Княжич Юра

— Ну, ты же понимаешь, что сознание — такая вещь… где, ни в чём нельзя быть до конца уверенным, — немного виновато развёл он руками. Правда, сложно было понять, была ли эта виноватость искренней или наигранной. В конце концов, СБ-шник, тем более, Главный СБ-шник обязан быть отличным актёром.

Тем не менее, я вглядывался и вглядывался в него, стараясь не упустить ни малейшего его жеста, сокращения мимической мышцы или движения взгляда. При этом, уже даже и не пытался скрывать своего волнения. Так как, какой в том смысл? Итак ведь понятно, что я весь на нервах, что для меня теперь важен, очень важен, жизненно важен ответ на вопрос:

— И… и… что… теперь?

* * *

Глава 20

* * *

«А что дальше?»

Да ничего дальше! Совсем ничего. Тот же район, та же школа, та же квартира, то же содержание, те же посещения социальным педагогом… Только, теперь ещё и полный жесткий запрет на вход на территорию Кремля вместе с запретом приближаться к кому-либо из Княжеской семьи. Особенно, к Матвею.

Такие вот пироги с котятами… А раньше, выходит, такого запрета не было? Да — не было. Как оказалось… Мог я спокойно и в Кремль приходить, как к себе домой, и с родственниками общаться… Теперь не могу. Лично не могу. А вот по телефону или через интернет, через мессенджеры — пожалуйста, никто не против, сколько угодно. А вот лично — ни-ни! На пистолетный выстрел не подходи. То же и Княжны Борятинской касается… номер телефона которой, у меня, оказывается, тоже есть.

Что ж, могу их понять в этом решении: человек, которого месяц обрабатывал Разумник, и через которого уже одно покушение на крайне важного для дел Рода члена Княжеской Семьи уже было проведено, это уже не человек — а бомба, которая, хрен его знает, как и в какой момент рванёт. Сознание — дело такое, как и сказал Борис Аркадьевич, с которым ни в чём нельзя быть уверенным.

Могу их понять. А вот принять… Да с превеликим счастьем и радостью!!!

Такой вариант развития событий нравится мне гораздо больше того, в котором меня заперли бы где-нибудь под неусыпной охраной, контролирующей каждый мой чих, с хождением по нужде согласно с расписанием. Ну, или её более неприятные варианты, которые уже описывались мной раньше. Те, что с мягкими стенами или столом вивисектора.

Закончив объяснять мне новую «политику Партии», Мамонт подождал, пока подошедший лечащий врач проведёт мне осмотр и даст заключение об отсутствии необходимости в дальнейшем пребывании моём на стационарном лечении, передал мне комплект новой гражданской одежды, доставленной взамен той, что была испорчена в инциденте, подождал, пока я переоденусь, проводил до выхода из отделения, помог выписаться в регистратуре и подвёз до дома.

Там люди из его службы уже давно закончили работать. И сапёры, проводившие разминирование, и техники, проводившие «дезинсекцию» от всяческой следяще-подслушивающей аппаратуры… чужой, понятное дело. На счёт «своей» подобной техники я не обольщался. И ежу понятно, что «присмотр» за мной, если он, вообще, когда-либо был «слабым», теперь будет налажен, как следует, по полной! «Дом-2», блин… И под одеялом теперь чипсов не погрызёшь так, что б это действие на камеру не попало… И криминалисты, безуспешно искавшие следы Маверика, могущие хоть сколько-нибудь помочь в его поисках и ловле.

Дом снова был тихим, спокойным и жилым.

Перед тем, как выпустить меня из своей машины, на заднем сидении которой мы с ним приехали, Мамонт передал мне простой плотный непрозрачный целлофановый пакет с ручками, на котором были пропечатаны какие-то цветы, вроде тюльпанов. Такие пакеты в любом магазине по три копейки за штуку купить можно.

Тяжёленький пакет.

Я с недоумением принял его. Заглянул внутри, и глаза мои округлились от удивления пополам с непониманием. Внутри лежало несколько коробок. Первая же из которых, попавшаяся мне на глаза, была коробкой с пистолетом.

Я поднял глаза на Мамонта. В глазах был вопрос.

— Просто, на всякий случай, Юр, — пожал он плечами и улыбнулся. — Стрелять ты умеешь, разрешение тебе оформили…

— Несовершеннолетнему? — скептически изогнулась одна моя бровь.

— Сыну Князя, — многозначительно ответил он.

— Школьнику?

— Ну, ты же не потащишь его в школу и не станешь валить своих учителей с одноклассниками?

— А как же…? — постучал я себя указательным пальцем по лбу, намекая на возможные проблемы с головой, из-за которых мне и с братом и с матерью видеться запретили.

— Если что-то действительно есть, то не будет особой разницы, — снова пожал плечами СБ-шник. — А случай бывает разный, сам знаешь…

— Знаю… — вздохнул и покачал головой я. Потом, чуть подумав, добавил. — Спасибо, Борис Аркадьевич.

Зачем я это сказал? Почему? Ведь, внутри, про себя, в этот самый момент, мне очень хотелось выматериться. Очень просто: «…о чем подумал Кролик, никто не узнал, так как он был очень вежливый…». Смешно? Да — смешно. Вот только, к сожалению, или к счастью, не знаю, но вежливость работает.

Если быть вежливым, то, как минимум, не заведёшь себе врага там, где ты мог его завести. А, если быть ещё и благодарным, то есть немаленькая вероятность, обзавестись в этом месте, если не другом, то, хотя бы, союзником.

А враг из Мамонта страшный. Тогда, как друг — до крайности полезный.

Это, с одной стороны. С другой же: а почему не поблагодарить человека за подарок? Тем более, настолько уникальный, как разрешение на оружие для пятнадцатилетнего пацана, не состоящего на службе ни в какой силовой, правоохранительной или государственной организации?

— Да ладно, Юр, — улыбнулся он и протянул руку для пожатия, которую я незамедлительно принял и пожал. — Свои же люди…

— Свои… — улыбнулся я, постаравшись сделать это как можно менее натужно или натянуто. Вроде бы получилось.

— Звони, если что, — добавил он. А я кивнул. Постаравшись не вспоминать, что номера его телефона, в моём телефоне, не было. Если сказал: «звони», значит, теперь там этот номер есть… Если же нет… то я всё равно не собирался ему звонить. Всё просто.

Собственно, после того, как согласно кивнул на это его предложение, мы и расстались. Я отворил дверь машины и вышел. Мамонт помахал мне на прощанье через окно с опущенным вниз стеклом, и машина с ним укатила.

Я остался один. Но всё равно не позволил себе выматериться. Почему? Очевидно же: только страус может всерьёз считать, что его не видно, если он сам никого не видит. Да и то, мне почему-то кажется, что это просто прикол, к реальному поведению страусов, имеющий очень мало отношения. Здесь же работала группа техников из СБ! Сто процентов, здесь теперь стоят технические средства наблюдения. Да и конкретную, живую наружку ещё никто не отменял. А, стало быть, материться сейчас здесь, это то же самое, что материться напрямую перед Мамонтом.