Князь Стародубский

— Дружину помню, он много неприятностей моим димитровцам в свое время доставил. Хороший воин и военачальник хороший. Сам то он захочет в глухомани остаться? Не при князе, в лесу…

— Старый он уже, 42 года. Думаю, останется

Юрий Всеволодович с весёлыми изумлением посмотрел на меня.

— Я всего на три года его младше буду. Я что, старый?!

— Ты правитель, а он дружинник. — Нашелся я, слегка даже смутившись. Ну да князь не княгиня, ему возраст не помеха и не печаль. Пока.

— Ладно, силком забирать у тебя никого не буду, кто захочет — пусть остается, но и запрещать переезжать не стану. Что еще?

Тут пришла пора самому трудному вопросу. Дружина Кнутович советовал просить сразу много, тогда дадут хотя бы половину. Попросишь в меру, могут совсем ничего не дать.

— Тысячу гривен, новгородских.

— Эко! — Великий князь аж крякнул. — Куда такую прорву серебра?

Ответ давно был готов и что самое важное, абсолютно честен и обоснован.

— Людей приманивать нужно, на поселение. Там полесье, не ополье. Земля родит плохо. Пока отстроятся, поднимут пашню, пока обживутся, серебро с них, или часть урожая, брать нельзя. Уйдут. А жить то и мне нужно и дружину содержать.

— А кому сейчас легко? Ишь ты, тысячу гривен! Я вот Великий князь и то столько не часто в одном месте вижу… Ты вот что. Будешь получать по сто гривен в год от моего тиуна, которого в Стародуб пришлю, пока не посажу кого-нибудь на стол. Три года. А сейчас, сразу, я тебе двести гривен дам.

— Что на счет обельной на землю?

— Выпишу грамоту. Только ты и от Стародубского князя землю получил и от Владимирского получишь. Служить кому будешь, мне или Стародубскому?

— Обоим

— Никому значит, ха-ха-ха!

— Мы же одна семья! — Возмутился я.

— Ага, ага. Я с отцом твоим воевал и с другими братьями. Никому не мешали семейные узы.

— Я не такой!

Князь Юрий внимательно посмотрел на меня.

— Ну, ну. Увидим. На этом все?

— Все, дядя.

Великий князь грузно выбрался из-за стола, подошел ко мне и обнял. Превратившись на миг из могучего и уверенного в себе владыки в обычного, уставшего и придавленного горем от потери брата, человека. Мы постояли так какое-то время, проникнувшись вместе общей бедой. Дядя и племянник. Брат и сын. Великий князь и бастард. Родичи.

— Иди, Ростислав. Мертвым мертвое, а живым живое. Удачи тебе. Если что — помогу, но много не обещаю. Постарайся сам. — Князь взял меня за плечи, отодвинул от себя и в последний раз посмотрел в глаза.

Что-то там, наверное, увидел, кивнул сам себе и отпустил меня повелительным жестом.

Отъезжать решили сразу, как только получим грамоты и серебро. Все, что планировали уже закупили в городе на те гривны, которые были раньше. А требовалось не мало. Пока шли отпевание в церкви св. Иоанна Милостивого, похороны и поминки, мои немногочисленные помощники и слуги сновали среди привлеченных пышными обрядами и дармовым угощением горожанами и пришлыми, прислушивались к разговорам и мотали на ус. Кое-кого отводили в сторонку и делали заманчивые предложения, соблазняя освобождением от налогов и поборов на три года, а то и на пять лет.

Усилия принесли успех, хотя и не оглушительный. С нами отравлялись в дорогу 2 семьи, в 5 и 7 душ, чтобы по весне основать новую деревню в моих землях. Пока поживут на погосте, заготовят лес, а следующую зиму встретят уже в своих домах. Еще несколько глав семейств обещали подумать. Все они, и уже согласившиеся, и пока сомневающиеся, были из Черниговского княжества. Люди бежали от усобиц, а особенно от моих соплеменников по матушке, которых приводили на Русь враждующие князья. Видимо надоело бедолагам засыпать у родного очага и сомневаться, проснуться ли они завтра свободными смердами или невольниками половецкого кочевника.

Пообтершись немного среди стародубцев, переселенцы прикидывали свои перспективы, и они вырисовывались совсем не радужными. Владимирское Ополье были давно освоено и поделено, а вот земля остального Залесья урожаями не радовала. Особенно пахарей, привыкших к южным черноземам. Зато более-менее спокойно, жить можно. Так что я надеялся увидеть тех, кто пока оставался в Стародубе, у себя, в новых деревнях. Продукты до урожая, инструмент, кое-какую живность, семена и даже материал на одежду (не все смогли прихватить что-то с собой) я им твердо обещал и уже даже закупил. От поборов освободил. Что им еще, тугодумам черниговским нужно?!

Выезжали из Стародуба утром 13 января большим обозом в 12 саней. Растянулись по льду Клязьмы почти на треть версты. Надежды на будущее, уверенность в своих силах и грандиозность планов будоражили мою голову, вместе с морозом и несильным северным ветерком.

Дружина Кнутович, управившись со всеми делами старшего обозного начальника, подсел ко мне в сани. Коней, хороших, боевых, дорогих до жути, берегли и не загружали. Красоваться не перед кем и незачем.

— Олаф, лес нужно валить, как приедем. Всех холопов и смердов пошлем, а то весна придет, дерево негодным станет. — В который раз пошел по кругу обговаривать наши задумки

— Я все же сомневаюсь. Зачем нам новая усадьба? Расходы, а серебро не бесконечное.

— Та усадьба строена для отдыха. Нужна для жизни, — не соглашался Дружина.

— Ну так давай на старом месте отстроимся. И работы меньше.

— Место плохое, оборонять трудно. Нужно на Белой горе ставить.

— Да кому мы тут нужны, в нашей глуши? Если только разбойники заявятся, ну так мы их и с нашими силами враз скрутим.

— Всегда найдутся те, кто захочет тебя ограбить, — пробурчал старый, — и они могут найти способ, как это сделать.

— Все серебро, что удалось выпросить у Великого князя, уйдет на новую усадьбу. И еще остатки своего отдадим. А ведь приедут переселенцы, им помогать нужно, пока хозяйство не поднимут. Может подождем?

— Подождем, а потом придут доброхоты и возьмут голыми руками.

Вот же чёрт упрямый! Вроде бы последним норманном в его роду был прадед, но шведское упрямство продолжало передаваться из поколения в поколение.

— Как думаешь, хватит запасов, что закупили? Вроде бы взяли все, что хотели, но потом как бы у Третьяка Малыгина не пришлось втридорога брать. — Перевел я разговор на другую тему.

— Гадёныш этот новгородец. Что ты, княжич, с ним дела имеешь? Молодость, конечно, к молодости тянется, но не надежный он. Наведет своих ушкуйников, новгородских, на нас. Нужна крепкая усадьба.

Вот же ж!

— У него товар самый дешёвый и качество хорошее.

— Не нравится он мне, Олаф. Мои предки были пиратами, а многих повидал из них и сам. Третьяк из таких.

Купец этот три года приплывал к нам после сбора урожая и вел торг. Были и другие, но мельче и жаднее. Малыгин тоже не ангел, но торговал весело, не ходил хмурым, не цедил сквозь губу, как некоторые, так что с ним старались вести дела и смерды и княжьи люди. Отец как раз стал привлекать меня к делам, посчитав, что я уже достаточно вырос, когда новгородец приплыл к нам в первый раз. Молодой, дерзкий, насмешливый и независимый, он сразу пришелся мне по нраву.