Князь сердца моего

Уже миновал полдень, когда раздался условный стук и служанка, отворив, увидела хозяйку. Та опрометью ринулась наверх и прямо с порога велела великану «прикончить это отродье».

Служанка уверяла, что даже она опешила, не ожидая такой кровожадности от своей госпожи; растерялся и великан, стал спорить с мадам: дескать, гонцов с Елисейских полей еще не было и никто не знает, слажено ли дело. «Мне-то что! – крикнула госпожа. – Я послала Анжель на верную смерть, она никогда не вернется. Тебе-то какая забота? Мщение твое свершилось! А теперь убей девчонку, получи свои деньги – и убирайся, пока русские не схватили тебя, «московский купец»!»

При сих словах Ангелина зажала рот руками: догадка, пронзившая ее, была слишком чудовищна, чтобы оказаться правдой! И все-таки вещее сердце говорило, что она права...

– Госпожа подала ему нож, – тараторила служанка. – Лицо его исказилось, и он отбросил нож. «Не хочешь?! – вскричала мадам. – Тогда я сделаю это сама, голыми руками!» И она кинулась к девочке, словно намеревалась ее задушить. Тогда этот человек с ревом схватил госпожу за волосы да так дернул, что она завопила от боли, а потом подобрал с полу нож – и ударил в горло!

– Ай, молодец мужик! – взревел Степан, не скрывая восторга, и в порыве чувств стиснул служанку в объятиях.

– А дальше? Куда он делся? Ну? – нетерпеливо вопросил Никита.

– Я думала, и мой час настал, – всхлипнула служанка, – да Бог спас. Этот человек схватил девочку на руки и кинулся бежать. А куда, не знаю, потому что лишилась чувств... – роняя голову на широкую Степанову грудь, пробормотала она.

Степан небрежно сунул ее в тот же угол, где она была найдена, и взглянул на своего барина:

– Вдогон, ваше благородие?

– Но куда? Куда? – заломила руки Ангелина.

Степан растерянно пожал плечами:

– Да бес его ведает, куда он подевался, лиходей!

Никита молчал, чуть нахмурясь. Потом сказал задумчиво:

– «Московский купец» – значит, бонапартовский солдат. Сейчас в Париже у таких земля под ногами горит, всякий рад будет его выдать. Где ему наверняка спасение сыщется, так это среди своих же. Наполеон шел к Парижу кружной дорогою, через Труа и Фонтенбло... Думаю, он все еще стоит в Фонтенбло, а значит, по той дороге и будут спасаться все ошметки его старой гвардии. Клянусь Богом, мы его настигнем! – вскричал он, зажигая Ангелину своей уверенностью. – Не плачь! Мы спасем твою дочь!

«Почему – твою? Нашу!» – хотела крикнуть она, однако Никита уже бежал вниз по лестнице, увлекая ее за собою.

* * *

Счастье, что Степан оказался истинно вездесущ и отыскал при доме конюшню. Там нашлись запасные лошади, нашлось дамское седло для Ангелины; и вскоре кавалькада из трех всадников неслась по окраинным улицам Парижа к юго-западной заставе, откуда шла дорога к старинному королевскому дворцу.

Голова у Ангелины кружилась от волнения и страха, виски ломило от жаркого солнца, пыли, шума.

Слава богу, город кончался, впереди – дорога на Фонтенбло, и вот-вот станет ясно, верна ли Никитина догадка. У похитителя было часа два фору, но он идет пешком да с ребенком на руках. Они же верхом и, если расчет правильный, настигнут его через полчаса, не более. Никита привстал на стременах, тихо свистнул; Степан добавил к нему лютое, звериное улюлюканье – и кони, в испуге прижав уши и закусив удила, понеслись во весь опор, словно и не касаясь наезженной дороги.

Но как ни ждали всадники этого мгновения, ни один из них не поверил глазам своим, когда впереди показалось неясное пятно, вскоре принявшее очертания огромной фигуры, бегущей сломя голову.

– Стой! Стой! – закричали Никита и Степан.

– Юленька! – воззвала Ангелина и едва не лишилась сознания, услыхав еле различимый плач ребенка.

Боже милостивый! Дочь ее жива!..

– Ох, ваше благородие! – вдруг завопил Степан, тыча вперед рукою. – Вы только гляньте, кто там!

Навстречу бегущему скакали всадники: человек пять-шесть. Высокие каски, султаны и плюмажи; синие мундиры, кирасы, сверкавшие под солнцем...

– Товарищи! Спасите! – закричал беглец, ускоряя шаги. – Русские... Казаки!..

– Это французы! Убей бог, они! Кирасиры! Засада! – Степан попытался осадить коня.

Однако Никита неостановимо летел вперед. Он выхватил саблю, привстал на стременах, и голос его, сильный, вольный, разнесся далеко вокруг.

– Казаки! Сабли к бою! – скомандовал Никита. – Лава, рассыпайсь! Заходи слева, окружай справа!

– Бей, не жалей! – подхватил ободрившийся Степан, и снова Ангелина услышала тот же дикий степной вой, от которого пена полетела с удил коней, а волосы на головах людей стали дыбом.

Кирасиры замерли посреди дороги.

Ангелина оглянулась, и на миг ей почудилось, что из облака пыли, которое стелилось за ними, вот-вот вырвется тот самый эскадрон, которым командовал Никита. И, верно, та же мысль мелькнула у наполеоновских кирасир, ибо они спешно заворотили коней и понеслись прочь, в густую тень знаменитых дубрав Фонтенбло.

Похититель пробежал еще несколько шагов, простирая вперед одну руку, ибо другой придерживал ребенка, но вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени, согнувшись и тяжело дыша.

Ангелина слетела с седла, упала, но оказалась проворнее Никиты и Степана: вскочила на ноги, бросилась вперед с криком:

– Юлечка! Юленька!

Похититель поднялся на ноги, прижимая к себе плачущего ребенка. Его покрытое пылью лицо было искажено странной гримасой, некой смесью угрозы и страдания, и Ангелина замерла, а с нею рядом замерли Никита и Степан.

– Да ведь это... – пробормотал Степан.

– Бог мой! – выдохнул Никита.

И только Ангелина молча перекрестилась.

Все трое узнали этого человека.

Степан узнал свирепого француза, который с отрядом таких же оголтелых разбойников ворвался в охотничий домик, убил множество крестьян и едва не прикончил самого князя.

Никита узнал негодяя, который хладнокровно командовал его расстрелом...

Ангелина узнала эти карие маленькие глазки и низенький лоб, хотя думала, что увидит их снова лишь на том свете.

– Лелуп... – со стоном выдохнула она, и слезы хлынули из ее глаз. – Лелуп, умоляю! – Она протянула руки к Юленьке, но Лелуп отвернулся, загородил ребенка: