Князь. Записки стукача

Мне пришлось действовать самостоятельно! Я подозвал слонявшегося без дела носильщика.

– Не кажется ли тебе, голубчик, странным то, что этот богатый еврей сам волочит чемодан? И не хочет пригласить тебя?

Носильщик сначала пробормотал что-то про жадных жидов, но потом смекнул. И засеменил по платформе, ища полицейского. Но полицейских почему-то не было… Подошел состав. Гольденберг, пыхтя, протащил чемодан в вагон. И я вскочил следом за ним в уходящий поезд…

Когда мы подъехали к следующей станции, в окно я увидел толпившихся жандармов. Гольденберг, спустившись с поезда, сразу понял и, бросив чемодан, рванулся было по платформе. Но тотчас был окружен… Из окна я наблюдал, как он выхватил пистолет, взвел курок и отпугивал наседавших – целился в каждого, кто приближался… Образовалась злобная толпа. Справедливо говорил Кириллов: «Или Сидору в ноги, или Ивану в рыло». А тут можно в рыло! Да еще жиду!

Наконец вырвали револьвер из его рук. И вся толпа набросилась на беднягу. Жандармы отступили – наблюдали за избиением. Я выскочил из вагона и потребовал, чтобы жандармы прекратили расправу. Они нехотя, лениво растолкали людей… Гольденберг лежал на платформе в ужасающего вида когда-то белом костюме. Его приподняли, привели в чувство. И тотчас он продолжил сопротивляться. Помню, как несколько жандармов с трудом связали ему руки.. Он отбивался – нелепо кусался. Но главное было сделано. Они открыли чемодан и нашли динамит… Я с удовольствием принял участие в качестве свидетеля, показав фальшивый паспорт на имя дворянина Апраксина. Обходительнейший жандармский полковник, составлявший протокол, задал мне несколько вопросов. Под именем Апраксина я просил зафиксировать в протоколе мое суждение о том, что по маршруту царского поезда готовятся взрывы. Естественно, о том же думал жандарм. При мне в Петербург пошли телеграммы Кириллову… Теперь у полиции не могло быть сомнений: террористы готовят взрыв царского поезда по пути в Москву.

Императорский поезд и поезд свиты должны были выехать завтра…

Я свое дело сделал. Сдав несчастного Гольденберга, я мог быть уверен, что теперь они изменят смертельный императорский маршрут.

Я вернулся в Петербург. Через несколько дней в столице узнал: царский поезд продолжил следовать по прежнему маршруту. И взрыв состоялся!

Дневникъ императора Александра II Четвертое покушение

Еще один страшный день! И опять! Опять! Столько сил! Опять они! Горстка негодяев, которых не может поймать моя закормленная деньгами и наградами полиция! Порядочному человеку становится жить у нас невозможно…

Как было хорошо! Крымская ночь – пенье цикад, запахи полыни, шум волн… Сидели вдвоем на скамейке, смотрели в море. Но надо было возвращаться в промозглый Петербург. Там уже наступила ранняя зима… Впрочем, и здесь последние дни не баловали – дожди, холодные, осенние… Но после дождей – полынный воздух. Катя с детьми жила во дворце, и несчастному А. (министру двора Адлербергу) трудно было делать вид, что ничего не замечает. Однако он из последних сил старался, спасибо за деликатность.

В последний день в Ливадии было холодно и дождливо. Много работал с М. (военным министром Милютиным). Лег во втором часу. Уже тринадцать лет вместе, а все так же… когда вижу ее ночью – те же безумие и сила! Старик ведь, а все не упрыгаешься… Только теперь понимаешь вкус жизни. Много лет надо прожить, чтобы стать молодым.

В Симферополь приехали вечером. Погрузился в четвертый вагон. Вагон выбрал сам, в секрете.

И опять спас Бог! И как зримо! Мой поезд обыкновенно шел на полчaca позади свитского. Но во время какой-то остановки сообщили о неполадках в паровозе свиты… Надо было поменять локомотив. Обычно не тороплюсь. А тут вдруг будто какой-то голос велел. Заторопился и приказал не ждать, пока сменят свитский локомотив. В результате мой поезд отправился первым.

Это и спасло…

В поезде получил телеграмму от Маши из Ниццы. Писала: «Пребываю в том же состоянии…» Понял – хочет вернуться и потому пишет, что Ницца не помогает. Так стыдно своего счастья и ее безнадежности… Велел Адлербергу в конце недели поехать за Машей в Ниццу, привезти ее.

Было совсем темно, когда въехали в Москву. На вокзале выстроились войска. В Москве стоял сильный мороз. Когда отъехал от вокзала, показалось, что где-то громыхнула гроза, невозможная при таком морозе…

Остановился в Кремле в Николаевском дворце. Здесь в этих же комнатах шестьдесят один год назад я родился… Разбирая вещи, думал: я родился в великие дни на Святой неделе, когда колокола славили праздник Воскресения Христова. Но мама, несмотря на счастье и праздник, записала в дневнике грустные слова, которые не идут у меня из памяти: «Я почувствовала важное и очень грустное при мысли, что этому маленькому существу предстоит некогда стать императором».

Будто знала, что ждет.

От грустных воспоминаний отвлек меня Адлерберг. Вошел с бледным лицом.

Оказалось, свитский поезд со свитой, прислугой и багажом при самом въезде в предместье Москвы потерпел крушение от тайной мины. Злодейское покушение приготовлено было против меня, но счастливая случайность – перемена локомотивов – спасла! Ввела негодяев в заблуждение: мерзавцы взорвали четвертый вагон свитского поезда. Значит, знали и прежний порядок движения наших поездов, и секретный номер моего вагона. Кто-то очень осведомленный рядом со мной предупреждает их обо всем. К счастью, в четвертом вагоне поезда свиты находились только крымские фрукты. Взрыв был такой силы, что шедшие за ним два багажных вагона повалились набок, остальные сошли с рельсов, но остались неповрежденными, ни один человек не пострадал. Что хотят от меня изверги? Что травят они меня, как дикого зверя? Отправил телеграмму Маше: «Благополучно прибыл в Москву, где теперь четырнадцать градусов морозу… Огорчен, что ты все в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомленным. Нежно целую». Надеюсь, она не узнает. Бог вновь спас меня. Но это уже четвертое по счету! Вспомнил о цыганке…

В Петербурге приняты все меры от новой опасности. Велел никому не сообщать о часе моего прибытия… В течение всего пути видел в темноте костры и солдатские шинели – тысячи костров и войска. Всякие телеграфные сообщения приостановлены. Потому в Петербурге все офицерство, начальство и даже «наши» ожидали меня несколько часов на вокзале, при чрезвычайном для столицы жестоком морозе. Какой стыд! Так жить больше невозможно!

Прибыл в Петербург около трех часов пополудни. В Зимний вернулся в метели.

Во дворце ждал Саша. Мрачен. В его глазах все то же: «Когда сломишь крамолу?»

Тосковал по ней.

Мои записки (Записки князя В-го)

Итак, взрыв состоялся, несмотря на арест Гольденберга. Никаких мер принято не было. Значит, я прав! Теперь я окончательно понял игру и состав игроков.

Мои нелегальные друзья потревожили меня весьма быстро. И кто!

Явилась Черная Мадонна…

У меня было очень много женщин. Я привык властвовать в постели. Но с ней я был рабом… Черные кудри прижала к моим вискам. Глаза в глаза!..

…После, в постели:

– Мой милый, а ведь я должна была…

И рассказала, как ей поручили убить меня после ареста Гольденберга.

– Веселенькая у меня жизнь, если после каждой вашей неудачи будете подсылать убийцу. И как бы ты это сделала?

Засмеялась:

– Знала, что спросишь. Погляди под подушкой.

И я вытащил из-под подушки кинжал! Фокусница подложила.

– Поверь, это не доставило бы мне радости, но зато перед… Ночь была бы безумной… Я как Клеопатра, как царица Тамара – они убивали утром своих любовников… Ты испытал бы все радости, прежде чем убила бы тебя на рассвете… Большинство людей умирают на рассвете. Удар пришелся бы сюда… – она дотронулась до шеи. – В момент, когда ты стонал бы от наслаждения…