Кобра

– Как скажешь, – я пожал плечами. – Слава богу, на бензин до Питера мы с тобой сегодня заработали. Как думаешь?! – Я потянулся и чмокнул Катюху в щечку.

– Думаю, да, – улыбнулась она. – Сядешь потом за руль, а то я что-то устала. Голова кружится.

– О'кей! – я затушил окурок в пепельнице и приоткрыл окно, впуская в салон свежий ночной воздух. Возбужденное состояние постепенно сменялось сладостной негой, окутывающей все тело и дающей организму возможность восстановить силы. Судя по окружавшим нас с обеих сторон убогим индустриальным постройкам, мы, минуя центр города, ехали по какой-то окружной дороге. Катя вела машину так уверенно, что можно было подумать, будто она всю жизнь прожилаво Пскове. Вскоре наша скрипящая всеми сочленениями, но не капитулирующая «копейка» выскочила на широкую трассу, и я сразу же увидел большой синий указатель, гласящий, что Санкт-Петербург находится прямо по курсу, Три часа такой бодренькой езды – и мы дома. Осталось лишь на минутку заехать на квартиру, взять кое-чего из вещей и выгрести содержимое сейфа, после завернуть в офис для сдачи денег и – можно прямым ходом рулить в аэропорт «Пулково». И далее – через всю Европу и Атлантику, к славному заливу Гудзон и матушке-статуе Свободы.

– Впереди показались огни заправочной станции. Катя сбавила скорость, свернула и остановила машину возле колонки с надписью А-76. Протянула мне ключ от бензобака. Я открыл дверцу и вышел. Вокруг ярко освещенного пятака скромной провинциальной АЗС, насколько хватало взгляда, был только утопающий во мраке лес. Кроме нас, здесь находилась всего одна машина, да и то – грузовик-дальнобойщик с красно-белыми белорусскими номерами. По всей видимости, находящийся в кабине водила решил отдохнуть часок-другой перед финишным рывком на Питер.

Я открыл бензобак, вставил в горловину заправочный пистолет и направился к окошку оператора. Заказав сорок пять литров, я получил чек со сдачей и направился обратно. Подошел к машине, нажал на рычаг. Колонка загудела. На счетчике расхода топлива побежали цифры. Литр, два, три, десять, пятнадцать…

Внезапно я почувствовал странное шевеление за своей спиной и, кажется, даже услышал чье-то сдавленное дыхание. Я хотел обернуться и посмотреть, что за дела, но тут мне в спину и затылок словно ударила молния, тело пронзила адская боль, а потом я стремительно понесся по длинному черному туннелю, в конце которого виднелся яркий свет. Когда же я достиг его, громыхнула молния, по ушам ударил раскат грома, и, наконец, со всех сторон меня обступила долгожданная спасительная тишина. Последняя и единственная мысль, которая промелькнула в моем угасающем сознании, была сколь трагичной, столь же и спокойной:

«За что?..»

* * *

Это просто кошмар, когда сознание очнулось, а тело – еще нет. Я слышал чьи-то шаги и голоса, один из которых был на удивление знакомым, но я никак не мог вспомнить, кому он принадлежал. Органы чувств, частично восстановившие свои функции, доносили до моего травмированного мозга отдельные запахи, звуки и кое-какие невнятные осязательные импульсы, все вместе говорящие о самом главном – я до сих пор жив, не покинул бренную оболочку и еще не воспарил над нашей грешной Землей, прямым курсом направляясь на самый справедливый суд Вселенной, пред светлые очи Всевышнего. Семь кругов ада мне, кажется, тоже пока не грозили, но от этого ценного наблюдения моему телу, увы, не становилось легче. Оно все превратилось в сплошной комок боли. Я слышал резкий запах моторного масла и бензина, чувствовал, как меня несколько раз швыряли, в самом прямом смысле этого слова, не забывая для полного счастья пнуть посильнее в область живота. Как где-то совсем рядом истошно крикнула ворона и промчался автомобиль. Затем я покатился под уклон и едва не захлебнулся, когда мое лицо погрузилось в лужу. Потом меня еще щекотала трава, а подбородок странным образом превратился в подобие пахотного плуга. Сознание мало-помалу возвращалось, а вот тело по-прежнему отказывалось подчиняться даже в мелочах. Я не мог заставить себя открыть глаза, выплюнуть набившуюся в рот землю или пошевелить мизинцем. В какой-то миг я уже готов был вынырнуть из этой ловушки, я чувствовал – еще секунда, и силы вернутся, но случайно сорвавшийся с моих губ стон сыграл со мной злую шутку. Сначала я услышал яростный мат, а потом сильный удар по голове превратил меня в одноклеточную амебу, над которой можно ставить любые варварские, эксперименты. Заключительный – очень короткий – сигнал, расшифрованный мозгом, оказался более чем странным. Мне почудилось, что я абсолютно потерял вес и нахожусь в состоянии свободного падения. Потом последовал второй, куда более ощутимый, удар по голове, и я снова отключился… На этот раз сознание не возвращалось гораздо дольше. Я, как живой хронометр, чувствовал только бег времени. Минута. Две. Тридцать. Наконец я открыл глаза и первое, что понял – я могу видеть, слышать и даже, что вначале показалось продолжением галлюцинаций, кое-как шевелить руками и ногами. Я не мог лишь одного – сориентироваться в пространстве, сообразить, где находится верх, а где, соответственно, низ. А еще мало-помалу начала напоминать о себе боль, до поры заглушённая бессознательным состоянием. Я дернулся от «выстрела» в висок, но тут же взвыл от боли в ребрах:

– О-о-ё-ё!!!

Тогда я перестал шевелиться и целиком сосредоточился на ощущениях. Я понял, что втиснут в какой-то узкий проем, лежу на мягкой пружинящей подстилке, которая и помогла мне не свернуть шею при падении. Затем я долго вертел глазами по сторонам и в конце концов окончательно идентифицировал место своего пребывания. А поняв, где именно нахожусь, едва не взвыл во весь голос от обиды, Я лежал на усыпанном толстым слоем прелой листвы дне глубокой и узкой ямы, на спине, с задранными вверх ногами, которые упирались во что-то твердое и скользкое. А там, на самом верху, было только покрытое россыпью сверкающих звезд черно-серое ночное небо. И еще какая-то странная конструкция, с которой, чуть заметно покачиваясь и позвякивая звеньями, свисало нечто, отдаленно похожее на веревку. Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что меня сбросили в сухой колодец. И выбраться наружу без посторонней помощи мне ни за что не удастся. Разве что с Божьей милостью, на которую я, реалист, мало рассчитывал.

Кое-как мне удалось опустить ноги, развернуться и принять более-менее нормальную сидячую позу. Я сразу вспомнил, что в кармане должна лежать зажигалка. Если только моя память не окончательно заглючила после целой череды ударов по затылку. Однако исполнить задуманное с первой попытки я не смог – правая рука слушалась с трудом и никак не хотела сгибаться в локте. Пришлось левой рукой лезть в правый карман. Ощутив кончиками пальцев крохотный кусочек пластмассы, я обрадовался больше, чем когда сорвал свой самый крупный выигрыш на собачьих боях. Я щелкнул большим пальцем по кнопке и в первую секунду даже зажмурился от показавшегося мне нестерпимо ярким желто-голубого пламени газовой зажигалки. Когда глаза привыкли к свету, я подкрутил регулятор, сделав пламя максимальным, и, поднявшись во весь рост, внимательно огляделся.

Я находился в пустом колодце, на дне которого за годы его существования скопилась целая перина из опавших листьев. Тонкий верхний слой был самым «свежим», уже этого года. Если бы не листья… Думать об этом «если» не хотелось. Как бы там ни было, я – жив, и если не отвлекаться на мелочи вроде боли во всем теле и травмированного локтя, то даже почти здоров. Примерно на шесть-семь метров вертикально вверх стены квадратного колодца были выложены полусгнившими, черными, плотно пригнанными досками. Выше находилось круглое бетонное кольцо высотой метра в полтора, как я предполагал – частично вкопанное в грунт, а частично составляющее надземную, видимую часть колодца. Над кольцом, примерно в метре, маячил ворот, вращая который, обычно поднимают ведра. Но больше всего меня заинтересовал свисающий с ворота обрывок ржавой цепи. Он был длиной не более трех метров и не достигал даже половины глубины колодца. Но именно этот кусок цепи был моим единственным шансом на спасение. Шансом с двумя не сулящими оптимизма «если». Если мне, как шестилапому пауку, удастся вскарабкаться по сырым гладким доскам на высоту второго этажа. Если выдержит старая цепь. И – самое главное – если от ворота не оторвется скоба, на которой эта самая цепь и болтается…

Второй вариант спасения предусматривал пассивные крики о помощи, заточение в этой сырой могиле на неопределенное количество времени, без еды и питья. Хотелось надеяться, что уповать только на помощь со стороны – которая скорее всего так и не объявится – все-таки не придется.

Меня вдруг начало сильно тошнить. Сказалась травма головы, вызвавшая сотрясение мозга. Я упал – на карачки и задергался в долгих, изнурительных, выворачивающих наизнанку конвульсиях. Кое-как отдышавшись, я вытер свисающую с губ тягучую горькую слюну, сел и, впав в странное состояние отрешенности, впервые в жизни начал медитировать, усилием сознания и напряжением воли готовя себя к подвигу восхождения по вертикальной стене колодца. Задача почти не выполнимая, если вспомнить о плохо работающей правой руке и постоянном головокружении.

Сначала я попытался представить себе во всех подробностях жуткую картину моей медленной и мучительной смерти от обезвоживания, голода и холода. Это, как ни странно, получилось без особого труда. Обстановка помогла. Проникся драматизмом ситуации без остатка, каждой клеткой организма поверив в возможность столь грустной развязки. Затем я представил себе второй вариант – как я, не дотянувшись лишь самую малость – несколько сантиметров – до конца цепочки, срываюсь вниз и падаю с высоты шести метров. Но уже – увы – не так удачно, как в первый раз. Обязательно ломаю себе руку, ногу или сворачиваю шею. Чтобы впредь не мучиться и сдохнуть сразу. Раз – и все… И наконец, скрипя зубами от ярости, я вспомнил о маленькой сучке по имени Катя Зайка. Я вспомнил то весьма странное выражение на ее лице, когда она протягивала мне ключи от машины. Попытался представить себе ухмыляющуюся рожу ее, видимо, прятавшегося в багажнике подельника, который вырубил меня на заправочной станции, судя по ощущениям – при помощи обыкновенного полицейского электрошокера, а затем, когда я впал в прострацию и рухнул на асфальт, для верности добавил чем-то тяжелым по голове. Причем – не единожды. Я представил себе, как они сейчас радуются и смеются до слез, до истерики, потому что им все-таки удалось найти лоха для черновой работы. Доверчивого тридцатилетнего кретина, который клюнул на наживку разыгравшей отличный спектакль бессердечной и лицемерной подстилки, принес в зубах два «лимона» баксов, даже не подозревая, что ему, шестерке, уготована роль мертвеца… Интересно, почему эти сволочи меня не кончили, перед тем как сбросить в колодец? Делов-то – один раз съездить монтировкой по затылку. Ответ очевиден – кишка оказалась тонка. Я служил в боевых войсках и отлично знаю, что даже из снайперской винтовки, с расстояния в пятьсот метров, убить не так-то легко – у некоторых солдат палец просто не хочет давить на спусковой крючок. А хладнокровно, при личном контакте, лишить человека жизни – это вне боевой ситуации вообще мало кому по силам. Не захотели ручки пачкать, чистоплюи. Решили, что я или сам сломаю позвоночник при падении, или, что тоже хорошо, сдохну чуть позже, от обезвоживания и голода. Труп, спрятанный в лесу или в канаве, могут обнаружить случайно и довольно быстро. Закапывать меня живьем – в десять раз труднее, чем просто убить. И времени много требует, а оно – на вес золота. А кому в голову придет заглядывать в пустой колодец, вырытый сто лет назад фиг знает в какой глуши Псковщины? Чужие в таких местах не шастают, а местные давно в курсе, что колодец пустой. И без надобности к нему даже не подойдут. А такой надобности, в виду отсутствия в колодце воды, не существует по определению. Ловко придумали, твари! Ну, ничего. Дайте, бля, только вылезти!

Не знаю точно, какая из трех условных частей моего самовнушения подействовала сильнее остальных, но – догадываюсь. Так или иначе, но через неопределенный период времени – запястье моей левой руки, как выяснилось, лишилось дорогих швейцарских часов – я прислушался к ощущениям организма и решил, что готов к штурму отвесных скользких стен колодца. Подчиняясь странному импульсу, я, сбиваясь на каждой строчке, как сумел прочитал вслух единственную знакомую мне православную молитву – «Отче наш». Поднялся на ноги, по древней русской традиции поплевал на ладони и, крепко уперевшись в стены, приступил к восхождению.

Я не могу точно вспомнить, сколько раз срывался и падал, успевая в последнее мгновение кое-как сгруппироваться и не нанести себе серьезных увечий. Но ни одно из моих «приземлений» не было мягким, и каждый раз мне приходилось, кусая губы, подолгу лежать на куче листьев, восстанавливая силы, дыхание и ожидая, пока успокоится боль. Зато я хорошо помню, как при каждой неудаче громко ругался, а иногда даже рычал, как зверь. Ибо очень хорошо понимал – с каждой следующей неудачной попыткой мои силы, а следовательно, и шансы на спасение становятся меньше. Кожа на ладонях уже была содрана в лохмотья, но я не обращал внимания на такие «мелочи». Когда на карту поставлена жизнь, любое живое существо готово пожертвовать многим ради главной цели спасения. Попавшие в капкан волки отгрызают себе лапу, чтобы обрести свободу. Уж лучше так, чем сдохнуть!