Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Новым ханом стал племянник Керим-Гирея — Девлет-Гирей-султан, сын покойного Арслан-Гирей-хана. Завистники распустили слух, будто бы Девлет был лично причастен к скоропостижной смерти дяди, явившейся — а этого никто не скрывал! — суровым отмщением Порты за неудачный набег.

Барон де Тотт, бывший при Керим-Гирее всю зиму, заподозрил в отравлении лекаря Сираполо, потребовал арестовать грека и даже поехал в Константинополь, чтобы добиться суда над ним. Но в серале к его жалобам отнеслись прохладно и оставили их без последствий.

Знаки ханской власти, присланные султаном Мустафой, Девлет-Гирей принял без колебаний, как должное…

Тревога Румянцева, которую вполне разделял Долгоруков, основывалась на простом рассуждении: новый хан был обязан показать султану свою верность. И лучшим способом для этого стал бы внезапный удар со стороны Перекопа в тыл Второй армии.

6

Покинув в начале апреля зимние квартиры, полки Первой армии, обремененные длинными обозными колоннами, неторопливо подползли к Днестру, намереваясь штурмовать Хотин. Однако у нерешительного по характеру Голицына с самого начала дело не заладилось. Подойдя к окрестностям крепости и оглядев ее мощные укрепления, он простоял в бездействии несколько дней, а затем отдал приказ об отступлении.

В Петербурге, с нетерпением ожидавшем первых победных реляций, такие действия Голицына восприняли с крайним раздражением. Даже Захар Чернышев, по предложению которого князя назначили главнокомандующим, недоумевал:

— Что ж он мечется, как заяц? Сие для чести полководца совершенно неприемлемо и постыдно!..

Петр Панин, громогласно, без всякого стеснения злорадствовал, намекая на заседание Совета:

— Ему б на колени перед пашой упасть да слезу выдавить. Глядишь, тот и сдал бы Хотин…

Никита Иванович Панин вел себя сдержанней. Но в присутствии императрицы проявил озабоченность, предупреждая, что подобные действия командующего самой сильной и многочисленной армии могут быть истолкованы турками как неготовность России к войне, как ее слабость.

— Действительно, слава нашего оружия требует отмены настоящей его позиции! — раздосадованно согласилась Екатерина и подписала рескрипт, в котором строго выговаривала Голицыну:

«Надобно упреждать неприятеля и отнюдь не допускать его до приобретения себе в пользу тех выгод, кои мы сами перед ним выиграть и удобно сохранить можем. Повторяем вам желание наше, и со славою оружия, и с истинной пользой отечества согласное, чтобы вы употребили сие примечание в пользу и к концу кампании, переходя со всей армией на тамошний берег Днестра, пошли прямо на неприятеля и, всячески его притесняя, понуждали не только к поспешному за Дунай возвращению, но и изыскивали случай окончить кампанию с одержанием победы…»

Тем временем в середине благоухающего свежей зеленью мая Румянцев, Долгоруков и весь штаб армии переехали в Крюковый шанец, чтобы руководить переправой через Днепр. Полки должны были соединиться у местечка Самбор в сильное войско, способное противостоять туркам и татарам. Однако переправа задерживалась из-за отсутствия крепкого надежного моста, а главное — в армию, имевшую всего девять пушек, до сих пор не прибыла назначенная артиллерия.

Сюда, в шанец, прискакал нарочный офицер с письмом князя Голицына, сообщившим, что по возвращении своем за Днестр он не предвидит уже никакой возможности опять перейти за сию реку. Такой вывод князь объяснил опасностью лишений, связанных с недостатком пропитания для полков, поскольку турки разорили всю Молдавию. А в конце письма он попрекнул Румянцева, что тот не сделал движения к Бендерам, когда Первая армия подходила к Хотину.

Пораженный незаслуженным и вздорным упреком, Петр Александрович вскипел:

— Из ума, что ли, выжил старый черт?.. Какие Бендеры? Какое движение?.. Знает же, что мои полки еще не переправились через Днепр… Интриган!.. Постыдную свою слабость мною прикрыть желает!

А когда гнев схлынул, уже более спокойно, но все еще с нотками раздражения, поделился своими опасениями с Долгоруковым:

— В таких обстоятельствах я вижу, что армия князя не будет далее отвлекать на себя неприятеля. Коль турки не станут ждать от нее главных действий и ничто их там удерживать не будет — обратятся они всеми силами в наши, князь Василий Михайлович, пределы… Наше же положение таково: в южных открытых степях нельзя найти какого-либо пункта, который по правилам военного искусства можно было бы употребить себе в защиту. Тут нет способов ни маскировать движения полков, ни скрыть от неприятельских глаз количество людей. А заметив их малочисленность, турки, без сомнения, получат взбодрение и станут наглее в своих происках… К тому же знатное число войска должно употребить на разъезды и посты, держа их от устья реки Синюхи до Сечи, чтоб за неприятелем следить и не дать ему охватить нас с тыла… Вот так, князь! Пространство наше открыто, и я едва ли смогу заслонить его вверенными войсками.

Долгоруков долго молчал, уставившись на расстеленную на столе карту, потом произнес бесцветным голосом:

— Конфиденты доносят, что визирь с армией в сто тысяч переходит Дунай… А ежели еще татары ударят от Перекопа вдоль Днепра и отделят нас от путей ретирады, то…

— Ну нет! — перебив его, воскликнул Румянцев, слух которого резануло слово «ретирада». — Татар из Крыма мы не выпустим! Не для того я в той стороне корпус Берга и калмык держу!..

Первого июня он послал генерал-поручику Бергу ордер открыть «прямые военные действия внесением оружия в неприятельские границы и распространить в скором обороте свои поиски переходом удобным через Гнилое море в самой Крым, дабы тем испытать, сколь велики тамо его силы и, озаботив защитой собственных границ, отвлекти от сей стороны и расстроить его преднамерения…»

К этому времени пехотные полки, обозы и артиллерия уже несколько дней переправлялись через Днепр. Мост, на быстрое сооружение которого рассчитывали в штабе, из-за малого количества строительных материалов так и не был построен. Обругав инженеров за нерасторопность, Долгоруков приказал наладить у Кременчуга и Переволочны паромные переправы.

Подгоняемые обозленными офицерами, инженерные команды, поспешая, закончили работу в два дня. Но в составленное расписание перевоза людей и грузов неожиданно вмешалась непогода. Сильный порывистый ветер, погнавший по Днепру бугристые пенные волны, и обильные дожди, лившие почти непрерывно днем и ночью, нарушили все планы. Лишь в первую неделю июня полки перебрались на правый берег и, растянувшись походными колоннами, медленно двинулись по раскисшим дорогам к Самбору.

Встревоженный неожиданной резкостью рескрипта Екатерины и не желая быть посмешищем Петербурга, Голицын снова перевел свою армию через Днестр. Но на этот раз осмелевшие турки не спешили отступать — попытались остановить ее движение на подступах к Хотину, атаковав авангард генерал-майора Прозоровского. Тот смело принял бой, отбил наскоки янычар и сипах, а затем удачной контратакой принудил неприятеля бежать в крепость.

Эта не имеющая большого значения победа тем не менее очень порадовала Голицына. Он похвалил Прозоровского за отвагу и приказал начать обстрел Хотина из орудий. А генералам пояснил:

— Сия бомбардирада производится для единого покушения — не сдастся ли устрашенный неприятель без баталии?

В полночь четвертого июля, разрывая густой мрак яркими всполохами огня, раскатисто загрохотали армейские пушки, мортиры, единороги, бросая ядра и бомбы на крепостные стены. С бастионов Хотина тотчас ответила турецкая артиллерия, стараясь поразить русские батареи.

Канонада гремела всю ночь, пропитав днестровский воздух кислым запахом сгоревшего пороха.

Поутру Голицын прекратил обстрел, долго рассматривал в зрительную трубу крепостные башни в поисках белых флагов или каких-либо других признаков готовности турок сложить оружие, затем оказал досадливо:

— Коль страха не имеют для сдачи — попробуем достать Хотин осадой.

Он приказал блокировать крепость с трех сторон (с четвертой естественным рубежом окружения стал Днестр), но опасаясь подкрепления осажденного гарнизона переправившимся через Дунай войском нового великого визиря Али Молдаванжи-паши, послал Румянцеву письмо с прежним требованием двигаться к Бендерам, чтобы угрозой штурма этой стратегически важной крепости оттянуть на себя часть турецких сил.

Покинувший в середине июня Крюковый шанец Румянцев перевел свой штаб в Святую Елизавету. Сюда и примчался извилистыми дорогами Подолии нарочный офицер от Голицына.