. О ней говорится так, словно она противостоит божественной реальности или, можно сказать, некоему скрытому раю. Надежда, что мы однажды проснемся в совершенно другой жизни, чем та, которая окружает нас, делает людей добровольными жертвами тирании и угнетения во всех формах. Надежда и страх превращают человека в ничтожество. Миф, которым он живет изо дня в день, состоит в том, что когда-нибудь он сможет вырваться из созданной им самим тюрьмы, которая кажется ему созданной ухищрениями других. Каждый истинный герой сделал реальность своей собственностью. Освобождая себя, герой разрушает миф, связующий нас с прошлым и будущим. В этом и заключается сущность мифа — он скрывает то удивительное, что существует здесь и сейчас.

Сегодня утром я обнаружил на полке еще одну книгу о Кришнамурти, о которой совсем забыл. Подарил мне ее один из друзей перед самым отъездом в долгое путешествие. Я тогда отложил книгу в сторону, даже не открыв ее. Эта преамбула была мне нужна для того, чтобы поблагодарить друга, оказавшего мне великую услугу, а также чтобы сообщить читателям, которые не знают французского языка, что существует еще одна превосходная интерпретация жизни и трудов Кришнамурти. Книга называется «Кришнамурти» («Человек должен освободить себя сам»), и написал ее Людовик Рено [95] . Подобно книге Суареса, в ней также есть множество цитат из бесед и сочинений Кришнамурти. Автор, ныне покойный, был членом Теософского ^{63} общества, «чьи цели», говорит он в предисловии, «я далеко не разделял, но от всей души приветствовал великие догматы Эволюции, Перевоплощения и Кармы». И далее следует такое утверждение: «Хочу уведомить моих читателей, что я стою не за Кришнамурти, а вместе с ним».

95

Бостон: Кристофер Паблишинг Хаус, 1939 (примеч. автора).