Княгиня Ольга. Ключи судьбы

«Как это будет? – хотела спросить Величана. – Как ты снова станешь молодым?»

От потрясения ее вновь пробрал озноб; казалось, не на перине она сидит, а на облаке небесном. Ее муж может помолодеть! Снова стать молодцом, пусть на одну ночь!

Но как? Говорят, в небесных садах растут молодильные яблоки. Или надо выпить живой воды… искупаться в вилином источнике… Или Сварог может бросить старика в свой горн, раскалить и перековать на молодого… Что будет делать Етон?

Мужчины переглядывались. Похоже, прикидывали, не пошлет ли их сейчас князь за теми яблоками. На лицах отражалось то же, что у нее, изумление: сказку им, что ли, сказывает старый их вождь?

– Видеть никому этого нельзя, и свершается превращение на могиле отца моего, Вальстена. Вы все тому видоками будете. Увидите меня вновь молодым, к ложу супруги проводите, а перед зарей уйду я и к свету стану вновь стариком.

Мужчины молчали. От Гребины до пятидесятилетнего Семирада, старшего из них, все были изумлены равным образом. Все они родились при Етоновой дружине, знали его всю жизнь, знали и окутавшие его предания. И все же не ждали, что увидят то, что случается только в «лживых сагах» о древних временах, когда сами боги участвовали в земных битвах.

– Полночь близка, – сказал Етон и поднялся. – Гребина, ступай, коней приведи…

Гребина, все с тем ж изумленным лицом, одним движением подскочил – будто солома на полу сама его подбросила, – и устремился к двери. Потрясение на его молодом лице сменилось нетерпением увидеть чудо.

– А ты жди, – обратился Етон к Величане. – Как полночь минует, вернусь к тебе парнем помоложе Гребины. На судьбу тебе пенять не придется… Свет не гаси.

Все вышли, дверь закрылась. Оставшись одна, Величана без сил откинулась на спину. Ну уж теперь-то она верно спит и чудной сон видит? Или ее старый супруг и правда ушел, обещая вернуться молодым? Да еще со свидетелями своего превращения?

Все, что она заранее воображала насчет своей брачной ночи с седым стариком, внезапно перевернулось кверх ногами и превратилось в нечто такое, чего ни она, ни мать ее, ни Тишана не могли ни вздумать, ни взгадать.

* * *

На широком княжьем дворе уже стояла тишина. Когда князь удалился в клеть, отроки выпроводили всех гостей, прося пожаловать обратно поутру, как придет пора будить молодых. А пока, дескать, нечего тут, князь приказал не тревожить… И даже самые пьяные гуляки понимающе кивали и удалялись чуть ли не на цыпочках.

Осенняя ночь покрыла плеснецкую гору черной тьмой, и семеро всадников выехали со двора, никем не замеченные. Все были в темных плащах, а Етон набросил на плечи старую волчью шкуру. Когда-то еще в юности он провел несколько лет в лесу, среди «серых братьев», и всю жизнь надевал шкуру, творя священные обряды.

Путь предстоял не столь далекий: через городец, через новую сторожевую башню наружу, вниз по увозу – к жальнику. Волыняне хоронили здесь своих мертвых с незапамятных времен, за столетия до того, как здесь появилась первая русская дружина. Первоначально между обиталищами живых и мертвых оставалось расстояние, но все это время они ползли навстречу друг другу, и теперь невысокие насыпи – по пояс человеку – подступали уже довольно близко к первым дворам предградья. Под каждым из песчаных холмиков лежали остатки погребальной крады: волыняне сжигали мертвых не на особом месте, а возводили насыпь над остывшим кострищем. Старые насыпи давно поросли травой, иные сгладились от времени и были едва заметны. Здесь Думарь соскочил с седла, отдал повод Гребине, а сам повел княжеского коня – чтобы тот не споткнулся в темноте и не сбросил престарелого всадника. Думарь все так же был телохранителем Етона и за минувшие шестнадцать лет почти не изменился: только борода на впалых щеках из рыжеватой стала седой, а на шее сзади, рядом с шейными позвонками, выросла шишка величиной с перепелиное яйцо.

Куда идти, все знали. Могила Вальстена, второго здешнего князя русского рода, всем была хорошо известна. Сейчас она была высотой в два человеческих роста, но Етон рассказывал, что во времена его детства она была еще выше. Здесь, наряду с каменной вымосткой в святилище перед идолом Перуна, Етон приносил жертвы перед выступлением в поход и по возвращении. Весной и осенью, в дни встречи и проводов чуров, он пировал со своей живой дружиной, воздавая честь всем погибшим и умершим соратникам. На десятки шагов от могилы в траве попадались старые кости от угощения с тех пиров.

– Стойте! – окликнул Етон, когда оставалось шагов тридцать. – Здесь станем. Дальше вам нельзя.

Всадники остановились, спешились. Думарь и Гребина помогли князю сойти наземь.

– За мной никто не ходите, – предостерег он. – Я на землю-матушку лягу, шкурой накроюсь, земля в меня силу свою вдохнет – скину шкуру да встану удалым молодцем. Ждать недолго.

– Мы обождем, как прикажешь, – подал голос Храрь.

Говорить это было не обязательно, но он был из тех, кто долго молчать не умеет.

Холодной осенней ночью среди могил, в ожидании невиданного дива, бывалых мужчин пробирала дрожь. Шуршали на ветру высокие стебли высохшей травы, и в темноте казалось, будто кто-то ползет по земле… или выползает из-под земли… Каждый держался за свое оружие и жалел, что не привезли с собой огня. Хотя, наверное, не зря князь не приказал брать огня…

– Ну, ждите, – повторил Етон и ушел в темноту, в сторону Вальстеновой могилы.

Поначалу было слышно, как шуршит трава под старческими шагами – Етон подволакивал ноги. Потом шарканье стихло. Все прислушивались в напряженном молчании, вглядывались во тьму, ожидая… сами не зная чего. Удара грома? Вспышки молнии? Никто не представлял, каким образом должно свершиться чудо омоложения.

– Смотрите! – вдруг вскрикнул Храрь.

Над вершиной могилы вдруг вспыхнул сноп искр – разлетелся по ветру и сразу погас. «Вот оно!» – подумали разом все.

– Оборотился! – шепнул Храрь, но Рудовит шикнул на него.

Казалось, сейчас, когда сама земля-мать творила волшебство, любое неосторожное слово могло принести беду.

У многих теснило в груди. Едва дыша, бояре ждали, пялили глаза во тьму.

На вершине могилы засветился огонь. Сначала слабый, даже казалось – мерещится. Но вот он разгорелся и… двинулся к ним.

Ближники Етона были людьми храбрыми – иначе не заняли бы столь высокого положения в дружине. Но многим из них сейчас захотелось попятиться… даже пуститься прочь отсюда, подальше от этого огня из могилы… Казалось, ее давно покойный житель приближается к ним из мрака осенней ночи…

Огонь все рос. Уже стало видно факел в руке человека – рослый, с длинными руками, во тьме он показался великаном. Отблески пламени падали на руку, плечо, иногда на голову, но разглядеть еще ничего было нельзя.

Нет, это не видение. В шорохе травы под ветром что-то изменилось… В нем появилась живая упорядоченность звука шагов. К ним шло существо из живой плоти – как и то, что недавно их покинуло. И в то же время совсем другое…

И когда гость из мрака приблизился на расстояние в три-четыре шага, даже Семирад невольно подался назад. Пришедший был высок – выше ростом, чем они все. Именно таким они, родившиеся и выросшие в Плеснеске, с детских лет запомнили своего князя – огромным, как великан.