Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль

Я боюсь...

— Что ты, глупенькая, что ты! — принялся успокаивать ее Ги.— Мы вернемся завтра же, к вечеру, самое позднее — послезавтра утром. И чего тебе бояться: у тебя остается злая собака, которая никого не подпускает, неподалеку живет старый Мерсье, можешь его позвать, если понадобится. И знаешь, мы люди благодарные, мы умеем тебя ценить. Что бы ты хотела иметь? Говори, говори, не стесняйся. Красивое ожерелье? Нарядное платьице? Сапожки? Ну скажи ..

Клоди смотрела сурово.

— Ничего мне не надо,—сказала она решительно.— Мне нужно, чтоб вы избавили меня от всего этого дела. Я хочу домой, к Сими...

— Ну вот, еще одна девчонка заводит ту же песню! — с досадой проворчал Ги.— Я же сказал тебе: не позже послезавтрашнего дня мы все вернемся в Париж. Можешь не беспокоиться: как я сказал, так и будет.

Жюль заметил сонные, усталые глаза Клоди. Веки ее сами собой опускались.

— Оставь-ка ты девочку в покое,—сказал он Ги.— Смотри, она уже валится с ног.

Когда Клоди поднялась в знакомую ей по прошлому приезду спаленку, Бабетт, разметавшись на соседней кровати, чмокала во сне губами и что-то бормотала.

— Мамочка... моя Жанин...— разобрала Клоди.

— Бедняжка. Маленькая моя сиротка,—нежно прошептала девочка и, как настоящая мать, с любовью поцеловала малютку и подоткнула ей одеяльце.

19. «КОШКИ-АРИСТОКРАТКИ»

Они уехали, наверное, на рассвете, когда Клоди еще крепко спала. Единственный их след — отпечаток шин на песчаной дороге у дома — Клоди обнаружила, когда вышла утром на крыльцо.

Утро было золотое, солнечное, как будто не октябрь стоял на дворе, а июль или начало августа. В саду заливались дрозды, синицы прыгали по кустам жимолости, ворковали где-то под крышей голуби — все было мирно, по-деревенски покойно, пахло нагретой землей, травой, немножко свежим навозом — запахи, которые тоже вселяли успокоение. И все-таки Клоди чувствовала какую-то тревогу, неуверенность, ей было не по себе в этой тихой и на вид такой приятной вилле.

Почуяв девочку, опять заскулил по-щенячьи Казак в своей клетке.

— Сейчас приду, Казак! — крикнула собаке девочка.

Но в эту минуту сверху, из открытого окна спальни, послышался жалобный детский голосок, и Клоди бросилась в дом.

Бабетт сидела на постели, тараща еще сонные глаза.

— А где Жанин? — опять захныкала она, увидев Клоди.— Я хочу Жанин... И где мое молоко?

— Молоко я сейчас тебе принесу. А Жанин скоро приедет,— отважно лгала Клоди. — Сейчас мы с тобой оденемся, попьем тепленького молочка, а потом пойдем смотреть собачку . Ведь ты еще не видела здешнюю собачку, Баб? Ее зовут Казак, и она очень хорошая ..

Но, говоря так, Клоди со страхом думала о встрече Бабетт с Казаком. А вдруг Казак станет бросаться на малышку, как он бросается на Жюля и Ги, напугает ее до полусмерти, а потом ее целый день не успокоишь?.. И еще одна забота угнетала девочку: есть ли в доме молоко? Позаботились ли оба приятеля об этой насущной пище детей или привезли одни только острые закуски для себя? Что делать, если молока не окажется?

Однако в холодильнике стояли две пузатые белые бутылки, и Клоди облегченно вздохнула: втайне она и сама хотела выпить молочка за завтраком.

Она быстро одела Бабетт, причем заметила, что нарядный матросский костюмчик девочки уже изрядно помят и запачкан. «Интересно, подумал ли Жюль о платьицах для своей дочки?» — мелькнула у нее мысль. Впрочем, остановиться на этой мысли ей не пришлось: Бабетт торопила завтракать и идти смотреть собаку. На время малышка как будто позабыла о Жанин и о маме с папой — Казак поглощал все ее мысли. Приближаясь к клетке собаки, Клоди крепко прижала малютку к себе: что-то сейчас будет?

Вот и Казак — его большая пушистая голова, круглые уши, волнистая рыже-белая шкура, медвежьи, глубоко запрятанные в шерсти блестящие глаза.

— Казак, Казак, здравствуй, вот и мы! — нарочито беспечно заговорила Клоди, крепко держа за руку малышку.— Казак хороший, Казак добрый... Ты его не боишься, правда? Только не нужно пока подходить слишком близко Казак ведь с тобой еще незнаком, он даже никогда, наверное, не видел таких маленьких девочек .

Однако Казак, обнюхав их издали, вдруг запрыгал, затанцевал, приветливо виляя хвостом. Верхняя губа его приподнялась, показывая кипенно-белые зубы.

— Смотри, Бабетт, он тебе улыбается! — закричала радостно Клоди — Смотри, какие у него красивые зубки, какой он пушистый. .

— Казак .. хочу Казака.. — пролепетала малышка, храбро приближаясь к железной решетке.

— Он не может к тебе подойти. Видишь, он за решеткой,— сказала Клоди.

Личико малышки мгновенно сморщилось, рот искривился.

— Казак... Иди сюда, ко мне, Казак...— заныла она, уже приготовляясь плакать.

— Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, не плачь,— заторопилась Клоди — Ну знаешь что, хочешь, мы возьмем собачку к себе в домик? Хочешь?

— Хочу,—пролепетала Бабетт.

— Ох, и влетит мне за Казака, если ненароком приедут дяди и застанут собаку в доме! — вслух рассуждала Клоди, с трудом отстегивая тугой карабин цепи, который никак не хотел подаваться: видно, давно никто не отпускал собаку побегать на воле.

Но вот цепь упала на землю. Казак, еще не веря своему счастью, помотал головой, взвизгнул пронзительно и вмиг перемахнул через решетку. На дорожке перед домом он исполнил буйно-радостный танец с прыжками выше головы и счастливым визгом. Клоди крепко прижимала к себе Бабетт, но Казак, натанцевавшись, улегся у ног девочек и положил свою круглую ушастую голову прямо на лакированные туфельки Бабетт. Клоди ласково погладила его, и Казак в ответ облизал ей нос.

Бабетт была в восторге, она радостно смеялась, теребила пса за уши и хвост, даже лежала с ним рядом, а Клоди радовалась, что вот наконец девочка успокоилась, ие капризничает, не требует свою Жанин и, видимо, совершенно довольна жизнью. Все трое устроились на ковре в холле: Клоди принесла игрушки Бабетт, которыми заинтересовался Казак, облюбовавший небольшой мячик и резинового ежа. Он то подкидывал высоко мячик и ловил его на лету, то бросался на ежа, делал вид, что охотится за ним, брал его в зубы и, услышав резиновый писк, далеко отбрасывал от себя. А Бабетт валялась на ковре, заливаясь смехом, тиская собаку, и Казак в ответ только улыбался да лизал ей руки.

— Вот видишь, какой у нас завелся друг,— трепля собаку за уши, говорила Клоди малышке.

Однако скоро Клоди заметила, что Бабетт уже не так охотно играет с собакой, что все чаще она начинает грустно поглядывать по сторонам. И правда, вскоре послышалось знакомое:

— Хочу к маме... Где Жанин?..

И опять хныканье, капризное и печальное.

К счастью, у Клоди был большой запас сказок. В ход пошли Сандрильона и «Мальчик с пальчик», «Три поросенка», «Красная шапочка». Под эти сказки Бабетт заснула, и Клоди смогла приготовить несложный обед, пока Казак караулил спящую на ковре малышку. Бульон, вареный цыпленок — все это Клоди умела сготовить еще для отца.