Князь Рус. Прорваться в Гиперборею; Князь Гостомысл — славянский дед Рюрика

Зима-Морена сделала твердой всю воду в округе; чтобы добраться до нее, нужно прорубить на речке лед. По ночам замерзала и вода внутри жилищ. Если так будет дальше, то они сами скоро превратятся в ледышки. Как ни укрывались шкурами, как ни садились ближе к огню, холод пробирался всюду. Сквозняками насквозь продувались наспех построенные дома.

Однажды Рус вдруг показал брату:

– Словен, а что, если накидать снег близко к стенам?

– Чтоб еще холодней было?

– Нет, он не даст ветру попадать внутрь. А чтобы сам снег не проваливался и не тек от тепла, давай стены сначала ветками завалим.

Его мысль поддержали, весь следующий день родовичи ломали еловый лапник и стелили на тын и на крышу. А потом снаружи еще прикидывали снегом. На крыши укладывали большие жердины, связывая их меж собой, наверху и внизу прикрепляя к стенам. Жердины надежно удерживали лапник даже при сильных ветрах.

После первого же дня работы стало ясно, что это помогает, ветер уже не выдувал тепло очагов, было куда приятней. Впервые переночевав без страшных сквозняков, люди работали весь следующий день с куда большим рвением.

Свое быстро внес и снег, окончательно завалив и стены, и лапник, и даже крыши. Их дома стали похожи и вовсе непонятно на что – сугробы, из которых торчали еловый лапник и концы жердей. Зато внутри стало тепло.

И все равно зимовали трудно, запасов-то никаких. Все давно забыли, а некоторые дети и не знали вкуса каши, молочка… Много лет они шли с весны до осени, пробираясь чужими землями. Нигде не сеяли, не сажали огородов, не растили ни капусту, ни репу, ни морковь… А дикие здесь не росли.

Даля с тоской смотрела на семена в заветном мешочке, который все годы несла за пазухой. Живо ли само семя, сможет ли прорасти? Да сможет ли она посадить? Небось в благословенных землях такое и ни к чему, там само растет? И почему-то становилось очень жалко невозможности завести свой огород. Кому бы он помешал, даже если всего много?

Иногда у костров женщины вдруг начинали мечтать, как в благословенных землях наварят полбяной каши, как напекут в огне репы, наварят крошиво… У мужиков слюнки текли, а дети принимались расспрашивать, что это такое.

Но наступили и сильные морозы, деревья трещали, злой ветер хотя и не задувал в жилище снег, но выстуживал сильно. Родовичи уже покаялись, что ради безопасности поставили жилье на пригорке, оно оказалось не защищено от метелей и буранов. До самой весны дети почти не высовывали носы из жилищ, взрослые выходили только по необходимости. Внутри было стыло и тоскливо. За стенами светало поздно, темнело рано, огонь внутри освещал все тускло, насиделись в холоде и сумраке.

Их Роды невелики, совсем невелики и затеряны далеко в глухих лесах. Никого вокруг, никто не поможет, никто не узнает, даже если все погибнут. Иногда при мысли об этом становилось не по себе, начинало казаться, что они вообще одни в мире, других людей попросту нет…

Однажды Рус тихонько спросил у Тимара, стоят ли Земли предков таких жертв? Уже восьмой год родовичи не видят нормальной жизни, только и знают мечты. Волхв долго молчал, потом сокрушенно вздохнул:

– Когда мы выходили, я говорил о трудном и долгом пути. Тогда все казалось нипочем, думали, выдумки старого волхва. Но мы уже почти прошли этот путь, обратной дороги нет. Боги говорят, что Рипейские горы совсем скоро, хотя твердят, что идти нам еще очень долго. Я не знаю, Рус, стоило ли столько трудов, но это наша жизнь, мы ее сами выбрали.

В другой раз молодой князь вдруг засомневался:

– Тимар, когда мы подплывали к Дивногорью, его было видно издали. Хотя ты сказал, что Дивногорье куда меньше Рип. Так?

– Да.

– Мы уже недалеко от Рипейских гор? Почему их до сих пор не видно?

– Мы не настолько близко.

– Я понял: мы должны увидеть Рипейские горы издалека и будем знать, что почти дошли!

Тимар не стал признаваться Русу, что на сердце у него почему-то очень тяжело. И чем ближе они подходят, тем тяжелее. Снова и снова взывал старый волхв к оставшемуся в Дивногорье Молибогу, прося помочь. Ответа не было, но всякий раз волхование показывало, что они почти дошли до Рип!

После разговора с Русом и сам Тимар засомневался, он сообразил, что высокие горы уже должны бы сиять в облаках, но ничего похожего в стороне полуночи не наблюдалось… Расспросы молодого князя зародили в душе волхва нехорошее сомнение. В тот раз он почти всю ночь волховал и волховал. Но что бы он ни делал, боги принимали жертвы и отвечали, что Рипейские горы близко, а идти до своих земель им еще очень долго.

В конце концов Тимар забыл о самих горах и стал думать о второй части ответа. Куда они должны идти дальше? Неужели горы так далеко на севере за Рипами, что им придется долгие годы (получалось, что целых шесть!) брести по ледяной пустыне? Но люди не выдержат. Даже самые крепкие упадут и замерзнут в снегах без еды и защиты.

Наконец, откликнулся Молибог:

– Я слышу твое сомнение, Тимар. Вы верно идете, и все будет так, как должно быть. Не подгоняй события и не сомневайся. Благословенные земли вы найдете, хотя не там, где ищете.

– Что?!

Но лик Молибога растаял в воздухе и больше не появлялся. Волхв все сказал и ничего объяснять не собирался. Сомнения Тимара усилились, стало совсем не по себе. По тому, как вещал далекий волхв, было ясно – все так, да не так!

До самой весны маялся Тимар, не решаясь никому сказать о том, что узнал. Ни к чему им. А весной случилось то, что едва не свело в могилу его самого.

Внутри у Волхова бродили неясные ему силы. Это был уже совсем не тот мальчишечка, которого взялся обучать, уходя из Треполя, Тимар. За прошедшие годы он превратился в рослого, красивого парня, только глаза у Волхова были непривычно коричневого цвета с желтизной. Может, из-за этого девушки побаивались Волхова?

Ему глянулась Терева, но у самой девушки сердце легло к Изоку. Сердцу не прикажешь, протянулась невидимая ниточка от Теревы к любимому и оказалась такой крепкой, что никакому Волхову не под силу разорвать. Было бы не под силу, не вспомни он учебу проклятого Чарга!

Поздно, куда позже, чем в родных местах, зазвенела капель. Солнце днем пригревало так, что растекались лужи, но по ночам снова все замораживало. И все равно люди радовались каждому солнечному лучу, каждому теплому деньку.

Снег сначала сошел на пригорках повыше, потом стал исчезать и в низинах. Под темными елями он все еще лежал ноздреватыми пластами, точно не собираясь таять вовсе. Вокруг пригорка со стоящими жилищами потекло множество ручьев, на время отрезавших его обитателей от остального мира. Пробраться можно было, но велик риск искупаться в ледяной воде. Словен строго запретил соваться без надобности на тонкие мостки, проложенные через ручеек, бегущий к речке.