Книжка с настроением

Перебью и сожгу, как чумную заразу, дотла. 

В двух шагах ждёт «Тюльпан» и Серега с «Утесом» в засаде —

Значит, я не один, а двоим нам не страшен и черт. 

Я ору во весь рот, на колено встаю: вижу, сзади

БМП в тридцать тонн совершает безумный манёвр.

Задрожал пулемёт, темноту разрезая на части,

Не забыть ярый гнев и кольцо от гранаты в руке,

Ослепительный взрыв и прыжок из прожорливой пасти,

Чтоб «цветок» завести и размазать врага как паштет. 

Я не робот, не бог, но Руси богатырская сила

От дедов-кузнецов мне досталась в наследственный дар,

И летят в черноте мимо звезд над озябшей осиной

«Фейерверки» для тех, кто затеял весь этот кошмар. 

/За ночь на пруду противник потерял пять единиц техники, двадцать восемь человек личного состава, не считая раненых./

С новой строчки

Белый лист —мой немой собеседник,

Сердца исповедь — письменный плач…

Мне бы выплеснуть смело последний,

Недопитый глоток неудач,

Недосказанность буквами сгладить,

На бумаге признаться в любви,

Не сдержать острый приступ печали —

Быть собой, а не кем-то другим.

Дописать до конца, все до точки…

Прочитать и поджечь, и забыть…

И начать новый день с новой строчки…

Только как же душе не любить?

Не помнить утра

Жизни верь: она ведь учит лучше всяких книг. Гёте И.  

Странно, наверно, не помнить, с чего начинается утро… 

Яблочной свежестью сада была я на крыше в Китае; 

Соком алоэ в аптечках кают Христофора Колумба; 

Пеной взбиваемых сливок и брызгами яда кураре; 

Горным цветком на вершине, вершиной под горной лавандой; 

Жгучей крапивой и плодом с сухими, как лист, семенами. 

Солью морской я лечила людей, не умеющих плавать; 

Из элементов природных рождала системы сознаний; 

Не волшебством добивалась чудес на зеленой планете. 

Вазой была на столе я и крепким столом под той вазой; 

Астрой на стебле ветвистом и веткой к окошку склоненной; 

И колокольчиком звучным на радужной фенечке хиппи. 

То уголек, то кострище в свирепую бурю несчастий; 

И звездопад над мостами, и мост в запоздалую сказку; 

Я миллион откровений, маяк кораблям и акулам. 

Статуей в храме, я помню, ловила и якоря скрежет, 

И якорями касалась заросших камней в тихой бухте. 

Долго хранила в кармане печали всех загнанных в угол: 

И королевы, и няньки, и рыцаря в ржавых доспехах… 

Это людских надежд

Надежда подобна ночному небу: 

нет такого уголка, где бы глаз, упорно ищущий, не открыл,

в конце концов, какую-нибудь звезду.

Октав Фелье

Звали меня, и спешила рассветами яркими в помощь; 

Длинными реками в море печали с собой уносила; 

Тысячи раз повторяла я в бури маршрут Магеллана. 

Лужей была в Колорадо и в луже жуком колорадским; 

Мрущим как муха индейцем и мухой в тарелке Менданья. 

Камнем мечети в Египте озябшим тепло отдавала; 

Илом во время разлива питала голодные почвы; 

И бедуином, и птицей в пустыне искала прохладу. 

Ходом была шахматиста и шахматной партией жизни; 

Солнцем на медной монете и медью, расплавленной солнцем. 

Пламя в холодные ночи одной лишь искрой разжигала; 

Звездами людям дарила мгновения тайных желаний; 

Зрелищем огненных красок вселялась я в души китайцев. 

Светом луны серебристой и слитком была из металла; 

Бисером мелким на нитях и нитью на левом запястье. 

Силой сменялась и болью, меня отрекались солдаты; 

Запахом Родины снова входила в их черствые мысли; 

Скоростью ветра при шторме взлетала и падала снегом. 

Песней была материнской и матерью песен о главном; 

Голубем белым на крыше и крышей с белеющим флагом. 

(2012-2015)