Князь Кий
Шрифт:
Нет, всё было спокойно. Только стайка мелких синиц попискивала над Богданом в листве молодого бука. Жёлто-голубые пичуги с любопытством разглядывали незнакомца и о чём-то совещались.
Неподалёку стучал дятел, настойчиво и упорно долбил подгнившее дерево. Чуть подальше, в другой стороне, застрекотала сорока. С чего бы это она?
Сорока - зловредная птица. Сама воровка, но, чтобы отвлечь от себя подозрения, вечно старается выдать кого-нибудь другого. Ни один человек, ни один зверь не пройдёт, не замеченный сорокой. Кого же она приметила на этот раз?
Здесь, в предгорьях, лес был совсем не такой, как в родных местах Богдана. Он казался куда глуше и таинственней,
Он поднялся, подумав, что всё равно надо идти вперёд. Раз решил перевалить через хребет, чтобы сократить путь, то теперь отступать поздно.
Богдан определил по солнцу направление и снова стал взбираться на подъем. Кое-как он добрался до гребня хребта, вышел на открытое место над обрывом и убедился, что впереди лишь новая лощина, глубокая и тесная, а настоящий гребень дальше, за нею. Вздохнув, Богдан начал спускаться по почти отвесной стене. Она вся растрескалась, казалось, её сложили из отдельных каменных плит. Выступавшие камни качались под ногами Богдана, он с трудом удерживал равновесие, цепляясь руками за древесные корни, свисавшие с обрыва.
Ему снова показалось, что кто-то за ним следит. Но всё его внимание было поглощено тем, чтобы не сорваться. До конца спуска оставалось совсем немного, когда внизу, в зарослях, послышалось угрожающее рычание. Гридень похолодел. Он замер, прижавшись к каменной стене.
В кустах мелькнула полосатая шкура, затем показалась большая круглая голова с прижатыми ушами и хищно оскаленной пастью. Барб!
Зверь был близко, в каких-то десяти пядях от ног Богдана. Он сжался, готовясь к прыжку, а гридень даже за нож не мог взяться - руки заняты. В отчаянии Богдан рванулся вверх и вдруг почувствовал: корень, за который он уцепился, поддаётся под руками.
Хищник немного задержался с прыжком. Он взвился в то мгновение, когда Богдан, потеряв равновесие, уже падал вниз, на лету стараясь выхватить из-за пояса нож. Они оба упали на дно расселины, заваленное обломками камня, и оба одновременно встали на ноги друг против друга: человек и огромная полосатая кошка.
Гридень почувствовал на своём лице горячее дыхание зверя. Он знал, что ему терять нечего, и первый кинулся на своего противника, стремясь достать его ножом под лопатку, чтобы поразить в самое сердце. Страшный удар тигриной лапы пришёлся по пустому месту, когти лишь оцарапали плечо человека. А нож, добрый нож работы арабских мастеров нашёл свою цель, с силой вонзился в тело зверя по самую рукоятку.
Падая, тигрица (а это действительно была подруга недавно погибшего в стычке с зубрами тигра) подмяла под себя Богдана. Уже в агонии она опустила слабеющую лапу на голову противника, сорвала с неё лохматую шапку. Богдану показалось, что в него ударила молния, в глазах у него вспыхнул яркий свет, затем он почувствовал, что проваливается в темноту. Последнее, что он слышал, - грохот обвала, швырнувшего камни со скалы в узкую расселину.
Богдан пришёл в себя от чьего-то осторожного прикосновения. Он с трудом разлепил веки, попробовал приподняться и тут же замер: в упор на него смотрел незнакомый человек, смотрел пристально и даже с беспокойством. Гридень успел разглядеть смуглое, с правильными чертами лицо, зелёные глаза, полуприкрытые длинными ресницами, а затем всё поплыло перед ним, скрылось в тумане.
Окончательно он очнулся, почувствовав холод на лице. Прохладные струйки воды текли по его лбу и щекам.
– Живой?
Спросили
его по-хазарски, и Богдан закрыл глаза, тихо застонал - не от боли, а только от одной мысли, что после стольких мытарств он снова попал в лапы к своим врагам. Но тут же этот вопрос повторили на языке русичей.Человек в потрёпанной одежде - то ли свитке, то ли хазарском халате с длинными рукавами - стоял на коленях перед Богданом и прикладывал к его голове мокрую тряпицу.
– Может, попить хочешь? Тут недалеко криница, вода холодная…
Голос был женский, и говорила эта невесть откуда взявшаяся женщина на родном языке Богдана.
– Русич я, русич!
– хрипло выкрикнул гридень.
– Из дружины киевского князя…
Женщина встрепенулась, из-под лохматой бараньей шапки на плечи её упали светлые, почти золотые волосы. Большие зелёные глаза, похожие на русалочьи, изумлённо смотрели на гридня, веря ему и не веря.
– Ой боже ж мой, Перуне! Неужто правда? Русич?
– Правда, сущая правда. Клянусь Перуном и Волосом!
Нет, она всё ещё не верила.
– А чего ж ты такой чудной? И платно (39) на тебе не наше, не русское, и лук хазарский, а кинжал - ясский…
Кинжал… Только тут мысли Богдана вернулись к недавней схватке со страшным противником. Он почувствовал, что его ноги прижаты к земле чем-то тяжёлым. Гридень приподнялся и увидел оскаленную пасть зверя, стекленеющие его глаза. Женщина перехватила взгляд Богдана.
(39) Платно– одежда.
– Наповал свалил барба, такое не каждому вою удаётся! А зверь, уже мёртвый, прикрыл тебя от камней, что сверху падали…
Она помогла гридню выбраться из-под туши тигра. Богдан поднялся. Голова гудела, как пустой казан, но руки и ноги были целы. Он внимательно осмотрел незнакомку.
– Так ты говоришь, что я чудной? А ты - не чудная? Похожа на волхва, что живёт у нас на горе, возле Перунова требища. Тот такой же косматый, только ещё в звериные шкуры одетый.
– На волхва?- она ещё шире раскрыла глаза и вдруг звонко рассмеялась.
– Ой, правда! На лешего я скорей похожа…
Её звали Злата. За золотые косы, за золотой весёлый смех, за золотое сердце, за золотые руки. Родилась и выросла она в тёплом краю на берегу Русского моря, где оно соседствует с морем Сурожским, в торговом городе Тмутаракани. Отец и братья Златы рыбачили, платили десятину хазарскому беку, ещё и на продажу немало оставалось от улова. Море кормило и одевало не только их семью. Жили его дарами рыбаки русичи, греки и касоги, всякий люд, что приходил сюда из иных краёв в поисках лучшей доли. Но богатства свои море отдавало за дорогую плату. В сильную бурю не вернулись домой ни отец, ни братья. Мать вскоре слегла с горя и больше не встала.
Так Злата осталась одна-одинёшенька на всём белом свете. Некому было за неё заступиться, когда приглянулась она беку Сурхану, полновластному хозяину Тмутаракани. Силой умыкнули осиротевшую девушку. Хотел приблизить её к себе Сурхан, сделать своей наложницей, но Злата едва глаза ему не выцарапала. Строптивую невольницу заставили делать самую чёрную работу, а вскоре бек подарил её своему родичу в Семендер. Там она прожила больше года без всякой надежды на избавление. Но потом вдруг в городе начался переполох, пошёл слух о приближении войска киевского князя. Присмотр за невольниками ослабел, и однажды ночью Злате удалось бежать.