Князь Владимир
Шрифт:
Глава 33
Дома по обе стороны тянулись массивные, из громадных глыб. Из стен выступали барельефы, а крыши поддерживали каменные статуи. Слепые глаза бесстрастно провожали двух могучих этериотов, толстые мышцы древних богов красиво вздувались, они держали не просто крыши – небо, но Олаф расталкивал толпу совсем других людей: эти похожи на слизняков в мешках, животы висят до коленей, кривым ногам позавидует любой степняк, а осанкой больше напоминают черепах.
Исполинский город все еще поражал, но Олаф уже знал, что богатство и мощь Константинополя создавались
Владимир шел настороженный, глаза пугливо бегали по сторонам. В пестрой толпе проще воткнуть нож в спину, сунуть лезвие под ребро, метнуть топор или дротик. Правда, для этого надо знать, куда пошли, но судьба тоже любит случайные встречи.
Впереди звенел бубен, в кругу пестрой галдящей толпы плясал облезлый медведь на цепи, а немолодая цыганка с накрашенными сурьмой глазами раскладывала на маленьком столике кости и цветные палочки.
Олаф засмотрелся, Владимир дернул, но викинга уже ухватила за руку гадалка, звонко запричитала:
– Предскажу судьбу!.. Предскажу судьбу, все расскажу без утайки!.. Всего за одну серебряную монету…
Олаф с напускным равнодушием отмахнулся, но глаза заблестели жадным интересом:
– Ну ладно, вот тебе монета… говори, только быстрее.
Цыганка повернула руку Олафа ладонью вперед, всмотрелась, внезапно отшатнулась в ужасе:
– О, боги цыган, спасите!.. Тебя, красивый воин, четвертуют, засолят, а потом съедят!
В толпе перестали галдеть, все взоры обратились на могучего этериота. Владимир непонимающе спросил:
– Олаф! Тебя разве посылают с легионом в Африку? Воевать с людоедами? А что ты молчал?
Олаф стоял с раскрытым ртом. Щеки его медленно стали воскового цвета, кончик носа заострился, будто сын конунга уже лежал в гробу. Потом Олаф ахнул, звучно хлопнул себя по лбу:
– Тьфу, как вы меня перепугали! Я просто забыл снять новые перчатки. Вчера мне подарила одна… гм… чтобы кожу не расшибал тетивой. Они в самом деле из свинячьей кожи!
Когда он стащил перчатки, гадалка отшатнулась в еще большем испуге. Без перчаток грубые ладони викинга выглядели вовсе свинячьими копытами: в твердых желтых мозолях, с трещинками, линии жизни и судьбы стерты постоянным трением о рифленую рукоять меча.
– Твоя судьба неведома даже богам! – вскрикнула она со страхом.
– Как это? – удивился Олаф.
А Владимир, веселясь, протянул свою ладонь:
– Что предназначено мне?
Его ладонь не уступала ладони викинга. Сплошные твердые мозоли, кое-где сглаженные шероховатостью меча, трещины, шрамики, ссадины.
– Мужчины, – сказала она, отшатнувшись. – Вы – настоящие… но вы стерли все, что было начертано. Теперь сами определяете свою судьбу! Я не могу увидеть вашего грядущего… потому что вы творите его сами.
Владимир выудил из кармана горсть серебряных монет:
– Возьми. И спасибо на верном слове.
Олаф долго оглядывался, похохатывал, рукавицы заткнул за пояс. Синие глаза сияли, как небо, умытое дождем.
– Ха-ха!.. Засолят и съедят! Ну и гадалка…
– Мудрая женщина, – возразил Владимир.
– В чем мудрая? Хотя бы соврала что-нибудь. Эй, вон еще один базар. Тут одни базары, ну и народ. Надо бы чеснока
купить. Он убивает все хвори наповал. Да и закусывать им хорошо, верно?– Верно, – подтвердил Владимир. – Я тогда по запаху смогу тебя найти даже в темноте и в любой канаве.
Олаф обиделся, шел молча, пока не прошли мимо бродячего цирка. Двое худых жонглеров бросали друг другу ножи, а пышногрудая женщина, одетая очень рискованно, громко и пронзительно пела, аккомпанируя себе на лютне.
– Хорошо поет, – сказал Олаф. – Громко.
– Голосистая, – согласился и Владимир.
Его глаза безостановочно выхватывали из толпы подозрительных, а сам старался держаться от любой кучки подальше.
Олаф оглянулся на женщину. В синих глазах застыло недоумение.
– Почему? Вроде бы не голая, да и вымя дай боже каждой… Или я не так тебя понял? Что у вас за язык, у русов… Когда ты сказал вчера про ручей: воды по колено, а рыбы до хрена, я полдня ломал голову, все думал, как это может быть.
– Да зачем тебе думать? Вон у тебя какие мышцы!
– Дурень ты, Вольдемар. Это мы сейчас два этериота, а когда вернемся, нам быть мудрыми и все знающими конунгами!
Владимир даже рот открыл. Олаф всегда удивлял неожиданными переходами. Правда, ему в самом деле когда-то достанется меч конунга, но все же странно услышать о мудрости и знании от могучего викинга, который дня не проживет без драки. Скорее о мудрости заговорили бы гранитные глыбы мостовой, по которой когда-то бродили эллинские мудрецы и которую сейчас топчут их сапоги.
– Веришь, что вернемся?
– А то как же?
– Сколько нас сюда приехало, – сказал Владимир с тоской, – которые верят в скорое возвращение. Славяне, русы, армяне, готы… Уже от старости в могилы смотрят, а все еще верят!
– Мы вернемся, – повторил Олаф, но прежней твердости в его словах Владимир не ощутил. – По крайней мере ты. Я же вижу, как у тебя яд течет из зубов!
Владимир сказал замедленно:
– Надо вернуться…
Голос его дрогнул. Олаф быстро посмотрел по сторонам:
– Что-то случилось?
– Мне кажется, за нами уже идут. Нет-нет, не поворачивайся. Надо что-то придумать. Ты иди прямо, а я сверну в ближайший переулок. Если простые грабители, что маловероятно, они пойдут за тобой.
– Почему?
– Олаф, на тебе все сверкает. И кошель твой болтается на виду. Все девок богатством сманиваешь? А ежели за мной, то это опять люди Ярополка.
Олаф шел как деревянный, шея скрипела от усилий держать голову прямо, не дать посмотреть, что там сзади. Спросил одними губами:
– Где встретимся?
– Давай возле Иудейского квартала. Там запертые ворота, две лавки, стража.
Он хлопнул его по плечу, свернул в улочку и пошел неспешной походкой богатого воина на отдыхе. Олаф краем глаза следил за другом, пока едва не ударился лицом о стену. Выругался, пошел тоже вразвалку, осматривал дома и окна, оглядываясь с улыбкой вслед красивым женщинам. Он все еще не видел, чтобы кто-то шел за ним или свернул за Вольдемаром, но в теле возбужденно дрожали мышцы, кровь шумела в жилах, пенилась на порогах суставов, в голову ударила хмельная волна, и он едва сдерживался, чтобы с мечом в руке не повернуться и не спросить: