Кнульп

– Да в десять, не позднее. Мы так славно прогулялись!

– До десяти еще много времени, - сказал Кнульп, - я уж позабочусь, чтобы вы не опоздали. И раз мы так скоро снова не встретимся, может, рискнем, станцуем один танец? Или вы не любите танцевать?

Она взглянула на него изумленно и с любопытством.

– Танцевать-то я очень люблю. Но где же? Здесь, ночью, в темноте?

– Как вам уже известно, мы сейчас придем в Гертельфинген, а там в трактире "Лев" всегда есть музыка. Мы можем туда зайти, станцуем один-единственный танец и сразу домой, будет о чем вспомнить.

Бербели в раздумье остановилась.

– Как бы это было весело,- проговорила она.
– Но что о нас подумают? Я не хочу, чтобы меня сочли за таковскую... или чтобы решили, что мы с вами парочка.

Она вдруг задорно рассмеялась и громко воскликнула:

– Если уж я выберу себе когда-нибудь милого дружка, он ни за что не будет дубильщиком! Не хочу вас оскорбить, но у дубильщика такая грязная работа.

– В этом вы, возможно, правы, - добродушно ответил Кнульп.
– Но ведь вы не замуж за меня собираетесь. Да и ни одна душа здесь не знает, что я дубильщик и что вы такая гордая; руки я отмыл дочиста, так что если вы не прочь со мной потанцевать, я вас приглашаю. Если нет, воротимся назад.

В темноте из-за кустов показался первый дом деревни со светлым фронтоном. Кнульп вдруг прошептал: "Тс-с!" - и поднял палец, и они услышали доносившуюся из деревни музыку - звуки гармоники и скрипки.

– Ну, вперед!
– засмеялась девушка, и оба прибавили шагу.

Во "Льве" танцевали четыре или пять пар, все молодежь. Кнульп их не знал. Было спокойно и прилично, никто не докучал незнакомой парочке, вставшей в ряд в начале очередного танца. Они сплясали лендлер и польку, затем на очереди был вальс, который Бербели танцевать не умела. Они смотрели на танцующих и выпили немного пива - на большее у Кнульпа не хватило наличности.

Бербели разгорячилась от танца и оглядывала маленький зал блестящими от возбуждения глазами.

– Кажется, теперь нам пора возвращаться, - напомнил ей Кнульп в половине десятого.

Она встрепенулась и сразу же погрустнела.

– Как жаль, - сказала она тихо.

– Можно побыть еще немного.

– Нет, нужно идти. Как было чудесно!

Они направились к выходу, в дверях девушка вдруг вспомнила:

– Мы же ничего не дали музыкантам.

– Да, - несколько смущенно отозвался Кнульп.
– Они заслужили уж не меньше, чем двадцать пфеннигов, но, к сожалению, дела мои таковы, что у меня и пфеннига нет.

Она засуетилась и вытащила из кармана маленький вышитый кошелек.

– Что же вы сразу не сказали? Вот двадцать пфеннигов, дайте им!

Он взял монетку и отнес ее музыкантам, затем они вышли и некоторое время стояли у входа, пока в глубокой тьме не начали различать дорогу. Ветер усилился и приносил отдельные дождевые капли.

– Раскрыть зонтик?
– спросил Кнульп.

– Нет, при таком ветре мы с места не сдвинемся. Как славно провели время! Дубильщик, а вы танцуете, как танцмейстер!

Она радостно и непринужденно болтала. Ее спутник, однако, притих, видимо, устал, а может быть, страшился предстоящего прощанья.

Внезапно она запела: "Кошу я на Неккаре, на Рейне траву..." Голос у нее был грудной и чистый, на втором куплете Кнульп присоединился к ней и так уверенно повел второй голос, так низко и красиво, что она слушала его с удовольствием.

– Ну что, тоска по дому немножко меньше?
– спросил он в конце.

– Еще бы, - засмеялась она.
– Давайте еще разок так погуляем.

– Очень сожалею, - ответил он совсем уже тихо.
– Но на этом все и закончится.

Она остановилась. Она не все расслышала, но ее поразил скорбный тон его голоса.

– Но почему же?
– спросила она с легким испугом.
– Не угодила я вам чем-нибудь?

– Нет, Бербели. Но завтра я ухожу, я взял уж расчет.

– Да что вы такое говорите? Это правда? Как мне жалко.

– Обо мне вам жалеть не стоит. Долго я бы все равно здесь не пробыл, а потом - я ведь всего только дубильщик. А вы скоро заведете себе милого дружка, самого прехорошего, и тогда вам совсем уже не придется скучать по дому, вот увидите.

– Не надо так говорить. Вы же знаете, что вы мне очень понравились, хоть вы и не мой дружок.

Они помолчали, ветер завывал им прямо в лицо. Кнульп замедлил шаг. Они были уже у моста. Наконец он совсем остановился.

– Я хочу здесь с вами попрощаться, так будет лучше. Здесь уж рядом, дальше доберетесь одна.

Бербели глядела на него с искренним огорчением.

– Значит, вы всерьез говорили. Тогда я хочу вас поблагодарить. Я никогда этого не забуду. Желаю вам счастья.

Он взял ее руку и прижал к себе; затем, видя, как она смотрит на него, испуганно и удивленно, вдруг обхватил обеими руками ее голову с намокшими от дождя косами и зашептал:

– Адью, Бербели. На прощанье хочу вас только разочек поцеловать, чтобы вы меня не сразу забыли.

Она вздрогнула и попыталась освободиться, но его взгляд был добрым и печальным, и она только теперь заметила, какие красивые у него глаза. Не зажмуриваясь, она серьезно приняла поцелуй и, поскольку он медлил с рассеянной слабой улыбкой, сердечно поцеловала его в ответ.

Затем быстро пошла прочь и была уже на мосту, но внезапно передумала и возвратилась.

– В чем дело, Бербели?
– спросил он.
– Вам пора домой.

– Да, да, сейчас пойду. Вы не должны думать обо мне плохо.

– Я и не думаю.

– Я хочу спросить вас, дубильщик, как же так, вы сказали, что у вас нет денег. Вы получите еще жалованье до ухода?

– Нет, жалованья я больше не получу. Но это ничего, как-нибудь уж обойдусь, не тревожьтесь.

– Нет, нет. Что-нибудь да должно у вас быть про запас. Вот!

Она сунула ему в руку крупную монету, он почувствовал, что это не меньше, чем талер.

– Вы мне сможете отдать когда-нибудь или прислать.

Он задержал ее руку.

– Так не годится, Бербели. Не пристало так обращаться с деньгами. Подумать только, целый талер! Возьмите обратно! Нет, непременно! Вот так! Не нужно делать глупости. Вот если бы у вас была при себе какая-нибудь мелочь пфеннигов пятьдесят, я бы взял, у меня сейчас и правда ничего нет. Но не больше.

Они еще немного поспорили, и Бербели пришлось раскрыть свой кошелек, так как она утверждала, что у нее нет при себе ничего, кроме талера. Это оказалось неправдой, у нее была марка и маленькая серебряная монетка в двадцать пфеннигов, которая тогда еще имела хождение. Он согласился было взять монетку, но это ей показалось слишком мало, тогда он вообще отказался что-либо брать и хотел уйти, но в конце концов взял марку, и она опрометью бросилась бежать к дому.