Князь тумана

В настоящее время чтением многочисленных экспертных заключений и проспектов, которые уже не раз предлагались вниманию якобы проявляющим к ним величайший интерес лиц, занимался Березников. Лернер превратился в просителя в безнадежном деле. По сути, здесь не было никакой лжи: ведь огороженный клочок земли под серым небом действительно существовал. Но из-за трудностей сообщения съездить туда было не легче, чем слетать на Луну. "Chateau d’Espagne" [48] — так называют во Франции воздушные замки. Но в Испанию-то можно добраться на поезде. Если бы Медвежий остров был замком в Испании, его давно бы удалось выгодно продать. Наверное, то, что Лернер смалодушничал перед Лулубу, оставило на его лбу клеймо, которое видят окружающие. И сколько бы он теперь ни распинался и ни шуршал бумагами, на лбу у него горело клеймо, предупреждая всех: не касайтесь этого человека!

48

"Замок в Испании" (фр.).

Вот если бы нашлась Ильза, подумал он вдруг, тогда бы неброская, ничем не прикрашенная красота Ильзы вытеснила бы из его памяти роскошную Лулубу! Может быть, с Ильзой милостивая судьба подбросила ему второй шанс? Если бы только он понял тогда причину своей первой сокрушительной неудачи и извлек из нее надлежащий урок! Разве не госпожа Ганхауз виновата в том, что он лишился Ильзы? Мамаша и сынок появились как посланцы зла, чтобы отравить его жизнь, они же все время раздували его амбиции, подогревали, поднимая в его душе вихрь радужных надежд. Что-то такое в нем было заложено, и госпожа Ганхауз это обнаружила. У нее был верный глаз на подходящих людей. Ей он с первого взгляда показался подходящим человеком, вот только для чего — открылось не сразу. Но нельзя допустить, чтобы эта прозорливица стала для него единственным человеком, который окончательно решил бы его судьбу. Сейчас намечался новый перелом.

Если Березников согласится представить в России документы, касающиеся Медвежьего острова, подкрепив их представление своей рекомендацией так, чтобы они вызвали там настоящий интерес, то следующим шагом будет переход в русские подданные. Для госпожи Ганхауз это, судя по всему, не составляло никакой трудности. Она и так всю жизнь прожила за границей, вступить в новое гражданство для нее было все равно что войти в новую квартиру, снятую на условиях понедельной оплаты.

Существовала ли какая-то причина, по которой Лернеру было трудно сделать этот шаг? Теперь он знал ответ на этот вопрос. Подобный маневр мог увенчаться успехом, только если он сначала сумеет отыскать Ильзу и разрушить те представления, которые поселила в ее душе злокозненная интрига Александра. Одна мысль обрела для него магическое значение: нельзя допустить, чтобы госпожа Ганхауз, или ее сынок, или Медвежий остров во второй раз похитили у него женщину. Если Медвежий остров действительно значил что-то для его будущего, то только при условии, что рядом с ним будет Ильза. А если Ильза будет рядом, то не страшно даже навсегда списать остров со счетов. Насколько он знал ее, ей безразлично, каким образом он будет зарабатывать на жизнь. Он ведь молод! Это открылось ему так, словно он прежде все время спал, а тут вдруг проснулся. Отныне он все свои силы употребит на то, чтобы найти Ильзу. Нет ли где-то какой-нибудь зацепки? Семейство Коре могло знать, где находится девушка. Ильза не госпожа Ганхауз, она не станет уходить на дно. Может быть, она поддерживает связь с пританцовывающей от хромоты Эрной. Затем есть еще лейтенант Герлах, но к нему он обратится в последнюю очередь. Однажды он забрался за пределы обитаемого мира, так неужели же он не сумеет как-нибудь отыскать не ведающую о жульнических уловках благовоспитанную барышню в цивилизованной Германии, стране адресных справочников и официальных учреждений, которыми производится регистрация граждан по месту жительства!

Лернеру пришлось посторониться и уступить дорогу рабочим, которые убирали длинную стремянку. Они только что прикрепили к стене черную стеклянную табличку с золотыми буквами: "Бюро путешествий Карла Ризеля, Берлин, Унтер-ден-Линден — Франкфурт-на-Майне, Кайзерштрассе". В витрине красовались две цветные афиши. Египетский сфинкс с щербатым носом взирал из глуби веков пустым взглядом на одетых в кожаные шлемы, клетчатые спортивные кепки, шляпки с вуалями и дождевики дам и господ, которые, столпившись у его подножия вокруг верблюда, наставляли на него бинокли. На второй афише был изображен цеппелин, из гондолы которого выглядывали люди, тоже одетые сообразно обстоятельствам, а снизу им, стоя на задних лапах, неуклюже махало собравшееся на льдине семейство белых медведей с очаровательными медвежатами. "Ты о Египте давно мечтал домчит тебя вмиг туда Ризель Карл, а если охота в Арктику прокатиться — довольно к Карлу Ризелю обратиться". Взгляд Лернера приковали к себе белые медведи, очевидно в связи с заминкой, вызванной опусканием стремянки, как он объяснял это себе впоследствии. Сначала он посмотрел на них, а затем его взгляд скользнул в помещение свежеотремонтированной и обставленной новой мебелью конторы с роскошной резной стойкой и украшенной инкрустацией деревянной обшивкой стен. Под часами, заигравшими в эту минуту, как куранты Биг-Бена, чтобы пробить двенадцать, на стене красовалось выложенное из благородных пород дерева изображение монгольфьера, на котором развевался трепещущий на ветру длинный флажок с надписью: "Карл Ризель, тридцатилетие деятельности". Во Франкфурте открылся филиал этого туристического агентства, давно уже успешно действовавшего в Берлине. За столами сидели интеллигентного вида служащие. Вошла высокая молодая женщина в белой крахмальной блузке, с толстым фолиантом в руках, международным железнодорожным справочником; она хотела раскрыть книгу, но тут из ее высокой прически выбилась прядь волос, и она подняла руки, чтобы убрать ее на место.

Лернер долго неподвижно глядел на эти руки. Женщина смотрела в зеркало, на котором между ананасами и фанатами были выгравированы слова: "Вокруг света с Карлом Ризелем". Она наклонила голову, чтобы поглядеться в зеркало, выбрав не покрытый гравировкой кусочек гладкого стекла. Неужели она увидала там лицо молодого человека в круглом черном котелке, который так настойчиво смотрел на нее через окно?

Женщина его заметила, но по выражению ее лица этого нельзя было угадать. Самым важным делом на свете были для нее ее волосы. Наконец прическа была поправлена. Она отвернулась, дверь отворилась. Молодой человек вошел и направился прямо к ней.

— Что вам угодно? — спросила она холодно.

— Хочу съездить на Медвежий остров,

— На Медвежий остров? Просветите меня, пожалуйста! Я о нем ничего не слыхала.

— Он расположен к северу от Шпицбергена. Для того чтобы попасть на него, нужно ехать либо в Россию, в Мурманск, либо в Тромсё, в Северную Норвегию.

— Хорошо. Значит, Северная Норвегия. Я найду вам справку о том, какое сообщение существует с Христианией, — это будет нетрудно. А из Христиании в Тромсё каждую неделю отправляется почтовое судно "Быстрое турне"…

— Турне? Это связано с тем, чтобы турнуть?

— Может быть. — По ее лицу нельзя было определить, восприняла ли она слова Лернера как шутку. — Некоторых, может быть, самое правильное взять и турнуть подальше.

Лернер наклонился поближе и зашептал:

— Юнец, который наврал вам тогда в "Монополе" с три короба, сидит сейчас в тюрьме. Он несет наказание за свои подлости. Ведь вы же не поверили этому преступнику?

— В тюрьме? — переспросила она, и задумчивое выражение красиво смягчило ее строгое лицо. — Он и правда в тюрьме? Я всегда думала, вот бы посмотреть на такого человека, которого сажают в тюрьму! О них то и дело читаешь, а встретить никогда не удается… И это только за то, что он мне…

— Да уже за это одно он заслуживает, чтобы его отправили на каторгу, — ответил Лернер все так же тихо, но горячо.

Ильза устремила на него долгий взгляд. Лернер постарался выдержать его, не сморгнув. Пусть она разглядит все, что в нем есть, проникнет до самого донышка его скудно меблированной души, пускай до самых укромных уголков проникнет в его мысли. Он даже покраснел от напряжения перед ее изучающим взглядом.

— Вы вроде меня, — снова заговорила Ильза с полным спокойствием, — Я бедная родственница, и вы тоже что-то вроде бедного родственника, не важно чьего. Это портит характер. Для человека это вредно. Бедные люди по большей части не бывают порядочными. Я, например, жила у дяди Вальтера и тети Эльфриды, главным образом, потому, что считала их богатыми. Мне нравятся богатые люди. Что думают люди, с кем они общаются, — все это мне интересно. Мне, конечно, так и так пришлось бы от них уйти, но я ушла еще и потому… — "еще и потому" она выделила подчеркнутой интонацией и приподняла брови, — потому что узнала, что они не такие уж богатые, как я думала. Между прочим, о вас там под конец вспоминали не самым добрым словом.

— Все, что можно сказать обо мне, вы можете узнать от меня. Давайте пойдемте отсюда в какое-нибудь кафе или прогуляемся, и больше я вас никогда не отпущу…

К ним приблизился господин в визитке и официальным тоном обратился к Ильзе:

— Какие-то затруднения? Не могу ли я помочь?

— Этот господин спрашивает, как попасть на Медвежий остров. Я как раз собиралась выписать для него расписание "Быстрого турне".

— В Тромсё вам для продолжения путешествия в любом случае придется зафрахтовать судно, — сказал господин в визитке Лернеру. — Мы с удовольствием поможем вам в этом деле. Фрейлейн Ильза, принесите, пожалуйста, бумаги судоходной компании Крёгстада из города Тромсё! Прошу вас, садитесь, сударь. Для этого потребуется некоторое время.

Ильза принесла бумаги. Она переглянулась с Лернером, который послушно сел на стул. Глаза ее весело блестели.

41. Катание на санях в Петербурге

Улицы западного района, которые вели к дому, где находилась превосходная, большая квартира госпожи Ганхауз, дышали благополучием. В пополуденное время на них уже не показывались разносчики, несколько нарушавшие царящее здесь спокойствие. И тогда уж воцарялась полнейшая тишина. Здесь никто никого не окликал из окна, никто не ложился грудью на подоконник, устроившись на нем с подушкой, чтобы простодушно участвовать в уличной жизни. Разве что иногда из какого-нибудь дома до прохожего долетал обрывок мелодии, кусочек фортепьянного пассажа. А ведь в таких звуках рояля из затемненных окон есть что-то поэтичное, подумал Лернер. Дама, играющая там для собственного удовольствия, сидит, может быть, небрежно одетая, отделанное рюшками неглиже нечаянно приоткрылось, и звенят клавиши под быстрыми пальчиками с полированными ноготками, звенят, словно звоночки, ибо пьеса изображала нежный звон колокольчиков.

Неужели эта музыка раздается из эркера в квартире госпожи Ганхауз? Нет, исключено, ведь в ее еще не до конца обставленной, пустоватой квартире — да и откуда бы там взяться мебели? — не было инструмента. Рояль обещали прислать позднее, и, пока его привезут, жилица уже съедет с квартиры. Неужели это был обман слуха? Но нет, Лернер действительно не ошибся!

На лестнице музыка стала громче. Он позвонил. Звонок грянул громко, перебивая звуки пианино, но оно не умолкло, хотя за дверью послышались приближающиеся шаги. Госпожа Ганхауз отворила стеклянную дверь. А музыка все так же играла! Тот, кто сидел за роялем, продолжал играть, не обращая внимания на звонок.