Книгоедство
Шрифт:
Морские рубежи нашей родины враги преодолевают вплавь В том случае, если шпион не умеет плавать, в качестве плавсредства для доставки его в нужную точку используются подводные лодки, называемые на западе субмаринами Самое удобное море для перехода границы вплавь – Черное; море это не замерзает, и не надо с помощью пешни или коловорота продалбливать из-под воды лед.
4. Что делают шпионы на территории нашей родины
На территории нашей родины шпионы:
а) отравляют колодцы бактериями азиатской холеры;
б) подпиливают опоры моста, чтобы поезд из пункта А не пришел в пункт Б;
в) добавляют в конфеты яд и угощают ими пионеров и школьников;
г) оборудуют подземные заводы и фабрики для производства тайных запасов оружия, а также склады для их складирования на случай будущего
д) пытаются выкрасть секрет яблока сорта «Рубиновая звезда» (выращено крымскими садоводами-мичуринцами), увеличивающего продолжительность жизни и излечивающего от многих болезней;
е) надеются раскрыть главную тайну советского флота – цели, сроки и задачи строительства подводного корабля «Пионер»
Инструкцию составил ст. лейтенант Александр Етоев
Добавка про художника этой книжки словами матадора В. Курицына: «Которая “Красного матроса” (“Про шпионов”, 2002 год указан) с картинками, и с замечательными, перышка Виктора Тихомирова»
Виктор Тихомиров очень смешной художник – в смысле, не сам смешной, хоть и носит казацкий чуб, а смешные его картинки Впрочем, на то он и митёк, чтобы смешно рисовать картинки.
Вечером у Кальве в обществе Кокто, Вимера и Пупе, принесшего мне автограф Пруста для моей коллекции В связи с этим Кокто рассказал о своем общении с Прустом. Тот никогда не давал стирать пыль; она лежала «подобно шиншилле» на всех предметах обстановки При входе домоправительница спрашивала, нет ли у пришедшего с собой цветов, не пользовался ли он духами и не проводил ли время в обществе надушенной женщины. Его видели чаще всего в постели, но одетым, в желтых перчатках, чтобы не грызть ногти Он тратил много денег, чтобы в доме не работали ремесленники, чей шум ему мешал. Окна никогда не открывались; ночной столик был заставлен лекарствами, ингаляторами, пульверизаторами Его рафинированность была не без зловещего оттенка; так, он ходил к мяснику и заставлял показывать, «как закалывают теленка»
Эта пространная цитата из парижского дневника Эрнста Юнгера (запись от 17 февраля 1942 года) – очень хорошая иллюстрация к теме «Писатель в жизни». Действительно, когда читаешь классика, то и представляешь его не иначе как неким эфирным духом, у которого на уме лишь одно высокое А он, оказывается, и к мяснику ходит, и в комнате у него от пыли не продохнуть, и ногти он грызет, как мальчишка, не думая о глистах и инфекции Хотя, наверное, какой-нибудь Августин Блаженный или Франциск Ассизский и вправду жили так, как пишут о себе в своих сочинениях Пруст же – нормальный извращенный парижской жизнью писатель, и в книгах у него нормальная извращенная жизнь нормального французского буржуа, а не буколика в духе Лонга, когда Дафнис и Хлоя хоть и любят друг друга, но не знают, что с этой любовью делать.
Собственно говоря, эта книга – часть большого проекта «Русский дизайн», над которым автор его, художница Ольга Флоренская, работает уже много лет и который показывается кусками по мере накопления материалов
Эстетика русского быта – вот важная и огромная тема, кропотливо разрабатываемая художницей. По сути, и «Бестиарий», и «Таксидермия», и предыдущие книги Ольги Флоренской («Русский патент», «Движение в сторону ЙЫЕ», «Русский дизайн», – все выпущены издательством «Митькилибрис») – части большого целого
Надписи и объявления на стенах и на заборах («RAP – говно», «ПЛЯЖ ЗАКРЫТ ПРОИЗВОДИТСЯ СБРОС ФЕКАЛИЙ»), уличные таблички, вывески («ПОШЫВ ШУБ»), наклейки и этикетки на упаковках («Мочалка банная Цена 13 коп. Перед применением ошпарить кипятком»), доморощенные политические лозунги и плакаты («ИУДУ ЕЛЬЦИНА К СТЕНКЕ») – словом, все то, мимо чего человек проходит обычно не замечая, глаз художника выхватывает из жизненного потока и, как бабочку энтомолог, аккуратно накалывает на иглу ученого интереса
Художница исследует буквы, почерки и слова, чтобы через них проникнуть в душу русского человека, загадочную, по распространенному мнению.
Русские буквы, кажется, созданы для тренировки христианского смирения: скупые движения корявой рабочей руки, согретой
дыханием на морозе, – вот рисунок нашей азбуки… Как весело импровизировать в латинице – у нас же лоб всегда в крови Одна сомнительная радость, что у нас «ЖЭ – похоже на жука»…Ода русскому бытовому шрифту – вот что такое эта книжка Ольги Флоренской И одновременно это плач по нему («Осмеянный и оболганный, он исчезнет под напором пронырливых западных граффити – их первые, еще неловкие образцы уже появились в наших дворах»). И надежда на его новое возрождение.
1. Лучшее из существующих русских изданий «Путешествий Гулливера» – несомненно довоенные издания «Академии» Академического «Гулливера» все должны хорошо помнить по начальным кадрам замечательного фильма Александра Птушко «Новый Гулливер» 1935 года выпуска – фильма, где впервые, пожалуй, в мировой кинематографии живые актеры играли совместно с мультяшными персонажами Помните, вожатый у пионерского костра открывает одетый в суперобложку маленький томик Свифта? Так вот, это он и был – «Гулливер» издания «Академии», лучшего издания произведения английского классика, выпущенного у нас в России
Традиционно роман Свифта относят к жанру фантастики
Виктор Шкловский в одной из своих работ пишет следующее:
Лучшими фантастическими романами являются романы Свифта – когда уменьшается или увеличивается герой, и, кроме этой фантастики, никакая фантастика уже не допустима. Эта единственно допущенная фантастика становится методом исследования мира заново. Мы изменяем масштаб мира, и то, что кажется нам почетным, становится ироничным. Мы здесь видим не только ревность и любовь женщины, которая стоит вместе с каретой на ладони Гулливера, но мы исследуем и английский парламент, и борьбу Англии с Францией. Рассматривая крохотного Гулливера на руке великана, мы точно так же исследуем войну, нравственность пороха Здесь фантастичность математична. Поэтому фантастика, допущенная в романе, должна быть минимальна, строго определенна и максимально нагружена.
То есть фантастический элемент, по мысли Шкловского, должен быть соразмерен с задачей, которую ставит перед собой писатель: он не должен заслонять главного. Кстати, далее, в той же самой статье, критик пишет о книге Адамова «Тайна двух океанов»: «Невнятность романа, облегченная условность показа подводного мира заставляет нас считать книгу Адамова читательской удачей, а не писательской удачей» В случае же «Гулливера» Свифта удача получается обоюдная – и писательская, и читательская.
2 Великий роман Свифта задуман и написан как пародия на «Робинзона Крузо» Дефо. Даже не так: это была книга, призванная разоблачить перед читателями обманщика Даниэля Дефо, утверждавшего, что все написанное им в романе про Робинзона – правда Отсюда и приемы романа Свифта, все его гротеск и гипербола, которые должны были, по замыслу автора, показать абсурдность, абсолютную невозможность подобных историй в жизни и полную несостоятельность их сочинителей. Результат вышел для писателя неожиданным Читатель после выхода «Гулливера» в свет искренне поверил, что описанные в книге события имели место в действительности. Доверчивые читатели поверили даже в летающие по воздуху острова и в страну говорящих лошадей Это окончательно убедило Свифта в глупости человечества в целом и отдельных его представителей в частности – таких, например, как Дефо Создатель Гулливера иначе как «безграмотным писакой» создателя Робинзона не называл Сохранилось множество свидетельств современников о дьявольском характере Свифта, о его иезуитской въедливости, о постоянном желании уязвить, унизить собеседника, представить того в лице окружающих дураком Слышать это довольно странно, поскольку Лемюэль Гулливер, литературный герой Свифта, в книге представляет собой полную противоположность его автору Это добрый, отзывчивый человек, сочувствующий бедным, встающий на сторону униженных несправедливой властью, всегда готовый прийти на помощь. То есть явно имеет место быть парадокс, описанный гениальным Стивенсоном в его «Истории доктора Джекиля и мистера Хайда». Ночной Свифт предстает перед нами в жизни, дневной, в образе добряка Гулливера, глядит на нас со страниц романа. Такие вот бывают в литературном мире истории.